Таймураз Мамсуров, президент Северной Осетии
В результате захвата заложников в бесланской школе № 1 в сентябре 2004 г. погиб 331 человек. Бесланская трагедия стала поводом для отмены прямых выборов глав субъектов Федерации и выборов депутатов Госдумы по одномандатным округам. Но и три года спустя в Осетии по-прежнему ждут ответов на вопросы “кто виноват?” и “что делать?”, чтобы такое не повторилось. Об этом в интервью “Ведомостям” сказал президент Северной Осетии Таймураз Мамсуров.
– Таймураз Дзамбекович, утвержден доклад парламентской комиссии по расследованию теракта в Беслане. Комиссия пришла к выводу, что штурма захваченной террористами школы, по сути, не было и трагические события начались спонтанно, после чего комиссия была распущена как выполнившая свою задачу. Удовлетворены ли вы результатами работы комиссии?
– Там нет результата. Мы этот огромный по объему доклад прочитали, но ждем окончания следствия. Совершенно понятно, что до тех пор, пока следствие не завершено, парламентская комиссия не могла ответить на такие вопросы. А может быть, перед ней и не стояло такой задачи. Я бы сказал, что парламентская комиссия породила огромный интерес и ожидания. На мой взгляд, ничем не обоснованные: она просто не обладала соответствующими полномочиями. Здесь хронология нарушена, надо просто ждать до окончания следствия.
– То есть работа комиссии была бессмысленной, на ваш взгляд?
– Ее выводы отсылают нас к необходимости принимать новые федеральные законы. И они были приняты, ведь до Беслана не было закона, который бы расписывал, кто и за что в случае теракта отвечает. Отсутствовало горизонтальное взаимодействие силовых структур, они не обменивались информацией. Сегодня эти недочеты исправлены, приняты внутриведомственные документы, которые заставляют силовиков координировать свою деятельность. Это очень полезные вещи, без этого дальше работать было бы нельзя. А вот вопрос “кто виноват?”, может быть, и не надо было перед комиссией ставить. Но слишком большой ажиотаж был вокруг ее создания, она породила необоснованные ожидания. И, естественно, они не были удовлетворены.
– Никто из федеральных чиновников не получил взысканий за Беслан. Правильно ли это?
– Не могу этого утверждать. У меня нет списка, но я знаю, что и у нас, на месте, людей наказали, и в высшем руководстве силовых структур. Глава МВД республики, руководитель управления ФСБ были уволены. По моим сведениям, в руководстве ФСБ России после Беслана люди тоже были отстранены от должностей. Может быть, об этом просто громко не объявлялось. Но я не сторонник того, чтобы все это делать публично.
– Североосетинским парламентом проводилось параллельное расследование обстоятельств трагедии. В докладе комиссии, которую возглавлял Станислав Кесаев, были сглажены многие острые углы. Высказывалось мнение, что это стало результатом давления, которое федеральные власти оказывали на комиссию. Было ли такое давление?
– Утверждать не берусь, но впечатление такое у меня сложилось. Судите сами: следствие по теракту вели всего четыре следователя. В то же время внезапный интерес к республике – например, проверки источников финансирования футбольного клуба: в этом было задействовано, кажется, 17 следователей (осенью 2005 г. Генпрокуратура начала расследования, связанные с коррупцией, в нескольких министерствах республики, проверила работу самых крупных водочных заводов и проявила интерес к финансированию футбольного клуба “Алания”. – “Ведомости”). Группа – кстати, под руководством заместителя генерального прокурора – работала вахтовым методом: следователи приезжали со всей страны. При этом обвинительных приговоров по инициированным делам суды не вынесли. Может, и была сделана попытка заставить руководство республики заниматься своими проблемами, чтобы не оставалось времени задавать вопросы о ходе расследования. Но такие примитивные методы нас от проблемы Беслана не отвлекут. Можно даже сменить руководство республики. Но те, кто придет на смену, будут задавать такие же вопросы. Это наше естественное право знать.
– Группа пострадавших от теракта в Беслане обратилась с жалобой на Россию в Европейский суд по правам человека. Это означает, что дома они исчерпали все возможности правовой, судебной защиты?
