Полная кустурица

Фильм «Завет» сделан режиссером, утратившим интерес к современному кинематографу

Глупо упрекать Кустурицу в том, что он Кустурица, но, глядя на его новый «Завет», ловишь себя на желании сделать именно это. Кустурица в этом фильме – имя скорее нарицательное, некая кинематографическая субстанция, которой здесь явно слишком много (как, скажем, чересчур много было и Такеши Китано в его «Такешиз»).

В новом фильме Эмир Кустурица продолжает рассказывать диковатые сербские сказки, развивая язык лубочного сюрреализма.

В заброшенной деревеньке живут дед-изобретатель Живоин, его балбес внук Цане, славный мальчишка лет 13–14, и учительница, мечтающая стать женой Живоина, но при этом еще и будоражащая подростковую фантазию Цане. Деревенскую школу закрывают, к полногрудой училке сватается чиновник-идиот из города, а дед собирается помирать. Перед смертью он хочет, чтобы Цане выполнил завет: поехал в город, продал корову, купил икону и нашел себе жену. В городе обнаруживается банда полоумных рэкетиров, которые хотят построить первый в Сербии всемирный торговый центр, комическая пара молодчиков, еще одна учительница, подрабатывающая шлюхой, а также ее симпатичная дочь Ясна, будущая невеста Цане. Завет будет выполнен, бандитов поубивают, Цане и Ясна займутся любовью в багажнике гэдээровской машины «Варбург», а в финале наступит полный хеппи-энд со свадьбой, похоронами, песнями-плясками, стрельбой и колокольным звоном.

Если бы «Завет» снял не Кустурица, это была бы довольно злая пародия на его кино. Режиссер уже позволял себе повторяться и играть им же придуманными штампами, но теперь довел их концентрацию до предела. Судя по последним трем фильмам («Черная кошка, белый кот», «Жизнь как чудо», «Завет»), Кустурица сознательно и последовательно идет по пути нарочитой примитивизации кино, полагая, что таким образом возвращает ему живость.

В последнем фильме он достиг почти совершенства. Все здесь сколочено как бы кое-как. Сюжет упрощен донельзя. Собственно завет сводится к призыву плодиться и размножаться. Площадной юмор замешен либо на сексе, либо на гротескном патриотизме (досталось, кстати, и русско-сербской дружбе). Режиссер вновь показал себя верным раблезианцем (чего стоит одна сцена изнасилования Мики Манойловичем индюшки). Актеры уже не столько играют, сколько корчат рожи, а речь походит на мычание, лай или щебет – в кадре достигнуто наконец полное равноправие между людьми и животными. Гвалта, беготни, поцелуев, пальбы и радостного ржания Кустурице мало, и он еще запускает в воздух артиста цирка, который весь фильм кружит над местностью, подобно Бэтмену.

Кустурица любит поворчать насчет того, что авторское кино умирает, фестивали стали как недели высокой моды, коммерция все убивает и т. п. Поэтому, очевидно, он и позволяет себе быть вызывающе неприличным и неряшливым и отправляет в Канны не кино, а балаган. Разумеется, художник имеет право воспроизводить одно и то же сколь угодно долго, доводя это хоть до самопародии, хоть до полного маразма. Радовать же может лишь то, что если у Кустурицы и наступил маразм, то не брюзгливый и желчный, а по-прежнему неубиваемо жизнерадостный.

Улучшение человечества

«Думаю, не только украинский или сербский зритель может узнать в фильме окружающий его мир, но и все жители постсоветского пространства. Сейчас многие постсоветские страны проходят переломный этап – перелома в душе, поворота к материальным ценностям... Это кино – вклад в терапию. Ведь киноискусство – это вклад в улучшение человечества. Люди должны стать лучше, чище, испытать прекрасные ощущения. И в этом смысле режиссер – психотерапевт» (сказано на Московском кинофестивале).