Диалог: Предсказуемая Россия

В статье, суммирующей выводы разностороннего доклада американских экспертов относительно будущего России («Непредсказуемая Россия», «Ведомости» от 24.12.2007, стр. А4), Эндрю Качинс прямо говорит, что опасается повторить судьбу своих предшественников – американских советологов, не сумевших предвидеть решительные повороты российской истории конца XX в.

Два базовых утверждения доклада определяют рамки прогноза. Согласно первому, России не грозит судьба «несостоятельного государства». Второе выглядит на первый взгляд столь же убедительно и почти самоочевидно: Россия не станет в ближайшее десятилетие развитой демократией. Два эти утверждения не оставляют Качинсу другого пути, кроме как рисовать инерционный сценарий, который является проекцией трендов, наблюдаемых в российской экономике и политике в последние годы. То есть действовать примерно так же, как те самые советологи. Как бы компенсируя эту инертность, г-н Качинс говорит о непредсказуемости России и, на наш взгляд, весьма тонко в известном пассаже о 7 января (наделавшем в России столько шума) пытается передать характер этой непредсказуемости тем, что превращается из аналитика в литератора.

Не отсекая крайностей

Отдав должное серьезной работе, проделанной авторами доклада, зададимся вопросом, который не дает покоя и Качинсу: почему же ошибались те, кто пытался прогнозировать будущее России? Ответ на этот вопрос, кажется, лежит на поверхности: именно потому, что всякий раз отказывались от рассмотрения крайних и слишком радикальных сценариев. Вполне точно и ясно фиксируя и оценивая основной тренд движения, они каждый раз недооценивали скорость и глубину развития процессов в том или ином направлении.

Неожиданно высокая скорость развития процессов – одна из ярких черт русской истории последнего двадцатилетия. В 1988 г. было вполне ясно, что советский режим переживает кризис, а страна движется в направлении политической демократизации и той или иной формы либерализации экономической системы. Мало кто мог предположить, что этот вектор достигнет пределов своего логического развития – крушения СССР и падения коммунистического режима – за столь короткий срок. 1990-е годы преподнесли новый сюрприз. В начале 90-х, после победы демократической революции, кажется, мало кто предполагал масштаб проблем, с которыми страна столкнется в процессе раздела бывшей общенародной собственности. Этот процесс оказался не просто болезненным; острая форма борьбы за собственность в известном смысле блокировала дальнейшее становление и развитие институтов новой государственности. Продолжающаяся борьба за собственность на протяжении 1990-х формировала спрос на «плохие институты». Участники погони за активами были заинтересованы в сохранении мягкой, нестабильной конструкции и неопределенности правил игры. Именно этот затянувшийся процесс, поглощавший все силы государственного и общественного организма, стал причиной глубокого разочарования – я бы сказал, неадекватно глубокого разочарования – в «руской демократии» и «русском капитализме» как в России, так и на Западе.

К началу нового тысячелетия спрос на «укрепление государства», казалось, стал предметом консенсуса и залогом неизбежной стабилизации. Однако, как и в предыдущих случаях, движение в этом направлении, вопреки надеждам, оказалось несбалансированным и самоускоряющимся. Укрепление и консолидация исполнительной власти сначала обернулись жестким противоречием – между высокой концентрацией политической власти в руках ее президентской ветви и высокой концентрацией высокорентабельных активов в руках частных магнатов. В результате начавшаяся экспансия государства в хозяйственной сфере дала старт новому циклу перераспределения собственности, ресурсов и политических прав между элитами (а значит, заметим, и новой эпохе спроса на «плохие институты», обслуживающие в реальности не общество и не государство, а, как и в 90-е гг., сам процесс перераспределения). И вновь процесс разрастания государства принимает явно несбалансированный, даже саморазвивающийся характер. Причем сегодня мы находимся, кажется, в самой его гуще, а вовсе не в конце пути, как может показаться.

