Глобалист: Сменить Моцарта на Сальери


В своей прошлой колонке от 13 декабря я заметил, что Россия для россиян во многом загадка, а вот США для американцев – нет. В своей новой книге «Воображая Набокова» профессор международных отношений университета Новая школа (New School) Нина Хрущева пытается объяснить почему.

Проблема России в том, что «гипотетические и литературные проекты увлекают людей значительно сильнее, чем практические». Идеалистический характер российского мышления сильно затрудняет достижение реалистичных целей. Американская утопия реалистична, российская больше похожа на сказку.

В русских глубоко укоренено чувство уникальности их страны и ее мессианского статуса. Они не хотели бы быть гражданами слабого и незначительного государства. Национальная идея всегда должна была быть всеобъемлющей – Россия как третий Рим, имперская идея, коммунистическая идея. Теперь Путин дает россиянам понять, что природные ресурсы могут вернуть им былое чувство могущества страны. В русской культуре общинные ценности и державность обладают приоритетом перед частными и практическими задачами.

Почему Набоков – лучший проводник в будущее, чем, например, Достоевский? Потому что его персонажи «берут на себя ответственность за свои жизни». Набоков, по мнению Нины Хрущевой, учит быть неповторимым «я», а не частью множественного «мы» – «огромного недифференцированного коллектива крестьянской общины, пролетарской массы, советского народа, постсоветских россиян».

Для Набокова, как и для Мандельштама, «привычка к свободе» требует отказа от «соборной» ментальности. Бесформенный рай российской мечты можно легко подменить полицейским государством именно по причине его бесформенности.

Набокову пришлось отказаться от родного языка. Хрущева обращает внимание на огромное количество пассивных конструкций: «мне холодно», «мне страшно», «мне стыдно», которые, будучи грамматически вполне оправданными, создают впечатление привычки к пассивности. «Русское «я», – считает Хрущева, – видит себя объектом действия, а не субъектом, оставляя коллективному «мы» право изменять мир».

Итак, проблема для современных россиян – примириться с жизнью в нормальной, цивилизованной стране, без мысли о роли всеобщего спасителя, жить, не стремясь к иррациональным утопиям, быть патриотами, не смешиваясь с массой.

Но чтобы «стать как Америка», нужно заплатить определенную цену. Американская практическая утопия – это сниженная утопия, где царствует потребление, где реклама ценится выше искусства, а известность – выше авторитета. На вершину культуры забираются мастера «паблисити». Моцарт не продвинулся бы в таком обществе, зато Сальери добился бы триумфа. В самом деле, для нашей цивилизации Сальери являются Моцартами. Это цена, которую Хрущева считает приемлемой.