Николас Йордан, управляющий директор Lehman Brothers по России
Николас Йордан меньше известен в России, чем его брат Борис, хотя в громких сделках середины 1990-х – начала 2000-х они участвовали оба, причем порой на грани конфликта интересов. После 10 лет работы в Deutsche Bank Йордан-старший согласился возглавить новый московский офис Lehman Brothers. О том, почему западные инвестбанки сейчас торопятся застолбить место в России, он рассказал в интервью “Ведомостям”.
“С Потаниным нас познакомил дядя”
– В России трудно отыскать западного банкира, так же хорошо знакомого с местным бизнесом, как вы. Несколько лет назад ваш брат Борис объяснял: “Я русский по крови и воспитанию. Я православный. Наша семья жила в России целых 500 лет и вынуждена была покинуть ее всего на 70 лет”. Вы бы могли подписаться под этими словами?
– Мои предки покинули Россию после гражданской войны. Наша семья хранила русские традиции в эмиграции. Нам всем дали русские имена. Оба моих младших брата – Борис (президент инвестгруппы “Спутник”. – “Ведомости”) и Михаил (сейчас возглавляет офис “Атона” в Нью-Йорке. – “Ведомости”), а также сестра Екатерина прекрасно говорят по-русски с детства. Екатерина, как и Борис, живет сейчас в России, ее муж много лет работал вместе с Борисом в “Ренессанс Капитале”.
– Почему вы все решили стать финансистами?
– Мне казалось это увлекательным занятием – наверное, из-за рассказов деда, да и отец мой был банкиром. Я хотел много ездить по миру, увидеть Европу. Выбор был небольшой: стать дипломатом, но им мало платят. В связи с тем, что я знал русский язык, можно было пойти в ЦРУ, но мне это показалось неинтересным. Оставалось идти в банковскую сферу, в корпорациях тогда только формировались международные отделы.
– Правда ли, что в российский бизнес вас привел младший брат Борис, в 1993–1994 гг. возглавлявший московское отделение Credit Suisse First Boston, а в 1995 г. создавший инвесткомпанию “Ренессанс Капитал”?
– Нет. Наверное, все-таки я первый начал делать бизнес в России. Занимался кредитованием. Хотя первым, кто приехал в Россию и познакомил меня и Бориса с остальными, был наш дядя Тихон Троянов. Он организовал в Швейцарии юридическую фирму, потом открыл ее представительство в России. Среди клиентов его фирмы было много бизнесменов, с которыми дядя нас знакомил. Например, он познакомил нас с Владимиром Олеговичем Потаниным (руководство группы Онэксимбанка ввело Бориса Йордана в совет директоров подконтрольной банку нефтяной компании “Сиданко”. – “Ведомости”).
– В России вы с братом часто участвовали в одних и тех же сделках, представляя интересы различных клиентов. Так, в 1997 г. вы оба занимались приватизацией блокпакета “Связьинвеста” со стороны “Ренессанс Капитала” и Deutsche Morgan Grenfell, которые входили в состав консорциума Mustcom, выигравшего тот аукцион. В 1998 г. Борис участвовал в переговорах о реструктуризации ГКО-ОФЗ, а Deutsche Bank, где вы работали, возглавлял комитет иностранных кредиторов российского правительства. В 2001 г. по соглашению между “Мостом” и “Газпром-Медиа” Deutsche Bank должен был выступить посредником при продаже акций НТВ иностранному инвестору. Разве все это не конфликт интересов?
– Единственная крупная сделка, в которой мы с Борисом пересекались, была сделка по “Связьинвесту”. С “Газпром-Медиа” я работал еще до того, как туда пришел Борис. Тогда этим [сделкой с НТВ] занимался бывший начальник департамента имущества “Газпрома” Александр Иванович Казаков. Наоборот, как только Борис пришел на НТВ, Миллер попросил Deutsche Bank выйти из этой сделки, потому что видел потенциальный конфликт интересов. Банку хорошо заплатили и предложили другие сделки. А нас заменили на Dresdner Bank.
“Тут появился Lehman Brothers и предложил совершенно открытую площадку”
– Не жалко вам было покидать Deutsche Bank, в котором вы проработали 10 лет?
