ИНТЕРВЬЮ: Ханс-Йорг Рудлофф, независимый директор “Роснефти”, председатель совета директоров Barclays Capital


В прошлом году в преддверии IPO “Роснефть” впервые ввела в свой совет независимых директоров. Одним из них стал председатель правления Barclays Capital Ханс-Йорг Рудлофф, возглавивший комитет “Роснефти” по аудиту. Известный и уважаемый на Западе финансист Рудлофф очень способствовал тому, что “Роснефть” успешно разместила свои акции на Лондонской фондовой бирже в прошлом году, – по крайней мере, так заявил во время годового собрания “Роснефти” председатель совета директоров компании Игорь Сечин. Своими представлениями об инвестиционном климате в России, деятельности “Роснефти” и Barclays Capital Рудлофф поделился в интервью “Ведомостям”.

– Почему вы покинули совет директоров “Мегафона”?

– Присутствие Barclays в России сейчас не очень значительно. Есть ли у Barclays планы открыть здесь банк? Будет ли это инвестиционный или розничный банк?

– Barclays будет расширять свою франшизу в России в сферах долгового финансирования путем использования таких продуктов, как синдицированные кредиты, выпуск еврооблигаций, валютные операции, корпоративные финансы и управление рисками. Банк Barclays, безусловно, заинтересован в развитии инвестиционного банковского бизнеса в России, но также присматривается и к розничному бизнесу. В настоящий момент мы находимся в процессе переговоров по слиянию с ABN Amro. И прежде чем решить что-то делать [с розничным бизнесом], мы посмотрим, что получится в результате слияния в случае успеха сделки, потому что у ABN Amro уже есть значительные ресурсы в России.

– А когда мы сможем узнать о результатах переговоров по слиянию с ABN Amro?

– Сложно сказать точно, но думаю, месяца через два-три. Но это лишь предположение.

– То есть за лицензией в ЦБ по ведению розничного бизнеса в России Barclays не обращался?

– Мы подавали заявки на разные лицензии, но для работы на розничном рынке – пока нет.

– Думал ли Barclays о покупке каких-нибудь российских розничных или инвестиционных банков?

– Некоторые банки нас могли бы заинтересовать, потому что у них есть материально-техническая база и в них работают хорошие люди.

– Может быть, вы приведете в пример парочку российских банков?

– Нет-нет-нет.

– Как вы находите российский инвестиционный климат?

– Инвестиционный климат сейчас очень хороший. Все больше людей понимают, что Россия – правильное место [для инвестиций], что Россия движется вперед. Здесь произошли очень серьезные изменения, в последние несколько лет был огромный приток иностранных инвестиций в Россию. Это отражение того, что думают о России инвесторы, и это существенно отличается от того, что пишет о ней западная пресса.

– Но в 2004 г. вы были очень категоричны по поводу продажи “Юганскнефтегаза”. И даже написали письмо тогдашнему председателю совета директоров ЮКОСа Виктору Геращенко, где довольно резко высказывались по поводу продажи этого актива.

– Я не высказывался против продажи “Юганскнефтегаза”. Я лишь обратил внимание Геращенко на то, что актив должен быть продан по рыночной цене. В своем письме я обратил внимание на то, что процедуры и правила должны быть соблюдены и должна быть сделана независимая оценка активов. Как вы знаете, “Юганскнефтегаз” был оценен одним из самых уважаемых банков – Dresdner Bank, были проведены торги. То есть процесс соответствовал всем правилам. Я не участвовал в этом процессе персонально и не знаю деталей, но то, что торги были прерваны в результате судебной директивы американского суда, инициированной руководством ЮКОСа, является публичной информацией.

– А как вам оценка других активов ЮКОСа, проданных в этом году?

– Некоторые варианты оценки активов были раскритикованы, например цена, которую “Роснефть” заплатила за свои акции (за 9,44% своих акций “Роснефть” заплатила $7,47 млрд. – “Ведомости”). Я могу заверить, что эта цена являлась справедливой для того объема выпуска, и я не знаю ни один банк и ни одного инвестора в мире, которые согласились бы заплатить больше. Что касается других нефтяных активов, то их оценка была сделана ведущими специалистами в этой сфере, которые предоставили заключения о справедливости оценки.

– “Роснефть” стала крупнейшей компанией в России по запасам и добыче. Каковы планы “Роснефти” по стратегии развития?

– Вам следует поговорить о стратегии с руководством “Роснефти”. Руководство “Роснефти” уверенно говорит с инвесторами о планах развития компании. Инвесторы очень хорошо понимают, в каком направлении развивается компания, в свою очередь, руководство компании делает все от них зависящее для достижения поставленных целей.

Я же являюсь членом совета директоров “Роснефти”, а самое главное для членов советов директоров – конфиденциальность.

– Что вы в целом думаете о банкротстве ЮКОСа? Было ли оно необходимо?

– Я не думаю о банкротстве ЮКОСа. Для того чтобы оценить такие вещи, нужно знать больше подробностей.

– Некоторые активы ЮКОСа на аукционах купили никому не известные и непонятно кому принадлежащие компании. Как вы считаете, процедура продажи активов такой крупной компании должна была быть более прозрачной?

