Oт редакции: Самовнушение


В последнее время место России в мире оценивается однозначно: мы снова стали великими. «Россия вернулась на мировую арену как сильное государство. Государство, с которым считаются и которое может постоять за себя», – говорил Владимир Путин в своей итоговой речи на Госсовете. Одна из глав концепции развития до 2020 г., над которой Минэкономразвития продолжает работать, называется «Итоги 1990–2000-х гг.: возвращение России в число мировых экономических держав». Идея беспроигрышная – всем нравится, а президенту как раз нужно подводить итоги деятельности.

В доказательство нашего величия обычно приводится несколько количественных показателей. Особую гордость вызывает размер ВВП России по паритету покупательной способности – по этому показателю мы в 2007 г. вошли в семерку ведущих стран мира. Называют также накопленный объем иностранных инвестиций, приток капитала, капитализацию фондового рынка, размер золотовалютных резервов и стабфонда и даже число россиян, побывавших за границей. Есть, впрочем, противоположный взгляд и на количественные, и на прочие итоги последних восьми лет: он излагался в серии колонок Владимира Милова на этой странице «Ведомостей» (см. «Правовые итоги», «Энергетические итоги» и т. д.) и суммирован в докладе Бориса Немцова и Владимира Милова «Путин. Итоги» (в открытом доступе на сайтах обоих авторов).

Стоит помнить, что помимо количественных индикаторов есть еще много других, по которым России расти и расти. Например, по ВВП на душу населения мы на 75-м месте в мире. Доля нашей экономики в мировой не превышает 2,5% (у Китая, например, – 5,7%). А есть еще качественные показатели – в частности, эффективность госуправления, уровень коррупции, по большинству из которых мы скромно стоим в нижней части списков. В неадекватной самооценке, в принципе, ничего страшного нет – она поднимает настроение. Но она же мешает в одном важном деле: в постановке правильных задач для развития. Тот этап, когда экономика росла сама по себе, закончился, и дальнейший рост будет невозможен без институциональных изменений.