Памятные места: Монументальной тропой

Считается, что самые замечательные и знаковые памятники на территории России появились в XVIII в.: “Медный всадник” в Питере, “Минин и Пожарский” Ивана Мартоса и опекушинский Пушкин в Москве, а также микешинский “Памятник тысячелетию России” в Новгороде. И пошло-поехало. Увы, на всех не угодишь. Многие, “кому не врезаться ни в бронзу, ни в гранит, ни с саблей на коне, ни с книгой в кресле”, заслуживали бы этого, а другие…

Количество рукотворных

Памятники бывают бронзовые и чугунные, глиняные и гипсовые, мраморные и гранитные, медные и деревянные и даже шоколадные. А уж объекты, в честь которых монументы ставятся, просто не сосчитать. Хотя специалисты сходятся во мнении, что на территории Москвы установлено более 3000 памятников.

По официальной переписи 2002 г., которая была проведена под руководством председателя комиссии по монументальному искусству Москвы, кандидата архитектуры Сергея Петрова, только персоналиям в городе посвящено около 600 скульптур. Из них Ленину – более 80, а его жене Крупской – четыре.

Пушкину, хоть он и считается “вождем” современного русского языка, конечно, далеко до вождя мирового пролетариата, но и ему скульпторы разных времен соорудили добрую дюжину монументов. Дважды отдали должное и его возлюбленной Наталье Гончаровой. По два памятника в Москве – Гоголю, Толстому, Лермонтову. А также двум персональным собакам, взобравшимся на постамент на ст. м. “Площадь Революции” и “Менделеевская”.

Еще более 500 памятников водружено в связи с теми или иными историческими событиями или юбилеями. Из них почти полторы сотни – в честь военных действий и побед в Великой Отечественной войне.

Искусствоведы склонны считать, что к числу исторических монументов принадлежит и городская скульптура – постаменты с бронзовыми и каменными крестьянами, рабочими, летчиками, метростроевцами.

Впрочем, помимо персональных и событийных есть еще памятники тематические, садово-парковые и даже курьезные и занятные в виде плавленого сырка “Дружба” в Москве, питерского Чижика-пыжика (который постоянно воруют, а власти моментально восстанавливают) или стоптанных домашних тапок в сибирском Томске.

Кстати, российские законы не возбраняют поставить памятник и себе любимому. Правда, при двух условиях: во-первых, участок земли под монументом является частной собственностью, а, во-вторых, он со всех сторон огорожен высоким забором.

И все равно считается, что памятников в Москве мало. Не хватает памятников многим заслуженным людям, не отражена масса важных исторических вех. Одни эксперты подсказывают выход: дескать, памятники должны устанавливаться в четкой пропорции в зависимости от жителей города. Например, на 10 000 человек должен быть один монумент. Другие склонны соизмерять количество памятников с количеством свободных площадей, бульваров и скверов. Большинству же обыкновенных смертных созерцателей кажется, что памятников должно быть ровно столько, сколько найдется бессмертных личностей и самых важных событий, связанных с ними.

И все-таки их не хватает

Каких и кому? Эти вопросы ежемесячно рассматриваются членами комиссии по монументальному искусству. Например, от историков, скульпторов, а большей частью от рядового населения поступают предложения воздвигнуть вблизи Симонова монастыря памятник героям Куликовской битвы монахам Александру Пересвету и Андрею Ослябе. На территории Заиконоспасского монастыря многие не прочь видеть дипломата и просветителя Антиоха Кантемира. Долгие разговоры ведутся о памятниках русскому адмиралу Сергею Макарову и экипажу самолета “Байдуков – Бирюков – Чкалов”, которые в 1937 г. осуществили через Северный полюс героический перелет в Америку. Между прочим, в США такой памятник давно стоит.

Неужели никому не приходит в голову поставить памятники, к примеру, литераторам Ивану Бунину, Ивану Шмелеву, Борису Пастернаку? Нет памятников Дмитрию Шостаковичу, Константину Станиславскому, Марине Цветаевой. Впрочем, разве только Цветаевой? В России вообще не любят увековечивать женщин.

На площадях и в скверах до сих пор остается немало памятников пламенным революционерам и событиям 1917 г., которые если не навевают на прохожих тоску и уныние, то в лучшем случае вообще не дают подпитки ни уму ни сердцу. Будто их вообще не существует. А ведь так хочется любви и праздника! Чего-то возвышенного, современного и в то же время смешного и обыденного. В свое время по Москве ходил анекдот из области черного юмора – якобы на известном кладбище установили памятник новому русскому в виде мобильного телефона и надписью на экране “Абонент находится вне зоны действия”.