– Я подобной логики в их действиях не вижу. Я сам живу в этом городе, это моя школа, все погибшие – это дети моих друзей, моих соседей или мои соседи. Просто с людьми нужно общаться, нужно отвечать на их вопросы. Тем более что они – активные участники всех судов. Их втягивают в эти процессы, им задают вопросы. Например, идет суд над милиционерами. Женщины ходят на процесс, наконец судья удаляется для вынесения приговора. Матери ждут час, другой, третий. Потом к ним выходят и спрашивают: “А что вы здесь делаете?” Они отвечают: “Ждем, пока судья приговор зачитает”. А он в другом помещении прессе зачитал и ушел, говорят им. Как они должны себя при этом чувствовать? Когда следствие ведется какими-то всплесками, вдруг без объяснения причин принимаются процессуальные решения, это вызывает у людей вопросы. И когда им высокомерно отвечают: “Мы так решили”, естественно, они в разной форме высказывают свое неудовлетворение. Не думаю, что обращение в Страсбург – это путь, по которому они пойдут до конца. Скорее это просто один из приемов, который они используют, один из адресов, по которому можно обратиться. Надо не лениться с людьми разговаривать. Нет решения – так и сказать. Есть решение – значит, сказать, на чем оно основано и чем подтверждается.
– Сразу же после Беслана президент объявил об отмене выборов губернаторов, отмене выборов в Госдуму по одномандатным округам. Это адекватные последствия?
– Я не считаю это последствиями Беслана. В Северной Осетии в этом году тоже выборы в парламент республики. Мы пока решили сохранить и ту и другую систему. Но уже сейчас чувствуется, что одномандатная система – как гири на ногах, она ничего не дает и отдаляет нас от демократии.
– Но считается, что она, наоборот, обеспечивает непосредственную связь с избирателем...
– Когда депутат говорит: “Я буду голосовать вот так, потому что мне так сказали мои избиратели”, это демагогия. У него 600 000 народу в округе, он большинство никогда в глаза не видел, и он меня убеждает, что эти 600 000 ему что-то сказали! “Вчера вечером мне звонили мои избиратели” – это лицемерие и словоблудие, и с ним пора заканчивать. Пути развития страны должны определять партии.
– В этом году впервые начнет применяться разработанная группой Сергея Собянина, руководителя администрации президента, методика оценки губернаторов по социально-экономическим показателям региона. Вы себя уже оценили?
– 30 сентября должны сдать первый отчет. Отчитаемся – посмотрим, что будет. Система оценок должна быть, не оценивать же главу региона за красивые глаза, по гороскопам, числу упоминаний в прессе! Хотя сам набор критериев, наверное, еще будет меняться.
– Насколько эффективным оказалось разграничение полномочий?
– Полномочия формально разделены, но этот процесс идет бесконечно. Это перетягивание снизу вверх и сверху вниз, и у каждого свои аргументы. В итоге что получилось? Каждый свои полномочия начал наполнять собственным содержанием. Вот полпред президента в ЮФО Дмитрий Козак подсчитал, что в Северной Осетии на одного регионального чиновника, включая муниципальных, приходится четыре федеральных. Это же целая армия людей! Если это так, почему мы только с губернатора спрашиваем за ситуацию в регионе? Рядом с ними должны стоять минимум четыре чиновника федерального уровня.
А у представителей федеральных ведомств – как при товарище Вышинском было: “По сравнению с аналогичным периодом прошлого года возбуждено, передано, отказано...” Меня эти проценты не интересуют, меня интересует самочувствие людей, живущих на территории России, которая называется Северной Осетией. Когда у этих людей нет возможности защититься от организованной преступности, чиновничьего произвола, я должен первым сказать: “Ребята, что-то не так!” А мне отвечают: у нас, по статистике, все нормально, и еще пять орденов пришлют, чтобы всех наградить! А пока я здесь сижу, мне начальника ГАИ назначат – в лучшем случае я с ним могу познакомиться.
– Вы хотите сказать, что механизм согласования кандидатур на федеральные должности с губернаторами не действует?
– Никто ни с кем ничего не согласовывает. Это президент так хотел, а ведомства не хотят. Порядок согласования установлен указом президента, но за нарушение указа к суду не привлечешь!
