Последний из первых

Последний великий режиссер мирового кино? Безусловно. Режиссер № 1 всех времен? Возможно. Самое интересное, что потрясают именно его фильмы, не их пересказ другими (как в случае с большинством иных режиссеров). Пересказываешь Бергмана, “Седьмую...” ли “...печать”, “Земляничную поляну”, “Лицо”, “Источник”, “Молчание”, “Персону”, “Шепоты и крики”, получается семейно-психологическая скука. Это естественно, ведь и Чехов в пересказе скучен, который Бергману, безусловно, брат.

Между тем про человека, про семейные психозы, про отчаяние, про мечты о небе в алмазах, про себя и Бога, Бога и секс, секс и культуру, гибель под натиском природы, саморефлексии и плоти никто так больше не снимал и не снимет. Разве что Вуди Аллен, который тот же Бергман, но самоироничный. Если, конечно, не утратит талант.

Про утрату таланта – тема особая. Остался ведь еще один – совсем уже последний из великих классиков: Антониони. Но он, сделав свой последний настоящий фильм “Профессия: репортер” в 1975 г., к сожалению, потом поставил свою подпись еще под несколькими. Бергман же, в отличие от Антониони, а также других бессмертных – Феллини, например, или Куросавы (не называю уж наших киноклассиков), – сумел совершить безумнейший по обычным меркам поступок. Он завершил свою кинокарьеру на пике. Аж двадцать пять лет назад – в 1982-м, сняв “Фанни и Александр”. Он заставил себя остановиться. Это что-то невероятное.

Что дало ему такую силу?

Вероятно, усталость от людей, которых он исследовал постоянно: не зря последние два десятилетия Бергман в основном провел в отшельничестве на острове Форё.

Вероятно, усталость от профессии: все-таки в прошлом у него к 1982-му было 50 фильмов. Кстати – и тут тоже Бергман уникален – ни одного проходного. Да, первые были еще несовершенными. Да, потом случались и неудачи. Но славный неудачный фильм – не чета рядовому проходному.

Вероятно, осознание того, что он не порвал с профессией окончательно: Бергман продолжал ставить спектакли и изредка телефильмы, похожие на телепостановки. Его “В присутствии клоуна” с новыми и старыми фирменными актерами – от Эрланда Йозефсона до Петера Стормаре и Перниллы Аугуст было даже показано в официальной программе Каннского фестиваля 1998 г. Эта картина про экс-пациентов сумасшедшего дома, которые в 1925 г., когда еще продолжалась эпоха “Великого немого”, изобрели “звучащий кинематограф”, была охарактеризована так – и не кем-нибудь, а главой Каннского фестиваля Жилем Жакобом: “Если бы фильм Бергмана был в конкурсе, другим конкурсантам этого года было бы нечего ловить”.

Вероятно, он ушел из профессии еще и потому, что знал: он породил плеяду последователей и подражателей. Которые, стараясь сравниться с ним, но и дискредитируя тем самым его идеи, мешают ему оставаться собой. Подражателей прозвали “бергманоидами”. Впрочем, термин “бергманоиды” употребляют и по отношению к соратникам Бергмана вообще. Ни у кого из режиссеров не было такого количества учеников-соратников, причем звезд. Кто там у Феллини? Мазина и Мастроянни? У Бергмана: Макс фон Сюдов, Лив Ульман, Свен Нюквист, Ингрид Тулин, Биби Андерсон, Харриет Андерсон, Эрланд Йозефсон. С ним и Ингрид Бергман однажды поработала – в легендарной “Осенней сонате”.

Возможно, на его давний уход из профессии повлияло и то, что он как никто претворял в творчество собственные переживания и опыты. После пяти жен, среди которых ни одна не относилась к его примам-актрисам, романов со всеми примами, девяти детей (в том числе и от отдельных прим), после того как пятеро детей (Даниэль, Анна, Ева, Матс, Линн – все Бергманы) ушли в актеры и режиссеры, он, вероятно, решил, что додумал почти все, что мог и хотел, а что не додумал – то уже и не додумать.

Похоже, истинную силу Бергману во все времена придавала именно невероятная, недоступная другим саморефлексия. Он был режиссером с удивительным талантом, обычно не присущим людям его профессии. Он был по отношению к себе трезвым критиком. Он не спускал себе, как не спускал своим героям, – и выносил свои оценки на бумагу. Не для рекламы. Не думая о выходе поучительных автобиографических книг. Впрочем, книги из его саморефлексий все равно получались. И это литература, сравнимая по таланту с его фильмами.