Кстати, и московская молодежь когда-то обращалась к городским властям с предложением установить памятник студенческим приметам. Даже главные требования назывались: скульптура должна состоять из юноши, зачетки и… пятирублевых монет, которые самые мнительные студиозы кладут перед экзаменом под пятку. И вот ведь чудо! Такой памятник появился. Бронзового гимназиста усадили на лавочку возле Московского государственного института путей сообщения и довольно скоро окрестили… “Памятником прогульщику”.

В комиссию поступали предложения возвести в столице монументы коту Матроскину, комедийным киногероям Трусу, Балбесу и Бывалому в лице Вицина, Никулина и Моргунова, желали увековечить Вахтанга Кикабидзе в роли Мимино, Виталия Соломина и Игоря Ливанова в качестве доктора Ватсона и Шерлока Холмса, а также многих других актеров.

Народ до сих пор задается вопросом, почему в Москве имеется памятник “Табурету земли русской” на Таганке, но до сих пор нет русского самовара? Почему хватило ума установить при въезде в Мытищи водопроводную конструкцию и в то же время городские власти отказываются увековечить в металле самую популярную русскую закуску – соленый огурец? Благо подобных примеров по миру разбросано великое множество. Да в той же Голландии, если уж по привычке ссылаться на Европу, имеется памятник некому Вильгельму Букельсту, который придумал способ соления и упаковки сельди.

И все же сооружение памятников в Москве постепенно выливается в поветрие. Скверы и бульвары в исторической части города давно заставлены самыми разнообразными монументами. А люди требуют еще и еще. Да и сами скульпторы нисколько не противятся. Если в советские времена в столице каждый год открывалось по 3–4 монумента, как правило, в честь какой-то известной личности или юбилейного события, то теперь – по 3–4 десятка. А если учесть, что членам комиссии Мосгордумы по монументальному искусству ежемесячно приходится рассматривать по 1,5–2 десятка заявок и больше половины из них отсеивать, то можно представить, сколько имеется потенциальных скульпторов и ваятелей.

Места встреч

Памятники, которые считаются произведениями монументального искусства, относятся к объектам недвижимости. Но это не дом, не мост, не фонтан и не арка, несущие помимо своих основных функций и сугубо эстетические и могут быть названы красивыми и даже очаровательными. Зато когда речь заходит о памятнике, довольно трудно говорить о его привлекательности. Ну насколько может быть привлекателен осел Ходжи Насреддина или красив вождь мирового пролетариата Владимир Ленин?

Зато та или иная скульптура несет в себе функции этические, нравственные и зачастую заставляет то или иное место, где она установлена, “ожить”. Не зря, наверное, скверы, площади, бульвары или улицы, украшенные скульптурами, воздействуют на внутреннее состояние человека. В одних случаях навевая тоску, в других – чувство гордости, в третьем – позволяя мнить себя до смерти влюбленным. Ничего удивительного, что к подножию памятников тянутся туристы, около постаментов организуются праздники, назначаются деловые встречи и свидания. Да и просто люди пьют пиво или беззаботно отдыхают.

“Настоящим уголком спокойствия возле Киевского вокзала стала пл. Европы с фонтаном и скульптурой (фонтанный комплекс “Похищение Европы” бельгийского скульптора Оливье Стребеля. Абстрактный бык из нержавеющих труб не всем очевиден, но это ведь не главное. – “Ведомости”) в центре. Площадь довольно скоро оказалась удобной для встреч и отдыха”, – замечает по этому поводу Борис Флексер, руководитель исследовательского центра компании “Миэль-Новостройки”.

Впрочем, в истории найдется немало примеров, когда памятники толкали на бунты и революции. В 1917 г. с постаментов сбрасывали изваяния царей и шли штурмовать Зимний дворец. А в начале 1990-х, стянув краном Феликса Дзержинского, митингующие требовали реанимации капитализма.

Народно названные

В Москве, как ни в одном другом российском городе, отношение к памятникам двоякое. Кому-то они просто необходимы. Кому-то вовсе не нужны. Одних горожан мучают сомнения по поводу возвеличивания в камне или металле того или иного исторического персонажа. Других охватывает тревога по поводу внешнего вида памятника, места возведения.