– Это очень интересный вопрос. На западных финансовых рынках сейчас многие используют так называемые компании специального назначения (SPV) с единственной целью – поучаствовать в сделке. Обычно это делается по юридическим и техническим причинам. Другими словами, нет ничего необычного в использовании SPV в подобного рода сделках. Естественно, чем прозрачней структура владения, тем лучше с точки зрения инвесторов, но деятельность хедж-фондов и PE-фондов часто делает структуру конечных владельцев менее прозрачной, чем в прошлом. Но кто стоит за компаниями, купившими активы ЮКОСа, я не знаю.

– Во время IPO “Роснефти” вы приобрели акции компании на $5 млн. Ваша доля в компании с тех пор изменилась?

– Нет, она такая же. Как только она изменится, мы об этом объявим.

– А вы собираетесь продать часть акций или купить еще?

– Если вы меня спрашиваете, являются ли акции “Роснефти” хорошей инвестицией, мой ответ – определенно да.

– Акции каких еще российских компаний у вас есть?

– У меня много инвестиций. У меня есть акции РАО “ЕЭС России”, ВТБ, “Газпрома”, “Росбизнесконсалтинга”.

– А какие пакеты?

– Я вам не скажу! (смеется) Единственные, кому я раскрываю такую информацию, – налоговые органы.

– А почему вы приняли предложение войти в совет директоров “Росбизнесконсалтинга”?

– Я познакомился с ними очень давно, еще в момент становления компании. И они объяснили мне свои бизнес-планы и потребности в финансировании. Я и мои друзья начали инвестировать в эту компанию еще до IPO.

– Ответ очень прост. Я и еще один независимый директор (гендиректор испанской Telefonica Хуан Вильялонге. – “Ведомости”) вошли в совет директоров [“Мегафона”] и с самого начала предупредили, что не хотим, чтобы на работе совета директоров отражались конфликты акционеров. Первые шесть месяцев все было отлично, но неожиданно конфликт акционеров перешел в совет директоров. Я не хочу быть вовлеченным в споры акционеров и принимать чью-то сторону. Если кто-то меня называет независимым директором, я хочу быть по-настоящему независимым.

– В “Роснефти” вы независимы?

– Очень.

– Собрание акционеров “Роснефти” утвердило размер годовых выплат независимым директорам. Вам заплатят за год $200 000, что делает вас одним из самых высокооплачиваемых независимых директоров в России. Вас устраивают предложенные вам деньги?

– Например, в Novartis, где я также вхожу в совет директоров и комитет по аудиту, мне платят $650 000 в год. Здесь это намного меньше. И это не такая простая работа, в том числе из-за проблем с языком. Но я принял предложение [“Роснефти”], потому что считаю, что главная задача директоров – наводить мосты. Мы играем роль посредников. Поэтому западные компании тоже будут брать в свои советы российских директоров. Мы учимся понимать, как работают россияне, а россияне учатся понимать, как работаем мы. Мы начинаем лучше друг друга понимать, и половина проблем разрешается, ведь большинство трудностей возникает из-за недопонимания.

– “Роснефть” – компания стратегически важного сектора индустрии, к которому государство проявляет большой интерес. Скажите, что вы об этом думаете?

– Интерес со стороны государства – абсолютно нормальное явление и характеризует в общем-то все западные страны, где государство поддерживает так называемых национальных чемпионов индустрии.

– А что нужно сделать “Роснефти”, чтобы войти в число крупнейших мировых нефтегазовых компаний?

– Для того чтобы войти в суперлигу, “Роснефти”, конечно, нужно выходить на международные рынки и делать приобретения в других странах. И рано или поздно она это неизбежно сделает, платформа для амбициозных планов у компании есть.

– “Роснефть” активно взаимодействует с китайскими компаниями, работает с индийской ONGC в проекте “Сахалин-1”. На Западе к инвесторам из этих стран относятся с некоторой опаской.

– Сейчас инвесторы из Китая с успехом работают по всему миру. В США, Европе, где угодно. Китай будет очень крупным инвестором. У них более $1 трлн валютных резервов. Россия тоже становится крупным инвестором, покупая доли в швейцарских компаниях, австрийских, французских, английских. Весь финансовый мир становится более взаимосвязанным. Для нас, международного финансового рынка, по большому счету все равно, откуда приходят инвестиции: из Китая, Индии, с Ближнего Востока или из Швейцарии.

– Что вы думаете по поводу ставших популярными в России народных IPO? Предполагает ли народное IPO некую социальную ответственность для компании?

– Если у компании много акционеров в собственной стране, конечно, она не хочет, чтобы они теряли деньги. Так что это огромная ответственность, но не социальная, вы просто должны заботиться о своих акционерах. Социальная ответственность – это нечто другое. Это когда вы даете людям работу и т. д. Знаменитый пример – крупнейшая германская госкомпания Volkswagen. Она была создана в 1930-е гг., для того чтобы обеспечить каждого немца собственным автомобилем, отсюда название “народный автомобиль”. И это было сделано. После войны, в 1960-е, Volkswagen решил продать часть своих акций людям, так же как и машины. Они назвали это Volks Aktion (нем. “народные акции”. – “Ведомости”). Богатые люди не могли их купить – только люди с жалованьем, не превышавшим определенный предел. И они действительно принесли людям пользу. Это был первый шаг к тому, что называется народным участием в рынке капитала.

– Ваша фамилия напоминает русскую. У вас есть русские корни?

– Нет, у меня нет русских корней. Это немецкая фамилия. Она означает “сын Рудольфа”, а это типичное немецкое имя. Но каждый раз, когда я говорю что-то хорошее про Россию, про меня говорят: “О, да этот парень русский!”