– Северная Осетия – дотационный регион. Что можно предпринять, для того чтобы изменить такое положение? Считаете ли вы справедливой действующую систему распределения доходов между центром и регионами, когда 30% остается на месте, а 70% забирает федеральный центр?
– Каждая территория должна думать не только о собственных доходах, но и о том, сколько она отправляет в федеральный бюджет. Потому что если ты живешь в стране, то будь добр думай, на какие деньги армию содержать, спецслужбы, здравоохранение и т. д. Но основная проблема в том, что законодательство постоянно меняется и никогда не известно, сколько времени будет действовать закон. После дефолта в 1998 г. о правке федерального законодательства на время забыли. Мы назвали эту паузу периодом устойчивого федерального законодательства. За это время Северная Осетия успела погасить все долги перед населением, в федеральный бюджет мы отчисляли больше денег, чем получали в виде дотаций. А потом федеральный законодатель очнулся, смотрит – мы богатеть начали. И устойчивые налоги, которые позволяли нам быть недотационными, перераспределили, они стали уходить в федеральный бюджет. Но если бы нам сказали: следующие пять лет будет вот так и никак иначе, мы бы и в этих условиях нашли варианты. А когда за одну секунду федеральный законодатель может тебя превратить из донора в дотационника и ты об этом узнаешь из газет, где публикуются официальные документы... Поэтому считаю, что нет смысла обсуждать, дотационная территория или нет, да и вводить такой термин в оборот не совсем честно. Самый простой способ решения проблемы дотационности – это перерегистрировать на территории республики какую-нибудь крупную сырьевую компанию. И сразу нет проблем. Но мы реалисты, поэтому в Осетии подход другой.
– Какой?
– Занимаемся улучшением налогового администрирования, привлекаем новых инвесторов. За последние два года сумма “внешних” инвестиций в республику превысила 5 млрд руб., а в 2007 г. мы планируем привлечь почти 5,5 млрд руб. Кстати, приходя в Осетию с одним бизнесом, многие через пару лет вкладываются здесь же в новые направления. Например, УГМК в 2003 г. купила завод “Электроцинк”, который тогда полностью “лежал”. Сегодня УГМК имеет процветающий и очень рентабельный бизнес по производству цинка, собирается на его базе начинать производство свинца. А на форуме в Сочи мы рассчитываем подписать с ними же инвестиционный контракт на строительство цементного завода на территории Осетии. Мощность завода – 1,5 млн т в год. Инвесторы рассчитывают на быструю окупаемость: в соседних регионах строительный бум, да и олимпийские стройки в Сочи не за горами.
– В прошлом году на круглом столе в Сочи Дмитрий Козак призвал в округ крупный бизнес. Что получилось?
– По каждому из возможных инвестиционных проектов еще продолжается работа, я не могу назвать потенциальных участников. Мы постарались как следует подготовиться, а не просто к себе зазывать. Подготовили законодательную базу: приняты все мыслимые льготы, которые федеральное и местное законодательство позволяет дать инвесторам. Мы даже создали специальную “группу сопровождения”, которая помогает решать проблемы инвесторов на всех этапах, в том числе и после запуска бизнеса. Конкурентное преимущество Осетии – недооцененность республики как территории для инвестиций. Издержки здесь ощутимо ниже, квалифицированный персонал дешевле. В итоге средний период окупаемости инвестиционных предложений, которые Осетия в этом году представит на Кубанском экономическом форуме, – 3,5 года. Понятно, что многие компании в силу известных причин инвестировать на Северном Кавказе побаиваются. Но ситуация постепенно меняется. Свое представительство в республике намерена открыть PricewaterhouseCoopers. В сентябре мы намерены начать работать с крупной частной компанией по созданию сети ГЭС на малых реках. Ориентировочная сумма инвестиций частной компании в гидроэнергетику – до 200 млн евро. Благодаря большому перепаду высот в наших горах при сравнительно малых затратах на строительство мини-плотин вложения получаются очень эффективными, срок окупаемости – четыре года.
– В прошлом году Осетия объявила о своем крупнейшем инвестиционном проекте – строительстве горнолыжного курорта “Мамисон”. За год кого-то из инвесторов удалось заинтересовать?