Спросите старожила, почитателя монументального искусства, и он, не задумываясь, ответит, что, за исключением 2–3 скульптур, выдающихся памятников в Москве нет. И чтобы убедиться в этом, стоит взглянуть на Тимирязева, что установлен в начале Тверского бульвара около Никитских ворот. К этому месту еще советские мальчишки бегали смотреть, что там у монумента ниже пояса подвешено. В том же стиле выполнен барельеф, посвященный строителям московского метро. Один-единственный промах скульптора или просчет архитектора (как правило, они работают в паре) приводят к всеобщему посмешищу.

Что-что, а шутить москвичи любят, а потому народные названия рождаются часто и регулярно. “Нельзя забывать и о свойственной москвичам ироничности, – дополняет Борис Флексер, – которая чаще всего и заставляет их давать изваяниям прозвища”.

Пик страсти к переименованию пришелся на советское время, когда почти все официальные названия читались и выговаривалось без всяких эмоций. Зато в процессе переименования был элемент не только творчества, но и мелкого хулиганства, что ценилось и поощрялось.

Например, изваяние Ломоносову, что на территории МГУ, студенты до сих пор кличут либо “Холмогорским крепышом”, либо “Ломоносычем-Кривоглазычем”. А расположенный неподалеку от ВДНХ памятник советской космонавтике именовали “Мечтой импотента”. Скульптура “Рабочий и колхозница”, пока ее не сняли на вечный ремонт, именовалась как “Свинарка и пастух”.

Генерала де Голля возле гостиницы “Космос” прозвали “Щелкунчиком”, а Махатму Ганди на пл. Индиры Ганди дразнили Голлумом или Лыжником. Можно и сегодня убедиться, что бронзовый посох смахивает на лыжную палку. Говорят, что в безденежные времена отчаянные люди часть посоха позаимствовали и городским властям пришлось позаботиться о новом.

Образ Федора Достоевского около Российской государственной библиотеки до сих пор называют “Памятником геморрою”, а церетелевская стела на Большой Грузинской известна как “Шашлык” или “Шампур”. “Мужиком в бигудях” именуется памятник Петру I, а стелу на Поклонной горе называют как угодно – “Баба на игле”, “Распятая муха”, “Кузнечик на булавке”, “Саранча на шпиле”, но только не “Ника”. Вообще, творения плодовитого Зураба Церетели москвичи переименовывают чаще всего, а все установленные и неустановленные памятники великого скульптора принято именовать не иначе как “генеральный план церетелизации Москвы”.

Удостоился внимания и памятник Юрию Гагарину в самом начале Ленинского проспекта. В застойные годы его нарекали “Бэтменом”, а когда в середине 1990-х гг. появились игрушки-роботы, – “Трансформером”. Наконец кто-то из остряков додумался мысленно перевернуть Гагарина вниз головой, и изображение космонавта стало называться “Якорем”.

Воздвигали космического первопроходца в те времена, когда на прилавках российских магазинов, как говорится, было шаром покати. Россияне по выходным дням спешили в Москву, чтобы на месяц-другой отовариться продуктами и промышленными товарами. Тогда и появилась байка, будто вышли однажды из магазина “Спутник” напротив “Бэтмена” потные и пришибленные от стояния в очередях жители Гжатска и обратились к земляку с вопросом: “Когда же, Юра, и в нашем Гжатске колбаса будет?” В ответ космонавт лишь молча развел руками.

“Монумент Гагарину, – рассуждает Борис Флексер, – является скорее памятником эпохе, чем конкретному человеку. Я бы даже отнес его не к персональной, а к идеологической скульптуре. А идеологический подтекст, как известно, оправдывает масштаб и помпезность самого монумента. Достаточно вспомнить, с каким энтузиазмом воспринял советский народ первый полет человека в космос”.

Впрочем, редко кто согласится оспаривать, что народные названия стали не только жесткими, но и отчасти справедливыми оценками монументальному творчеству. Ведь к Ивану Федорову, Гоголю и Толстому не приклеилось ничего сомнительного. А Пушкина на одноименной площади уже несколько десятков лет нежно называют “ПамПушем”.

Но в век построения капитализма тяга к переименованиям в России резко упала, зато народ мог без страха (правда, и без результата зачастую) высказываться против сооружения некоторых памятников. Достаточно вспомнить, какие страсти бушевали, когда на Москве-реке был установлен Петр I. Недовольство масс даже выразилось в стихах на мотив песни про экипаж машины боевой. “По столице люди ходят хмуро, / Ходят, чувством праведным горя – / Над Москвою вознеслась скульптура / Дорогого батюшки-царя”.

