Штирлиц бы оценил
“Жизнь в розовом цвете” сочетает в себе массовость и серьезность в том смысле, в каком понимают серьез в Голливуде: это драма/мелодрама о большой трудной судьбе. Такой фильм, наверное, и должен был сделать 39-летний Оливье Даан (он известен у нас “Багровыми реками – 2” по сценарию Бессона, под завязку наполненными киноманскими штучками) – один из лидеров нового амбициозного поколения французских режиссеров, которые стараются в отличие от режиссеров-пап сочетать искусство с коммерцией.
На стандартные фильмы “Жизнь” не похожа уже тем, что мрачна. То есть дураку понятно, что если картина называется “Жизнь в розовом цвете”, то количество розовых кадров в ней сведено к минимуму. Но некоторые зрители будут явно шокированы тем, насколько, оказывается, жизнь Пиаф была беззвездной и беспросветной. Две трети фильма – чистая чернуха.
Жуткое детство, когда родившуюся в Первую мировую Эдит оставила мать, потом отец, вернувшись с войны, отправил ее к бабушке, надзиравшей за публичным домом, потом выяснилось, что маленькая Эдит ослепла – и т. д., все в грязи и нищете, полная безнадега. Жуткие отрочество и юность, когда вновь объявившийся отец-алкоголик, неудачливый акробат, заставил Эдит лицедействовать с собой на парижских улицах, вдруг заметив, что ее голосок покоряет прохожих. А потом вечно пьяная юная Эдит стала выступать там сама. Жуткая молодость, начавшаяся с того, что первый импресарио, который и дал Эдит прозвище Воробушек (его изобразил Жерар Депардье), был загадочно застрелен, а закончившаяся тем, что трагически погиб главный мужчина в ее жизни – чемпион мира по боксу Марсель Сердан.
Жуткая старость: изумляешься тому, насколько странно – на все 90 – выглядела Пиаф, когда умерла от пьянства, переломов, полученных в автокатастрофе, рака, наркотиков и отчаяния в свои всего-то 47. Добавлю, что Эдит весь фильм угловата, диковата и неказиста.
Вместе с тем фильм выглядит и очень традиционным. Две трети чернухи перевешивает оставшаяся треть. Она даже чересчур ожидаема и стандартна – скомпонована из любви, славы и песен Пиаф. Хотя фильм рассматривался во Франции чуть ли не как общенациональный культурный проект, эта треть сделана в традициях скорее не французского (в духе классического “Монпарнаса, 19” про судьбу Модильяни), а голливудского биографического кино.
Отрешившись и от жути фильма, и от его стандартов, замечаешь, что в нем достаточно того, что сердцу приятно. Прежде всего сами песни Пиаф. Их десятки, среди них кроме La vie en rose легендарные Mylord, Padam, padam, Non, je ne regrette rien – последнюю, помнится, слушал через авторадио наш Штирлиц, для которого Пиаф тоже была любимицей. Слушал в 1945-м, хотя реальная Пиаф исполнила ее в легендарном зале “Олимпия” только перед смертью в 1963-м. Надобно заметить, что европейский успех “Жизни в розовом цвете” всколыхнул новую моду на песни Пиаф. В дни Берлинского фестиваля, добравшись до знаменитого музыкального магазина на Фридрихштрассе, я увидел, что диски с песнями Пиаф выставлены на виднейших полках – и вариантов мильон, в широком ценовом диапазоне.
Отдельное достоинство фильма – игра Марион Котияр, которую у нас могли запомнить разве что по скромной роли подружки Сами Насери, таксиста из четырех “Такси”. Самое удивительное, что она играет Пиаф на протяжении почти всей жизни – от молодости до старости, меняясь до неузнаваемости (но тут и заслуга гримеров).
И все-таки с большей симпатией вспоминаю давний, шедший в советском прокате фильм Клода Лелуша “Эдит и Марсель”, основанный на истории любви Пиаф и боксера Сердана. Может, сегодня я пересмотрел бы его другими глазами, сочтя душещипательным. Но кажется, что той ленте присущи истинные чувство и чувствительность, каковых лишена чересчур рациональная “Жизнь в розовом цвете”. В финале “Эдит и Марсель” оставляет пространство для домыслов и надежд. “Жизнь в розовом цвете” не оставляет. Так что в какой-то предфинальный момент возникает искушение закрыть глаза. Ведь ждать больше нечего. И без того понятно, чем именно все закончится. Чем все всегда кончается в жизни?