МИРОВОЙ ПОРЯДОК: Капиталистическая революция

Именно капитализм, а не коммунизм порождает то, что Троцкий как-то назвал “перманентной революцией”. Это единственная экономическая система, для которой данное утверждение верно. Сейчас, когда его противники посрамлены, наступил очередной революционный период. Капитализм в очередной раз мутирует.

Многие характерные институциональные черты последних двух десятилетий – выраженные национальные бизнес-элиты, долгосрочный контроль менеджмента над компаниями и долгосрочные отношения фирм с финансовыми институтами – постепенно уходят в прошлое. Вместо этого нам приходится иметь дело с победой глобального над локальным, спекулянта над менеджером и финансиста над производителем. На наших глазах происходит трансформация управленческого капитализма середины ХХ в. в глобальный финансовый капитализм.

Финансовый капитализм

Финансовый сектор, который был значительно ограничен после Великой депрессии 1930-х гг., снова обрел свободу. Многие изменения так или иначе связаны с США, но не только с ними. Возникают не просто новые виды экономической деятельности и новое изобилие, а новый социальный и политический ландшафт.

Во-первых, бурно растет финансовая система. По данным Глобального института McKinsey, отношение мировых финансовых активов к размеру мирового валового продукта взлетело с 109% в 1980 г. до 316% в 2005 г. В 2005 г. основные финансовые активы составили $140 трлн.

Рост финансовой составляющей экономики особенно заметен в еврозоне. Отношение финансовых активов к ВВП подскочило с 180% в 1995 г. до 303% в 2005 г. В Британии этот показатель за тот же период вырос с 278% до 359%; в США – с 303% до 405%.

Во-вторых, финансовая система все более выраженно переориентируется на сделки. В 1980 г. 42% финансовых сбережений было вложено в банковские депозиты. В 2005 г. этот показатель упал до 27%. Рынок капитала постепенно отбирает посредническую функцию у банковской системы. А та, в свою очередь, все больше смещается от традиционного банковского дела с его долгосрочными займами и долговременными отношениями с клиентами в сторону инвестиционного банкинга.

В-третьих, на базе традиционных инструментов вроде долговых обязательств, акций, сырьевых товаров и валют появилось множество сложных финансовых продуктов, в частности производные инструменты. По данным Международной ассоциации свопов и производных, к концу 2006 г. суммарный объем валютных свопов, свопов и опционов на процентные ставки достиг $286 трлн (примерно в шесть раз больше мирового валового продукта), тогда как в 1990-х гг. их стоимость составляла всего $3,45 трлн. Деривативы изменили подход к управлению рисками.

В-четвертых, появились новые игроки, прежде всего хедж-фонды и фонды прямых инвестиций. Количество хедж-фондов выросло с 610 в 1990 г. до 9575 в I квартале 2007 г. Под их управлением находится около $1,6 трлн. В отличие от фондов, специализирующихся исключительно на долгосрочных вложениях, хедж-фонды выполняют классические функции спекулянтов и арбитражеров. Фонды прямых инвестиций установили рекорд по объему привлеченных средств: по данным Private Equity Intelligence, в 2006 г. 684 фонда привлекли $432 млрд.

В-пятых, новый капитализм более глобален, чем когда-либо. Сумма международных финансовых активов и пассивов, которыми владели резиденты стран с высокими доходами, выросла с 50% глобального ВВП в 1970-х гг. до 100% в середине 1980-х и достигла 330% в 2004 г.

Глобализация в действии

Крупные банки ведут операции по всему миру. Все чаще их примеру следуют хедж-фонды и фонды прямых инвестиций. Например, в 2005 г. на Северную Америку приходилось 40% всех прямых инвестиций в мире (меньше, чем в 2000 г., когда эта доля составляла 68%). Северная Америка была источником 52% вкладываемых в мире средств (в 2000 г. – 69%). Между тем за 2000–2005 гг. доля вкладываемых в Европу средств увеличилась с 17% до 43%, а доля вкладываемых в мире европейских денег выросла с 17% до 38%. Доля Азиатско-Тихоокеанского региона в привлечении прямых инвестиций выросла за это же время с 6% до 11%.

В середине ХХ в. финансовый сектор был повсеместно строго зарегулирован. В США закон Гласса – Стигалла разделял коммерческий и инвестиционный банковский бизнес. Практически все страны осуществляли плотный валютный контроль и тем самым контролировали собственников иностранных активов. Распространены были ограничения на процентные ставки по кредитам.

За прошедшую четверть века практически все эти барьеры исчезли. Валютный контроль был упразднен в развитых странах, а в развивающихся был существенно, а где-то даже полностью либерализован. Переход Западной Европы на евро помог интеграции финансовых рынков еврозоны, второй по величине экономики мира. На сегодняшний день многие мировые финансовые секторы либерализованы в такой же степени, как это было 100 лет назад, перед Первой мировой войной.

Не менее значимую роль сыграл прорыв в компьютерных технологиях и телекоммуникациях. Стала возможна круглосуточная работа рынков. Новый риск-менеджмент, опирающийся на компьютерные технологии, оказался востребован в финансовом секторе. Финансовый сектор полнее многих других воспользовался плодами компьютерной революции.

Существует и краткосрочное объяснение недавнего взрывного роста в финансовом секторе: избыток сбережений и ликвидности. Низкие процентные ставки и накопление ликвидных активов стимулируют финансовый инжиниринг и кредитование. Насколько недавний рост финансовой системы зависит от этих краткосрочных явлений, а насколько – от долгосрочных структурных изменений, станет понятно, только когда нынешние сверхблагоприятные условия для сектора уйдут. А они непременно уйдут.