В конце концов недовольство установкой некоторых памятников и привело к тому, что в 1998 г. Мосгордумой был принят закон “О порядке возведения в г. Москве произведений монументально-декоративного искусства городского значения” и организована компетентная комиссия.

Место для памятника

Сейчас многие скульпторы склонны считать, что чем ближе к Кремлю будет установлена работа, тем престижнее и популярнее станет имя ваятеля. Но такую точку зрения не разделяют многие критики и рядовые москвичи. Можно долго спорить, украсил ли памятник Михаилу Шолохову Гоголевский бульвар, на котором уже главенствовало изваяние Николая Васильевича Гоголя. “Монумент загораживает собой здание Союза художников, – делится своим мнением Борис Флексер. – Композиция смотрелась бы куда лучше, если бы была установлена на открытой для кругового обзора площадке. Зато авторской находкой и продолжением самого памятника является расположенная в тени деревьев скамейка”.

Члены Комиссии по монументальному искусству, слово которых должно быть законом, предлагали установить Шолохова на Зубовской площади вблизи здания Счетной палаты. Но по щучьему велению памятник все же занял место по соседству с ул. Сивцев Вражек, где якобы жил нобелевский лауреат. Да разве жил? Только наведывался.

Считается неудачной и установка памятника Сергею Есенину на Тверском бульваре. А место на Страстном бульваре, где расположился Владимир Высоцкий работы скульптора Геннадия Распопова, предназначалось Антону Чехову, который и жил неподалеку и любил прогуливаться по этим местам. Неспроста великий Михаил Аникушин долго присматривался к бульвару, да вот беда – скончался раньше времени, и о его работе тут же забыли.

Словно по мановению волшебной палочки на Серпуховской площади появился памятник Алишеру Навои, который, по мнению членов комиссии, должен был занять место около посольства Узбекистана.

А монумент Александру II и вовсе хотели поставить с торцевой стороны Манежа. И что бы получилось? С одной стороны сидит Достоевский, прозванный шутниками еще и “Узником”, с другой возвеличивается русский император-реформатор. Благо Сергей Петров, председатель комиссии по монументальному искусству столицы, успел написать письмо с жалобой в адрес президента.

Он же, Сергей Петров, по праву считает, что не центр города определяет значимость работы, а ее художественное наполнение. В советские времена ни скульпторы, ни архитекторы со своими произведениями в центр Москвы особо не рвались. Чаще всего новые композиции появлялись либо на одноименных улицах на периферии города, либо на территории предприятий, либо в скверах и парках спальных районов. Не чья-то воля свыше, а чистая улица, опрятный сквер с разноцветными клумбами и мнение местных жителей определяли уместность самой скульптуры.

Памятники той поры были с глубоким идеологическим подтекстом. Многочисленные пионеры с горнами и барабанами с раннего возраста воспитывали у ребятни чувство патриотизма и гордости за свою страну. Даже пресловутая девушка с веслом – и та была нацелена на пропаганду физической закалки масс.

“Наша комиссия, – резюмирует Сергей Петров, – в первую очередь решает стратегические вопросы: нужен ли Москве тот или иной памятник? И если ответ утвердительный, то отыскивается место, где он будет расположен”.

Конь дареный или данайский

Еще один сложный и наболевший вопрос — скульптурные подарки. Город буквально захлестнула волна “даров”. Казалось бы, чему тут огорчаться, бери и радуйся. Но только за последние два года Москва приняла в дар около 150 монументов. Даже все вместе взятые московские скульпторы позавидовали бы такой производительности. Но, во-первых, куда их ставить? А во-вторых, не все работы соответствуют своей московской прописке. Правы именинники, заявляя, что только после дня рождения начинаешь понимать, сколько на свете бывает ненужных вещей.

В качестве подарка, кстати, в столице появилась скульптурная композиция Михаила Шeмякина “Дети – жертвы пороков взрослых”. Монумент хорош, нечего сказать, но многие эксперты уверены, что не на Болотной площади ему место, где “вписан” замечательный памятник Илье Репину. Кстати, после открытия шемякинского монумента по Москве пошла гулять шутка, дескать, вслед за памятником “жертвам пороков” в Первопрестольной вот-вот появится художественная композиция “Москвичи – жертвы творчества скульпторов”.

Но почему-то всем хочется преподнести Москве свое творение. И начинающим скульпторам, и грандам с мировыми именами. Для этого используются связи и дружба с членами администрации города.