– Мне нелегко было принять это решение именно потому, что я столько лет трудился в Deutsche Bank. С 1996 по 1999 г. я строил его торговую площадку в России, и, конечно, мне этот рынок близок. Затем я участвовал в покупке Объединенной финансовой группы банком, а потом – в интеграции их бизнеса. Конечно, я очень гордился тем, чего мы достигли, ведь последние два года Deutsche Bank в России является лучшим по каждому из инвестиционно-банковских продуктов. У меня осталось мало вызовов: все сделано, все построено, все куплено. И я подумал: “А что дальше?” Тут появился Lehman Brothers и предложил мне совершенно открытую площадку.
– После кризиса 1998 г. многие инвестбанки свернули операции в России и зарекались когда-либо еще вести бизнес здесь. Так поступил тогда и Lehman Brothers.
– В середине 1990-х российский рынок развивался так стремительно, что западные банки, даже плохо понимая российские реалии, вынуждены были работать здесь. Они видели, как много можно заработать на ГКО. У большинства банков и офисов в России не было, все решения принимались в их штаб-квартирах в Лондоне. Lehman был из той же категории. После кризиса 1998 г. все они потеряли много денег и их акционеры стали задавать им неприятные вопросы: “А что вы вообще делали в России?” Немецким Deutsche Bank и Dresdner Bank было легче ответить на этот вопрос – у них почти 100-летние торговые отношения с Россией, а у других западных банков не было разумной причины оставаться на российском рынке.
– Но спустя почти десятилетие Lehman Brothers все же решил вернуться. Почему?
– Этого потребовали крупнейшие клиенты банка, видя, как много зарабатывают сегодня в развивающихся странах и в первую очередь в России. “Господа, если вы хотите продолжать с нами работать, теперь вы должны делать это и в России”, – сказали они. Если сейчас не занять свое место на российском рынке, можно сильно отстать от конкурентов.
– Это не совсем так, поскольку корпоративная культура России сформировалась совсем недавно, а новые компании, особенно в потребительском и финансовом секторах, серьезно выросли за последние несколько лет. У них просто физически не могли сложиться тесные и личные отношения с каким-либо банком.
– Чем вы займетесь в банке?
– Зона моей ответственности на сегодняшний день – инвестбанковские отношения с корпорациями и финансовыми компаниями. В первую очередь Lehman Brothers нанял меня для этого. Но зная, что в свое время я построил бизнес Deutsche Bank в России, мои новые работодатели попросили, чтобы я участвовал в процессе становления Lehman Brothers на российском рынке.
– Lehman Brothers будет развивать торговлю акциями и управление активами, получать лицензию коммерческого банка?
– Не уверен, что было принято решение по поводу управления активами. Насколько я знаю, сегодня решено развивать трейдинг – будет торговая площадка и по акциям, и по долгам, и по кредитам. Сколько трейдеров будет у банка и по какой модели мы будем развивать этот бизнес, пока не ясно. Мы собираемся зарегистрировать юридическое лицо и в сентябре-октябре получить брокерскую лицензию ФСФР плюс будем получать лицензию на депозитарную деятельность. Надеюсь, что получим ее также в этом году. И только после того, как мы поймем, как этот бизнес будет работать, будем рассматривать возможность получения банковской лицензии. Речь, разумеется, не идет о розничном банке.
“Из Deutsche Bank я лично никого переманивать не имею права”
– Когда будет открыт офис банка?
– В июле у нас уже будет свой офис – недалеко от нового британского посольства, в районе Саввинской набережной. На первом этапе это будет что-то вроде офиса для инвестбанкиров, ведь торговую площадку мы сможем выстраивать, когда получим лицензию. Но покупку или аренду большого офиса надо рассматривать заранее, ведь, если ты хочешь получить площадь в 20 000 кв. футов, офис будет готов через год или даже два. Думаю, к концу года в банке будет около 60 сотрудников.
– Вы говорили, что у вас уже есть команда, которая будет создавать бизнес Lehman Brothers в России. Можете назвать кого-то из этих людей?
– Мне об этом надо говорить очень осторожно. Юридические тонкости в том, что из Deutsche Bank я лично никого переманивать не имею права.
– Кто основные конкуренты Lehman Brothers в России?