Плоды финансовой революции

Одним из главных результатов финансовой революции можно назвать то, что в распоряжении домашних хозяйств теперь есть большой выбор активов и схем кредитования, что позволяет оптимизировать потребление в течение всей жизни. За период с 1994 по 2005 г. задолженность английских домохозяйств подскочила с 108% ВВП до 159%; в США – с 92% до 135%. Даже в консервативной Италии этот показатель вырос с 32% до 59% ВВП.

Покупка и продажа корпораций стали обыденным и невероятно распространенным делом. Объем сделок на мировом рынке слияний и поглощений в 2006 г. составил рекордные $3,9 трлн, сделок было заключено 33 141. Еще не так давно, в 1995 г., этот рынок оценивался всего лишь в $850 млрд при 9251 сделке.

Учитывая огромный размер новых фондов прямых инвестиций и разнообразие способов финансирования долговых обязательств, которым располагают большие банки, даже самые крупные и стабильные компании являются потенциальными объектами для продажи и разделения, если только они не находятся под специальной защитой. Рынок помог значительно усилить позиции акционеров компаний по сравнению с влиянием менеджмента.

В новом финансовом капитализме трейдер, торгующий активами, одержал вверх над производителем. Характернейший пример трейдера-спекулянта – хедж-фонды. Фонды прямых инвестиций стали конгломератами, которые торгуют компаниями ради финансовой выгоды.

Точно так же в современной банковской системе структуры, активно торгующие активами, доминируют над теми, что держат активы в собственности в течение долгого срока.

При таком положении вещей долгосрочные отношения стали уступать место разовым договоренностям. Неудивительно, что исчезли и такие вещи, как перекрестное владение акциями, свойственное послевоенному японскому капитализму, и доминирование банков среди держателей акций, как это было в послевоенной Германии.

Более того, наличие в реестре акционеров большого числа иностранцев, готовых отстаивать свои права и мало зависящих от местных социальных и политических условий, влияет на действия компаний.

Еще одно следствие изменений – это появление двух мировых финансовых центров: Лондона и Нью-Йорка. Они не случайно расположены в англоговорящих странах с богатой историей финансового капитализма. И не случайно именно Гонконг, сохранивший британские правовые традиции, а не Токио чаще всего называют ведущим финансовым центром Азии, даже учитывая, что Япония – крупнейший кредитор мира. Правовая система и ментальные установки, свойственные англоговорящим странам, оказались питательной почвой для роста финансовых центров.

К добру ли это

Как ко всему этому относиться? К добру ли все эти перемены? Существуют сильные аргументы в пользу позитивного ответа. Активные финансовые инвесторы быстро выявляют неэффективные сферы и вмешиваются в них. Поступая так, они повсеместно повышают эффективность капитала. Они навязывают рыночную дисциплину менеджменту. Они финансируют новые направления деятельности и передают старые неэффективные виды деятельности в руки тех, кто может ими управлять наилучшим образом. Они помогают страховать риски. Они вкладывают капитал по всему миру туда, где он работает наиболее эффективно. Наконец, по ходу дела они помогают обычным людям к большей выгоде управлять своими средствами.

Энтузиасты нового “финансового порядка” убеждены, что нынешняя система совмещает в себе эффективность со стабильностью успешнее, чем когда-либо в истории. Оптимисты отмечают и ту легкость, с которой новая финансовая система справилась с исчезновением интернет-пузыря в 2000 г. и террористической атакой 2001 г. Они могут обратить внимание и на снижение частоты глобальных финансовых кризисов в этом десятилетии.

Пессимисты возразят, что монетарные условия в течение очень долгого времени остаются очень благоприятными, а значит, внутри системы накапливаются серьезные риски, которые пока что сложно выявить и контролировать. Они также заметят, что новый мировой финансовый капитализм пока не проверен временем.

Регулирование настолько сложной и глобальной системы – совершенно незнакомая задача для национальных регуляторов. Но это не главная проблема новой системы. Враждебность к тому, что Лионель Жоспен назвал “рыночным обществом” (“Мы за рыночную экономику, но против рыночного общества”), широко распространена в мире. Профсоюзы, менеджеры, национальные политики и сотни миллионов обычных людей напуганы этой гонящейся за прибылью машиной, которую считают холодной и безжалостной, если не бесчеловечной.

По всему миру расслоение между трудом и капиталом углубилось. Новые “высоко стимулированные” менеджеры, свободные от комплексов, чувствуют себя вправе получать доходы с растущим количеством нулей. Финансовые спекулянты способны “сделать” миллиарды долларов не за всю жизнь, а за один-единственный год. Политическое напряжение растет. Демократические политики, власть которым дало большинство, уверены, что концентрации доходов и изобилия необходимо противодействовать.

Многие страны по-прежнему будут пытаться ограничить финансовый капитализм. Другие позволят ему существовать только в тесной связке с национальным капиталом. В большинстве стран политики будут стремиться его приручить. И всех будет беспокоить потенциальная возможность серьезной нестабильности.

Наш славный новый капиталистический мир сильно напоминает ранние 1900-е. Но во многих отношениях он превзошел то время. Он несет с собой выдающиеся возможности. Но он мало изучен и не опробован. Он создает новые элиты. У новой версии капитализма много преданных друзей и могущественных врагов. Но и те и другие согласны, что возникновение нового капитализма – одна из самых значимых примет нашего времени. (FT, 18.06.2007, Антон Осипов)