Много подарков приходит из бывших советских республик, и порой только узкому кругу специалистов известен человек, которому посвящен персональный памятник. А когда презентуется скульптура от другого государства, то даже комиссия по монументальному искусству при Мосгордуме не в состоянии помешать ее установке. Например, абстрактную композицию знаменитого скульптора Оливье Стребеля, которую установили на площади перед Киевским вокзалом, подарила Бельгия. Но если памятник оказался бесплатным, то его установка и благоустройство территории вылились в копеечку.

“Впрочем, чего греха таить, – вздыхает Сергей Петров, – московские скульпторы тоже не прочь делать подарки зарубежным государствам. Например, один ваятель, как член нашей комиссии, не имел возможности установить свою скульптуру в Москве. Тогда он отказался от членства и ходатайствовал перед правительством Москвы, чтобы его памятник был подарен США. Американцы же, получив монумент, заказали еще одну скульптуру тому же скульптору и в качестве подарка преподнесли ее Москве. Вот и выходит обмен любезностями по схеме: мы преподносим подарок какой-то одной стране, а та страна, в свою очередь, тем же отвечает нам”.

Еще более интересная ситуация — подарки городу от самих скульпторов. Для одних это способ саморекламы. Разве не престижно иметь скульптурную композицию в Москве? А для других – приличный заработок в ближайшей перспективе. Ведь в благодарность

ваятель может получить дорогостоящий заказ, который перекроет все расходы на сооружение подарка.

Чтобы остановить этот презентационный беспредел, к закону срочно были приняты поправки, предписывающие не только представлять подарки на рассмотрение комиссии по монументальному искусству, но и подвергать их независимым (в том числе международным) экспертизам.

Объекты движимости

Хотя памятники и относятся к объектам недвижимости, но в реальности это не всегда так. В Москве даже классическим скульптурам, к тому же охраняемым государством, свойственно перемещаться с одного места на другое.

“Кроме монументов Островскому, что около Малого театра, и Тимирязева в начале Тверского бульвара, – говорит Сергей Петров, – вы не найдете ни одного памятника, имеющего важную историческую ценность, который бы не передвигали. Давайте считать. “Минина и Пожарского” на Красной площади двигали три раза. Пушкин переезжал два раза. Двигался старый памятник Гоголю: при Сталине он переехал на Никитский бульвар. “Передвижником” считается и Федор Достоевский, что около здания бывшей Мариинской больницы. В 1918 г. он был установлен на Цветном бульваре, а к больнице его передвинули в 1936-м. Даже Ивана Федорова на Театральном проезде буксировали! Мне иногда кажется, что московскими памятниками будто в шахматы играют. Двигают вперед и назад по мере надобности и ненадобности”.

Как раньше выбирали место для храмов? Зодчие обходили десятки километров, будто рассматривали несуществующее творение со всех сторон. Учитывались всевозможные факторы: роза ветров, качество грунта, возможность появления тумана, солнечное освещение, фоновое окружение, воспитанность населения. Те же факторы рассматриваются и при сооружении и установке памятников. Так что вырвать памятник с одного места и перенести его в другое невозможно, не нарушив общей композиции. Между прочим, складки на пушкинской накидке опекушинского памятника стали невзрачными, когда перенесли монумент. Все дело в том, что на старом месте солнечные лучи падали на памятник совсем иначе.

Из всех стволов

“Самопальных” памятников в Москве хоть отбавляй. Даже монумент Анне Ахматовой на Большой Ордынке и Юрию Никулину на Цветном бульваре установлены с нарушениями закона. Они удались, полюбились москвичам, но ни тот ни другой не проходили через экспертную комиссию. А у последних на Никулина свое видение. К самой скульптуре никаких претензий нет. Другое дело, что выставлена она на проезжей части бульвара, что затрудняет движение автомобилистам. А ведь именитого клоуна и артиста можно было установить либо рядом с лестницей, которая ведет к цирку, либо на специальной консоли.

Или взять пластмассовый монумент, который появился в Бибиреве вблизи ул. Плещеева и Лескова. Студент архитектурного вуза воткнул в земной шар три солдатских штыка и с одобрения членов местной управы посвятил композицию участникам форсирования Днепра. Ни разрешения, ни совета у членов комиссии по монументальному искусству никто не спрашивал. Только когда им напомнили о самоуправстве и незаконности действий, местная власть все же попросила узаконить памятник.