На спринтерской прямой

Хочу привлечь внимание именно к этой важной особенности всего российского реформенного периода – крайней несбалансированности тех или иных формирующихся трендов. Именно поэтому, возможно, эти тренды сначала выглядят для наблюдателей как вектор инерционного развития, но очень скоро оказываются на спринтерской прямой развития вполне кризисного.

Еще на прошлых выборах 2003–2004 гг., весьма далеких от образцовых, было трудно себе представить в России как практику силового подавления (в духе Лукашенко) вытолкнутой из системного поля уличной оппозиции, так и широкую практику административного принуждения к голосованию за определенную партию. Тогда же, в 2004 г., когда банкротство ЮКОСа выглядело уже предрешенным, правительство продолжало заявлять, что участие государства в управлении активами крайне нежелательно, а бывшая собственность Михаила Ходорковского должна быть продана на открытых торгах негосударственным компаниям. Однако в следующие три года приобретение госкомпаниями все новых активов приобрело уже лавинообразный характер.

Более того, быстрое расширение присутствия государства в хозяйственной жизни и столь же быстрое расширение его полномочий по контролю общественной сферы неизбежно ставят на повестку дня вопрос о расширении зоны прямого экономического регулирования – что мы могли наблюдать во время осеннего всплеска инфляции. И это вполне логично. Если граждане не имеют возможности переизбрать правительство, допустившее высокую инфляцию, а правительство не имеет возможности экономическими методами с инфляцией справиться, остаются, по сути, два пути – либо наращивать готовность подавлять недовольство силой, либо пытаться использовать административные рычаги для сдерживания цен. Кампания, предшествовавшая голосованию 2 декабря, как раз продемонстрировала готовность государства двигаться в обоих этих направлениях.

Возвращаясь к мысли о несбалансированных трендах, можно, кажется, предположить, что сегодняшняя российская ситуация вовсе не должна интерпретироваться как инерционная. Саморазвивающийся процесс разрастания государства, напротив, выглядит в значительной мере неуправляемым, а потому – весьма возможно – в вовсе не далекой перспективе как вполне кризисный. Кстати, назначение Владимиром Путиным именно Дмитрия Медведева своим преемником, президентом-дублером, а также прозвучавшие сразу вслед за этим экономические высказывания нынешнего президента, отвергнувшего тезис о строительстве в России госкапитализма, возможно, указывают на формирующееся осознание опасности и неуправляемости сложившегося тренда.

Кризис как решение

Это, однако, вовсе не значит, что тандем Путина и Медведева сможет противостоять этому тренду и сбалансировать его. Владимир Путин и Дмитрий Медведев в ближайшее время будут испытывать, каждый по-своему, вполне определенные проблемы в отношении легитимности своих решений и действий. Между тем как процесс расширения государства набрал значительную инерцию – в него сегодня вовлечены огромные организационные ресурсы, на него определенно ориентирован сформированный в предыдущие четыре года политический и управленческий класс. Надо понимать, что процесс огосударствления всего и вся приносит сегодня его активным участникам дивиденды, сопоставимые с теми, которые приносил процесс приватизации его активным участникам 10–12 лет назад.

Я сознательно оставляю в стороне анализ экономической природы и движущих сил этого процесса. И возвращаюсь к мысли о «несбалансированных трендах». В известном смысле то, что называется «непредсказуемостью России», является парадоксальным образом продуктом ее «предсказуемости». Иными словами, прямолинейные и одиозные сценарии все еще имеют приоритет перед сценариями гибкими, сложными и, если можно так выразиться, поливалентными. Те, кто говорил в 2000 г., что приход Путина означает широкомасштабный реванш «кагэбэ», выглядят сегодня гораздо более правыми, чем те, кто полагал, что время этой прямолинейной логики ушло, что эпоха игры по принципу «победитель получает все» закончилась. Это оказалось не так. В результате, пытаясь нарисовать «сбалансированный сценарий», мы неизбежно попадем впросак. Ибо базовым, инерционным остается все еще сценарий несбалансированный. А механизмом разрешения противоречий все еще остается кризис.