Три церкви на спине и звезды на коленях

Картина Eastern Promises, выходящая в наш прокат под кокетливым названием «Порок на экспорт», пугает, конечно, не криминальными открытиями сценариста Стивена Найта, съевшего собаку на описаниях лондонской изнанки, – в его «Грязных прелестях» (тоже про иммигрантов, только с Ближнего Востока) торговали человеческими органами, на этот раз речь идет о работорговле для рынка секс-услуг. Дело даже не в физиологических подробностях, поданных с ледяной кроненберговской отстраненностью, – хотя почти сразу после титров тут режут горло в парикмахерской, а еще минут через 15 отстригают у трупа пальцы кусачками. Новый фильм Кроненберга – из тех редких вещей, в которых жуть просачивается на экран словно из-под наглухо запертой двери. Природа этой жути одновременно физиологична и интеллектуальна: Кроненберг – анатом и психолог в одном лице. Все более сдержанный во внешних эффектах, он выращивает шок изнутри, как патологический плод в матке обыденности.

Сюжет-то вполне тривиален: акушерка Анна (Наоми Уоттс) хочет прочитать дневник умершей при родах 14-летней русской девочки. Сама Анна русского не знает, хотя ездит на раритетном отцовском мотоцикле «Урал», а вечерами возвращается в дом, где дядя, приняв 300 грамм, начинает врать, что служил в КГБ (но читать дневники покойников не желает). Дневник приводит Анну в русский ресторан, которым владеет «крестный отец» здешней диаспоры Семен (немецкий актер Армин Мюллер-Шталь), контролирующий импорт живого товара из Восточной Европы. Его сын Кирилл – беспутный, склонный к пьяным слезам и объятиям – сыгран французом Венсаном Касселем почти как пародия на Митю Карамазова. Но главный герой здесь – работающий в «семье» шофером Николай. Вигго Мортенсен второй раз играет у Кроненберга, и снова так, что цепенеешь от восхищения. Непроницаемое, почти лишенное мимики лицо-маска. И тело, на котором написана вся история жизни «вора в законе».

Будет крайне досадно, если реакция на фильм сведется у нас к обсуждению того, как Кроненберг показывает русских (скучнее всего представлять возмущение: опять мафия, ужас, чернуха!), или глупому улюлюканью: в оригинале актеры честно пытаются говорить на языке своих персонажей, поэтому – редкий случай – дубляж пошел картине на пользу: комизм тут право же совершенно ни к чему.

Но те, кто видел другие картины канадского мэтра, моментально поймут, что зацепило его в «русском» сюжете.

Татуировки. Выведенные на поверхность тела знаки не просто отличия, но иной природы. Как шрамы в «Автокатастрофе». Как вживленные в позвоночник порты для подключения видеоигр в «Экзистенции». Как прорастающая на спине жесткая инсектоидная щетина в «Мухе».

Самая мощная сцена фильма снята в бане, куда двое громил приходят убивать героя Вигго Мортенсена. Скользкая кафельная плитка, двое одетых и вооруженных против одного голого и беззащитного. Голого? Николай покрыт татуировками сплошь, как матрешка хохломской росписью. Беззащитного? Это если бы речь шла о человеке. Сценой раньше была показана «коронация» Николая, официальное признание «вором в законе». Звезды, наколотые на коленях, отныне не позволяют ему кланяться. Кем бы ни был он в прошлой жизни, это уже не важно: процесс мутации завершен и необратим.

Понятно, что Кроненберг, снимающий фильмы о мутациях всю жизнь, каждый раз заворожен открывшимся новым миром, зазеркальем, инобытием. Просто мы впервые смотрим его фильм, лучше режиссера зная это зазеркалье. Но тыкать в несуразности, без которых иностранцу не обойтись, на этот раз было бы так же странно, как упрекать Кроненберга в том, что когда-то он не вполне точно отобразил на экране жизнь мух.