ИЗБРАННОЕ ЧТЕНИЕ: Снова ускользнул
Фигура сибирского мужика, проникнувшего в самое сердце власти, непосредственно влиявшего на государственные решения, обросла таким количеством легенд, мифов, сплетен, интерпретаций, что сам живой человек Григорий Ефимович Распутин-Новый, рожденный в 1869 г. в селе Покровское, исчез, оказался разъеден кислотой лжесвидетельств мемуаристов. Алексей Варламов, взявшийся написать его биографию, лауреат солженицынской премии, автор нескольких прозаических сборников и биографий (среди которых особенно хороша прошлогодняя, посвященная “красному графу” Алексею Толстому), говорит об этом в самом начале книги, открыто признавая, что на этот раз дело приходится иметь с героем, давно утратившим подлинные черты. Писатель убежден, что восстановить их невозможно, – остается “примириться с тем, что всей правды о Распутине мы так и не узнаем”. И идет по единственно возможному, на его взгляд, пути – вслушивается и сопоставляет голоса тех, кто писал об “опытном страннике” из Сибири.
Поэтому девять десятых книги – цитаты. Из воспоминаний о встречах с Распутиным, его прозорливости, пьянках, исцелениях юного наследника, из разговоров самых разных лиц с императором Николаем и писем императрицы Александры, называвшей Григория Ефимовича “Другом” – всегда с большой буквы, из неграмотных записочек “божьего человека” самому царю – “милой друг есче раз скажу грозна туча нат расеей беда горя много темно и просвету нету… слов нет, неописуомый ужас”. Картина из этого вороха книг, бумаг и обрывков вырисовывается действительно жуткая – безволие государя, болезненная зачарованность возлюбленным Другом императрицы, трагическое бессилие противников Распутина, среди которых были и сестра императрицы, Елизавета Федоровна, и дядя императора, великий князь Николай Николаевич, нарастающий во всех слоях общества грозный ропот, “гниль мистического разврата”, перемешанная с “тупым неверием”, как печально отмечал один из мемуаристов. Впрочем, по многочисленным исследованиям новейшей истории все это нам и так неплохо знакомо.
Конечно, уточняются нюансы, прописываются детали, а многие выдумки о Распутине разоблачаются и сгорают от простого сопоставления фактов и документов – что и важно, и ценно. И все же самого Григория Ефимовича, его души, образа мыслей, его внутреннего, а не только внешнего, рожденного из бесчисленных отражений облика мы здесь не найдем. Автор этого и не обещал, честно сказав в начале книги – помните? – что “всей правды” о Распутине мы не узнаем. Но вся правда и не нужна, нужно главное, и этого главного нет; в итоге от прочтения этого исключительно добросовестного труда в 800 с лишним страниц остается ощущение растерянности и невстречи. Парадокс – о пышущем жаром, болезненном явлении, в котором столько преломилось и столько сошлось, написано теплохладно. Понятно, что таким образом Алексей Варламов старался остудить пыл пристрастности, которой в книгах о Распутине всегда было с избытком, но, пытаясь идти в обход опасностей, он все равно подорвался – на мине собственной осторожности и декларируемой беспристрастности. Потому что “объективная биография” – заведомый нонсенс. Даже самый корректный биограф необъективен, поскольку должен осмыслять тот человеческий путь, о котором рассказывает. Более того: осмысление, концептуализация сырого жизненного материала – прямая его задача. Оттого-то в данном случае биография и не сложилась. В материалах к ней тоже заметны лакуны – за рамками исследования остаются, например, архивные данные. Хотя, наверное, и они не спасли бы дела. В конце концов, множить свидетельства можно до бесконечности, но если они не нанизаны на стержень авторских суждений о своем герое – невелика их цена.
В результате озорной, остроумный, наглый, лукавый мужик с пронзительным горящим взглядом – весь гипербола русского духа, неистового и дремучего, мечущегося между мраком и светом, набожностью и разгулом, напоминающий не только всех Карамазовых, вместе взятых, на что указывает сам Алексей Варламов, но еще и лесковских персонажей, – сплясал русскую, поклонился до земли, перекрестил нас, зыркнул, да и был таков. Ускользнул. До встречи со следующим биографом. Что ж, подождем.