Сверкающий дар бережности

Его постановки лаконичны, разножанровы и увлекательны. «Умирающий лебедь» в них соседствует с хип-хопом, обутые в пуанты ноги – с модернистским «сломанным» корпусом и негнущимися руками, лирика – с гротеском. К тому же они буквально в нескольких «словах» пересказывают достижения мировой хореографии ХХ в. от Фокина до Матса Эка. Зуска выглядит эталонным молодым театральным руководителем: его спектакли – идеальный вариант убить вечер, если решительно некуда пойти. Это именно тот санитарно-гигиенический средний уровень, которого никак не добьются российские провинциальные театры.

Весь ноябрь по московским сценам медленно курсирует фестиваль DanceInversion. За десяток лет он завоевал репутацию, его марка – гарантия профессионального уровня в сочетании с актуальностью. Но в этом году программа не обнаруживает привычной внятности. Иначе бы в Москву не попал Национальный балет из Праги – компания, представившая традиционный балетный вечер, укомплектованный тремя одноактными спектаклями своего молодого худрука Петера Зуски.

Диана Вишнева два года назад вывезла из Праги для своего бенефиса балет Зуски Les Bras de Mer и, казалось, недооценила власть собственной индивидуальности. Поставленные в программе рядом с Форсайтом ученические конструкции Зуски выглядели грудой расплавленного металла рядом с сиявшим кинжальным блеском. Было очевидно, что опус чешского хореографа – случайность, лишь симптом того, что Вишнева нуждается в сотрудничестве с постановщиками, способными найти применение ее фантастическим техническим возможностям и уникальному актерскому дару.

Однако, вновь станцевав Les Bras de Mer на фестивале в Москве, балерина будто представила совершенно новый спектакль. Стол и стул, на которых в начале будто позирует для семейного фотоальбома дуэт героев (партнером Вишневой выступил сам хореограф), остались те же. Не изменилось ни пространство свободной от других декораций сцены, ни костюмы, стилизованные под рубеж XIX–XX вв.

Балерина взлетала над стулом, изгибалась среди ножек стола, вилась вокруг партнера, повторяя знакомый текст. Но в беспредельной исповедальной интенсивности ее монологов, будто отменявших скромные мужские реплики, не осталось и следа прежней безапелляционности – она станцевала балет с такой бережностью, будто это доставшаяся ей фамильная драгоценность. И не блиставший хореографическими богатствами спектакль обрел то неброское обаяние, с которым трудно спорить многотонным шедеврам.