– В сегменте IPO – почти все. В остальных – все те же Deutsche Bank, Goldman Sachs и др. Но и глобальный Lehman Brothers – один из лучших инвестбанков в мире, это знают и ценят в России, например, такие компании, как “Газпром” и “Лукойл”. Так что, как мне кажется, войти в стратегические отношения с компаниями будет несложно.
– Какие отрасли российской экономики с точки зрения инвестиций наиболее привлекательны для клиентов Lehman Brothers сейчас?
– Конечно, клиенты заинтересованы в инвестициях в российский ТЭК, хотя последние несколько лет показали, что есть ограничения, связанные с иностранными вложениями в этот сектор. Они гораздо ближе к ограничениям, имеющимся в развивающихся странах. Ведь если мы сравним доступ зарубежных компаний в российскую энергетику с доступом иностранцев в ТЭК Бразилии, Мексики, Венесуэлы и Индонезии, то увидим, что принятые в России нормативы гораздо либеральнее тамошних. Несмотря на эти ограничения, сейчас очень большой интерес западных инвесторов к реструктуризации РАО ЕЭС, выделению ТГК и ОГК. Многие иностранцы планируют вкладывать деньги именно в этот сектор.
“В России многое зависит от связей”
– Многие банкиры признают, что успех их бизнеса в России напрямую зависит от того, насколько руководство банка сумело выстроить хорошие личные отношения с топ-менеджерами того или иного предприятия. Как часто вам приходилось использовать личные связи для совершения сделок в России?
– Сегодня Россия отличается от западных стран тем, что здесь бизнес-отношения в гораздо большей степени построены на личных человеческих качествах и связях, чем на институциональности. Например, в Америке несколько поколений менеджеров в американской корпорации работает с Goldman Sachs или с Lehman Brothers и ни за что не поменяют банк. А в России многое зависит от связей топ-менеджера банка.
– Lehman Brothers организовал продажу ЮКОСом 53,7% акций литовской Mazeikiu nafta польскому PKN Orlen. Этот крупнейший зарубежный актив менеджменту ЮКОСа удалось продать до того, как началось банкротство компании. Сейчас конкурсный управляющий ЮКОСа и “Роснефть” добиваются в голландском суде получения денег от продажи этого актива. Не боитесь, что Lehman Brothers припомнят это? Ведь в Кремле были очень недовольны, что российские госкомпании упустили такой актив.
– Lehman Brothers проводил эту сделку, когда у банка еще не было четкого представления, хочет ли он работать в России. Конечно, на российском рынке существуют свои правила игры, и, если они тебя не устраивают, лучше не приходить сюда, но банк решил, что хочет быть здесь. Но, как бы то ни было, банк всегда жестко следовал своим принципам. Я думаю, ему удастся не изменить этим принципам и в России.
– В чем заключаются правила игры в России?
– Прежде я хотел бы отметить, что определенные правила игры существуют везде, включая и американский рынок. Во всех странах свои особенности. Но есть правила, применимые во всех местах: если какая-то организация ведет не совсем корректную финансовую политику и находится в оппозиции к власти, надо работать с ней достаточно осторожно.
– Вы имеете в виду ЮКОС?
– Не важно, ЮКОС это или Enron. Я думаю, что немного банков продолжило работать на Enron после начавшегося скандала. Так что это нельзя воспринимать как специфику только российского рынка.
“Долго уговаривал топ-менеджеров “Газпрома” сменить гнев на милость”
– Кстати, насчет особенностей ведения бизнеса в России. Несколько лет назад Deutsche Bank сильно испортил отношения с “Газпромом”, открыв большую кредитную линию “Нафтогазу Украины” в самый разгар их конфликта с российской монополией.
– Я бы не сказал, что испортил отношения, но были неприятные моменты. Бизнес банка на Украине развивался независимо от бизнеса в России. Сделка с “Нафтогазом” показалась им прибыльной, но, без сомнения, этим были недовольны здесь, в России. Могу сказать, что я долго уговаривал топ-менеджеров “Газпрома” сменить гнев на милость.
– Пытаясь угодить российскому правительству или крупной госкомпании, западный банк может повредить своей репутации. Так, Deutsche Bank в декабре 2004 г. ради своего крупнейшего клиента – “Газпрома” подал в Хьюстоне апелляцию на решение техасского суда заблокировать аукцион по продаже “Юганскнефтегаза”.
