Поэзия без просвета

Хороших фотографов много, но тех, в чьем объективе жизнь не скисает и не застывает в напряженной позе, по пальцам пересчитать. Фотограф Юрий Рыбчинский находится в исключительных отношениях с жизнью – на его снимках она течет сама по себе, такая как есть, на камеру не оглядывается.

Жизнь эта специфическая – советская, маргинальная, текла она в местах от фотографов отдаленных: в колонии, тюрьме, вытрезвителе, милиции, а также в церкви, магазине, на пляже и на заводе. И жизнь эту создавали люди обычные, внешне неказистые, часто нетрезвые, одни в рясах, другие при погонах, некоторые оступились – они в тюремном.

Есть на выставке и фотографии людей не простых, но знаменитости тут всегда не в форме: если Владимир Высоцкий – то в больничной палате, если ученый Юрий Лотман – то старичком в домашних тапочках. Галина Брежнева во время домашней пирушки и вовсе танцует на столе, опрометчиво высоко задрав подол.

Ретроспектива Рыбчинского, организованная Московским домом фотографии в рамках программы «Классики советской фотографии», состоит из работ, сделанных в конце 70-х – начале 90-х гг. И они представляют в высшей степени непарадные портреты времени и места.

Но никакая это не чернуха и даже не серость беспросветная, а поэтический эпос сродни ерофеевским «Москва – Петушки», где «и немедленно выпил» – не порок, а веками проверенный способ слиться с мировой душой, утопив в ней маету души собственной.

Камера Рыбчинского воспроизводит советскую жизнь по-христиански – без осуждения, вообще без оценки, но с любовным приятием, как часть, вместе со всем своим прозаизмом и идиотизмом, большого человеческого бытия. Чтобы достичь такой естественности и эпичности снимков, кажущихся просто бытовыми, нужно не только мастерство.

Оно у Рыбчинского несомненно, но в фотографиях не выпячивается, а прячется за кажущейся небрежностью и безыскусностью. Эта авторская кротость дает ощущение причастности к происходящему в кадре, жизнь кажется снятой изнутри. Собственно, все так и делалось, надо было слиться с героями снимков, чтобы они не чурались и не стеснялись фотографа.

Только на детей Рыбчинский смотрит как сторонний сентиментальный наблюдатель. Щербатые ангелы-малолетки, с худосочными косичками, в нелепых шапочках, сосредоточены на себе и своих тайнах, их не поймешь.

Поздняя советская, брежневская пора, такая тягомотная и безнадежная, что каждый старался жить и радоваться как мог и вопреки всему, на выставке Рыбчинского воскресает, будто и не уходила.