Быть британцем
Главное достоинство “Цимбелина” обнаруживается лишь перед финалом, в продуманно сумбурных военных сценах, где Постум поспешно меняет мундиры, сражаясь то за одну, то за другую сторону, встречая на поле боя давнего обидчика и оставляя ему жизнь. Вот где британская тема отработана эталонно! Вот где объясняется пристрастие Доннеллана к костюмам времен Первой мировой. Какой там Шекспир, это же почти Ивлин Во: сказочная кульминация “Цимбелина” отдает саркастической горечью “Пригоршни праха”. История английской культуры закольцовывается: Ивлин Во отсылал нас к Шекспиру, Деклан Доннеллан оглядывается на лучшего британского романиста ХХ в. с ответным поклоном. Умение жить внутри национальной традиции с непринужденностью наследника фамильного поместья в конце концов оправдывает даже скуку. Пусть Доннеллан повторяется, традиция есть традиция. Что это, Бэрримор? Овсянка, сэр.
Предсказуемость постановочных приемов Доннеллан компенсирует сюжетом. Шекспир, говорите? Ну-ну. В антракте даже театроведы признавались друг другу, что ладно бы не помнят эту запутанную историю, но, честно говоря, сомневаются в том, что вообще ее читали. В отличие от близких по настроению “Бури” и “Зимней сказки”, “Цимбелина” ставят редко. Событий там – на пару сериалов: королевский гнев, придворные козни, разлученные возлюбленные, опрометчивое пари, ложные свидетельства супружеской измены, украденные в детстве и выращенные в лесу наследники престола, война Италии с Британией плюс длинный список неприятностей помельче. Экспозиция растянута настолько, что даже Доннеллану с его привычкой монтировать сцены внахлест (одна еще не кончилась, следующая уже началась) не хватает разгонной динамики: до антракта “Цимбелин” добирается натужно.
При том что качество британской игры традиционно на высоте. Команда Cheek by Jowl работает слаженно и четко, эмоции подаются сдержанно и членораздельно: артисты Деклана Доннеллана привыкли к точности и в мимике, и в артикуляции. Это не такой театр, где кто-то может вдруг талантливо вскрикнуть, – здесь вскрикнут так, как сказал режиссер, ни на полтона выше, ни децибелом громче. И все бы превосходно, но сколько уж раз мы видели эти шахматы на пустой, как доска, сцене в аскетичном оформлении Ника Ормерода. Само сравнение давно приелось, а гроссмейстер знай себе разыгрывает одну и ту же партию с небольшими вариациями на тему двойственности человеческой натуры.
В “Цимбелине” положительного героя, Постума, и злодея Клотена играет один актер – Том Хиддлстон. Добро и зло меняются легким жестом: Клотен накинул белый плащ на черный костюм – стал Постумом. Скинул – опять Клотен. Надо ли добавлять, насколько это по-британски? Элегантно, просто. Хорошие манеры, чистый стиль. Ватсон, просыпайтесь: антракт.
Во втором действии все заметно живее. А в джентльмене, кстати, проглядывает вдруг что-то совсем человеческое. Когда в “Двенадцатой ночи” Доннеллана все роли играли мужчины, это было не только ссылкой на шекспировскую традицию, но и красивым, тонким ходом: сексуальность выводилась за рамки пола, мерцала чистым соблазном. В “Цимбелине” есть место женщинам, но в эпизоде, где два выращенных в лесу брата начинают хлопотать вокруг переодетой мальчиком главной героини Имогены (Джоди Макни), сдержанность режиссеру изменяет, а эстетическим прикрытием сцена уже не обеспечена – она ненаигранно простодушна. Для постановщика уровня Доннеллана это серьезный прокол.