– Безусловно, одной из главных причин того, почему банк на это пошел, являлись его долгосрочные хорошие отношения с “Газпромом”. Но мы обратились в суд не только за тем, чтобы поддержать клиента. Это не было циничным ходом. Мы верили в позицию “Газпрома”. И мог быть создан опасный прецедент для многих европейских компаний, если бы вдруг Америка посчитала, что вправе решать вопросы о банкротстве компании – резидента другой страны.
– Deutsche Bank вместе с другими западными банками по просьбе “Роснефти” подали иск на банкротство ЮКОСа в России, а затем переуступили долги ЮКОСа госкомпании. Это тоже потому, что вы верили в позицию “Роснефти”?
– Если банк стоит перед выбором, потерять немалые деньги акционеров и клиентов либо приумножить их капитал, согласившись на какие-то компромиссы, которые не нарушат основные принципы, наверное, банк пойдет на второй вариант. Я думаю, никто из западных компаний достаточно хорошо не знает и не понимает дело ЮКОСа – кто и в чем виноват. Журналисты много об этом писали, выдавая себя за экспертов, хотя и не знали многих деталей. Стоит вспомнить, что за 2–3 года до всех печальных событий вокруг ЮКОСа Ходорковский был не самой популярной личностью, к нему и его компании было много вопросов. ЮКОС не считался образцом высоких моральных принципов и корпоративной этики. Я не говорю, что он был хуже, чем другие российские компании, просто ЮКОС был одной из тех организаций, которые представляли не самое лучшее лицо русского капитализма в 1990-е гг.
– Действительно ли одна из структур Deutsche Bank предлагала акционерам Menatep выкупить у них акции ЮКОСа? Это для “Роснефти”, “Газпрома” или другой госструктуры?
– Могу только сказать, что не для “Газпрома”.
“Совсем не обязательно объединять “Сургутнефтегаз” с “Роснефтью”
– От ЮКОСа ничего не осталось. Какие еще, на ваш взгляд, есть объекты для поглощения на российском нефтегазовом рынке? Многие прогнозируют слияние “Роснефти” и “Сургутнефтегаза” и покупку “Газпромом” российской доли ТНК-ВР.
– Я думаю, что на российскую долю ТНК-ВР могут претендовать и “Газпром”, и “Роснефть”, но у меня нет информации, что ее хотят продавать. “Сургутнефтегаз” – достаточно большая компания, чтобы выжить самостоятельно, если на этом будут настаивать Владимир Богданов и другие акционеры. Но совсем не обязательно объединять “Сургутнефтегаз” с “Роснефтью”. Есть успешная компания BHP Billiton, где в портфель инвестиций и активов включены и металлургические, и нефтяные. BHP получает лучшее из обоих секторов и из-за этого торгуется на очень высоких мультипликаторах. Единственная компания, с которой у “Сургутнефтегаза” мог бы получиться российский аналог BHP Billiton, – “Норильский никель”. Это была бы красивая схема, но у меня нет информации, что кто-либо об этом всерьез думает.
– В свое время именно по рекомендации Deutsche Bank “Газпром” решил купить у Романа Абрамовича “Сибнефть”. Что стало причиной рекомендации – желание Millhouse продать компанию на пике или обида “Газпрома”, упустившего “Юганскнефтегаз”?
– В том письме, о котором вы упоминаете, мы предложили “Газпрому” целый ряд активов – не только нефтяных и не только в России. Предправления “Газпрома” Алексей Миллер предложил банку разработать стратегию новых приобретений для компании. “Газпром” хотел быть лидером в трех отраслях: газовой, нефтяной и энергетической. Мы вообще смотрели на все, что тогда можно было купить, в том числе на активы на Западе. Но ни “Юганскнефтегаз”, ни “Роснефть” “Газпром” не получил, а “Сибнефть” на тот момент была лучше других подготовлена к продаже. Абрамович был в этом заинтересован, ведь у него не сложилась сделка с ЮКОСом. “Сибнефть” слишком маленькая, чтобы быть серьезным игроком на нефтяном рынке, и она должна была либо консолидироваться, либо продаваться.