Конкретный заяц

Вот что такое хороший фестивальный тон – возить в Москву Новый рижский театр, отдельные гастроли которого уже второй раз устраивает NET, а год назад организовала и «Золотая маска».

«Соня», открывшая нынешнюю серию, прошлой весной уже успешно растапливала московские сердца: премьер Нового рижского театра Гундарс Аболиньш в роли нелепой героини рассказа Татьяны Толстой молча накручивал бигуди, рылся в старом комоде и любовно запекал курицу на горлышке бутылки, а бывший рабочий сцены Евгений Исаев озвучивал эту пантомиму, читая историю глупой доброй Сони, которая поверила в стеснительного обожателя, выдуманного ее склонными к жестоким литературным розыгрышам знакомыми, а потом несла ему через блокадный Ленинград последнюю банку томатного сока.

Этот сюжет о превращении литературы в жизнь, о начатой однажды игре, которую невозможно прекратить, обнажает в театральном языке Алвиса Херманиса самое важное: его тоже больше всего занимает граница, на которой сливаются человек и персонаж, игра и реальность. В продолжившем гастроли цикле «Латышские истории», собственно, нет ничего, кроме этой границы.

Актеры Нового рижского театра подготовили двадцать этюдов (в Москве было показано шесть) по всем правилам документальной драмы: встречались с героями, записывали их речь, запоминали манеры – чтобы выйти на сцену в образе бывшего моряка, шофера автобуса, солдата-контрактника или воспитательницы детского сада.

Дело, однако, не в профессиях. «Жизнь каждого человека заслуживает того, чтобы стать театральным представлением», – написано в программке, и артисты Херманиса с величайшим трудолюбием иллюстрируют этот нехитрый девиз, неутомимо разыскивая детали, которые позволяют выудить из обыденной жизни не обобщенный социальный комментарий, а драматургию, художественный смысл и пищу для зрительских эмоций.

Главная актерская задача в каждой истории – выбрать способ представления, найти точный ракурс для взгляда на своего героя со стороны. Гундарс Аболиньш в роли одинокого моряка переходит от первого лица к третьему, от «я» к «он», так, будто незаметно меняет освещение, показывает персонажа то анфас, то в профиль. Андрис Кейшс, рассказывая о солдате, который готовится к отправке в Ирак, ищет короткую дистанцию с публикой, словно хочет улучить момент для доверительного подмигивания. Театральный сюжет этих историй – не бытовые подробности, а отношения персонажа и исполнителя.

Совершенно иначе устроен рассказ бывших детдомовцев Евгения Исаева и Антона Замышляева. В отличие от профессиональных актеров, выходящих на сцену с чужими историями, они говорят о себе, и, чтобы избежать неловкой анекдотической исповеди, Алвису Херманису приходится сочинять другой остраняющий ход – театр в театре. Сперва персонажи-исполнители рассказывают о том, как на правах участников детдомовского драмкружка ходили знакомиться с актерами Русского драматического театра Риги. А после, переодевшись зайчиком и Дедом Морозом, разыгрывают новогодний утренник, который устраивали когда-то по заказу опекавшего детдом бандита.

Легко представить и манеру исполнения, и градус абсурда. Однако фокус на этот раз в том, что в двусмысленное положение ставится публика: идиотской выглядит не только ситуация с одуревшими ряжеными, которым бандитские дети читают ради подарка похабные стишки, но и зрительский смех по этому поводу. Абсурд умножается: вслед за исполнителями мы проваливаемся в зазор между театром и жизнью, и уже не вполне понятно, где возникает комический эффект – на сцене или в зале.

Разумеется, детдомовская история – самая рискованная. Но, вероятно, и ключевая: не случайно именно этой сценой Новый рижский театр иллюстрирует программку «Латышских историй» – спектакля, который показывает и возможности документального рассказа, и один из его ближайших пределов.