В числе “нелегалов” оказались памятники Пушкину и Гончаровой на Арбате, Данте Алигьери и Виктору Гюго в саду “Эрмитаж”, Багратиону на Кутузовском проспекте, Сергею Рахманинову на Страстном бульваре, Наталье Сац на пр-те Вернадского. Этот список можно продолжать, ведь в столице за последние пять лет без соответствующих разрешений было установлено свыше 40 монументов. Что теперь с ними делать, толком сказать никто не может. К тому же есть среди них и настоящие произведения искусства, которые не только вписались в “интерьер” городских улиц и парков, но и полюбились жителям.

Как, например, памятник барону Мюнхгаузену возле ст. м. “Молодежная” работы Андрея Орлова. Поначалу власти округа признали скульптуру “самопальной” и последовало распоряжение снести барона-лгуна. Но прошло какое-то время, и та же власть поняла, что памятник прижился, а сама площадь без него оскудеет. Кстати, год назад к барону присоседился еще один самострой – Ходжа Насреддин со своим неизменным другом ишаком. И так же прижился…

Понятно, что пока в стране не сложился художественный рынок, скульпторы будут искать заказы у богатых коммерсантов, которые, в свою очередь, готовы не только оплачивать работу самих скульпторов, но и покупать землю и расположение крупных чиновников.

Члены комиссии по монументальному искусству уверены: только конкурсы могут направить “самострой” в правовое русло. Что уже довольно широко практикуется. И если в закрытых конкурсах принимают участие несколько скульпторов или профессиональных коллективов, то в открытых могут соревноваться все желающие. Чей проект признается лучшим, тому и место под московским солнцем. И никак иначе.

Курьезность ситуации

Как-то на одном из заседаний комиссии кто-то из депутатов МГД подал идею поставить памятник ельцинской… загогулине. Все вспомнили, как в одном из своих выступлений Борис Николаевич ввернул в контекст это словечко. “Я даже не мог себе представить, как может выглядеть такая скульптурная композиция и в каком месте ее устанавливать, – делится своими впечатлениями Сергей Петров. – Благо народный избранник сам и снял камень с нашей души, отказавшись от своей идеи”.

В советские времена памятники устанавливались преимущественно политическим деятелям, полководцам и прочим небожителям. В настоящее время все чаще на необъятных просторах России стали появляться если не совсем курьезные, то довольно забавные изваяния.

Например, причудливый монумент сырку “Дружба”, где извечные противники ворона и лисица сидят, обнявшись, на пеньке, нежно сжимая плавленый сырок.

Занятный памятник “Всем влюбленным” в виде сердца в саду Эрмитаж. По замыслу автора влюбленные пары должны пройти сквозь это сердце и загадать желание. Правда, со временем не менее продвинутые клиенты стараются раскачать колокольчики, подвешенные на сердце, с помощью собственных легких. Влюбленные дуют на них, пока хватает сил и воли. Победителем признается тот, у кого больше легкие, а значит, и само сердце.

В Жулебине, неподалеку от МКАД, во дворе предприимчивого автодилера стоит памятник вазовской “копейке”. Трехметровой высоты “Табурет земли русской” можно лицезреть на территории усадьбы братьев Аршеневских на Таганской улице возле Музея мебели. Пчела по имени Кузя установлена на территории “Эколого-просветительского центра Кузьминки-Люблино”. Правда, многим прохожим не совсем понятно, почему пчеле-труженице дано мужское имя.

В сквере у Новодевичьего монастыря приютились воплощенные в бронзе утята – герои популярной в Америке сказки Роберта Макклоски “Дайте дорогу утятам!”. Правда, в Москве установлена лишь авторская копия, а оригинал хранится в Бостонском музее искусств. Скульптурная композиция является подарком американцев советским людям. А преподнесла его супруга президента США Барбара Буш супруге первого и последнего советского президента.

На средства ликероводочного завода “Кристалл” на пл. Борьбы, рядом с Курским вокзалом, водружен памятник героям Венички Ерофеева. Идут слухи, что в Москве собираются поставить монумент и исконно русскому алкогольному напитку – водке.

Между прочим, не в Москве, а в Питере, что очень обидно, не так давно Фондом им. Д. С. Лихачева был проведен конкурс на лучший забавный памятник. Семь десятков скульпторов со всей страны представили свои работы, среди которых оказались и неподкупные гаишники, и бетонные пельмени, и компьютерная мышь в человеческий рост, и много-много чего другого. Прав был инициатор конкурса писатель Даниил Гранин, который подметил, что в последние десятилетия в России стояла слишком мрачная погода и пора бы у народа повысить тонус веселости.