– Полностью готов мастер-план проекта “Мамисон” будет в декабре. Сейчас это просто очень красивое ущелье в полутора часах езды от Владикавказа. Но кроме длины будущих горнолыжных трасс в 120 км уникальность “Мамисона” в том, что сегодня там не продан ни один участок земли. И он не будет продан до полной проработки всего проекта в мельчайших деталях. Мы сможем учесть все ошибки уже существующих горнолыжных курортов России и Европы и сделаем из “Мамисона” настоящую конфетку! Сегодня у нас очередь стоит из желающих приобрести там землю. Но сначала профессионалы разработают проект “до винтика”, и только потом мы пустим в “Мамисон” частных инвесторов. Общий объем инвестиций – 15,3 млрд руб., из них более 12 млрд руб. – это частные средства. Генеральным, якорным партнером мы хотели бы видеть кого-то из иностранных компаний – операторов горнолыжных курортов. Может быть, это будут швейцарцы, может, французы, окончательного решения еще нет.
– Какова ситуация с переселением ингушей, бежавших из Пригородного района?
– По численности ингушей в Пригородном районе сейчас почти столько, сколько было до конфликта. Вопрос с лагерями беженцев решен, все, кто хотел, получили компенсации, возможность построить новые дома. Конечно, невозможно добиться того, чтобы абсолютно каждый переселенец вернулся на прежнее место жительства. Но те, кто хотел вернуться и имел на это моральное право, кто знает, что за ним нет крови, вернулись. Однако каждый раз, когда начинается работа над госбюджетом или на горизонте выборы, жертвы осетино-ингушского конфликта требуют справедливости. Я расцениваю это как прямую спекуляцию. Потому что все эти годы выделялись огромные деньги на ликвидацию так называемых последствий осетино-ингушского конфликта.
– Как идет процесс экономической интеграции с Южной Осетией?
– Регулярно проходят совместные заседания двух правительств, договариваются на конкретный период, что нужно сделать, чтобы там улучшилась ситуация. Через месяц в Южную Осетию пройдет линия электропередачи. Люди там уже начали сами зарабатывать деньги, уровень жизни поднимается. Если бы не изоляция со стороны Грузии и постоянное нагнетание напряженности, нам было бы легче. Это же гуманитарная помощь! Такое должно проходить под аплодисменты всего цивилизованного мира. А нам говорят: “На каком основании в Южной Осетии строится такая-то фабрика?” Как на каком основании? Помогать должны все, но в первую очередь – родные братья.
– Как вы оцениваете перспективу самоопределения Южной Осетии?
– Нация имеет право на самоопределение. Она провела референдум, ответила себе: “Мы хотим признания своей независимости и мечтаем, что когда-нибудь мы вернемся в лоно российского государства”. Они послали сигнал всему человечеству. А теперь надо смотреть, кто и как на сигнал реагирует. В случае с Косовом референдума оказалось достаточно. А здесь говорят: “А как же целостность Грузии?” А при чем тут Грузия? Референдум прошел, думайте, затевайте такие процедуры, как по Косову.
– Когда возродится футбольный клуб “Алания” – единственная из немосковских команд, становившаяся чемпионом России по футболу?
– Футбольный клуб “Алания” был ликвидирован по решению суда, этого добилась Генпрокуратура. Это был полный абсурд, он был очевиден. Прокуратура вдруг обнаружила, что клуб финансируется из бюджета. Это все равно что обнаружить, что все мы дышим воздухом. Якобы он был зарегистрирован как АО. Мы им говорим, что у всех футбольных клубов есть доля госфинансирования. Мы из бюджета финансируем все детские спортивные школы. Поэтому на Олимпиаде в Пекине будут наши фехтовальщицы, дзюдоисты, борцы, штангисты, стрелки... На последней Олимпиаде в Афинах, если бы выступала отдельно команда республики, мы бы заняли 14-е место и опередили по числу медалей Швецию и Испанию.
Решение суда стало ударом по российскому футболу. Все наши ребята были вынуждены разъехаться по другим клубам. “Алания” создана вновь, но по правилам ПФЛ любая вновь созданная команда начинает с самого низа. Потихоньку выбираемся оттуда, сейчас уже играем в первой лиге.