Андрей Костин: «Надо шарашить из всех орудий», - Андрей Костин, президент – председатель правления ВТБ

– На том собрании я сидел в президиуме. И не боюсь неудобных вопросов, поскольку не боюсь ответственности. Мне не стыдно за то, что сделали я и моя команда за последний год. Считаю, что более динамичной структуры сегодня на банковском рынке нет. Наша сеть помимо стран ЕС проникла в Индию, Китай, Африку, а рост внутри страны просто феноменальный. Мы три года назад были ноль в рознице. Сегодня «ВТБ 24» занимает второе место и по кредитам, и по депозитам на розничном рынке. Мы постоянно движемся, постоянно увеличиваем доходы. Об этом и будем говорить инвесторам. Нет такого вопроса, на который мы не смогли бы ответить. Я думаю, что, как и в случае с «Роснефтью», могут прийти несколько тысяч человек. Эти люди не определяют итог голосования, но тон собранию задают именно они.

С момента проведения IPO в мае прошлого года котировки акций ВТБ потеряли более трети. Но те, кто расстался с акциями банка, пожалеют об этом, уверяет Костин. В интервью редакции «Ведомостей» он рассказал, что собирается прирастить ВТБ «минимум на полтора нынешних Сбербанка» невзирая на мировой финасовый кризис.

– Вот уже год, как ВТБ – публичный институт. Что принципиально поменялось в банке за это время?

– IPO стало ключевым моментом для дальнейшего развития ВТБ, его позиционирования в качестве ведущего банковского учреждения Европы. Большой успех, что мы успели попасть в докризисный период, – мировой финансовый кризис, который затем разразился, называют самым глубоким за последние 30 лет. В этих условиях мы вынуждены выполнять тот план и те обязательства, о которых объявили в ходе размещения. Нам говорили, что мы не сможем развиваться, не сможем занять денег на международных рынках. Но нам удалось перестроиться и выполнить намеченное. Итоги прошлого года – лучшее тому подтверждение.

Хотя кризис не закончился, мы не видим серьезных оснований для разговоров о замедлении темпов развития или корректировке стратегии с мощной экспансией. Этот год мы тоже сумеем пройти нормально.

– Какие акционеры доставляют больше головной боли: институциональные инвесторы или граждане?

– Вне конкуренции находится пресса. А с институциональными инвесторами мы много работаем, и претензий с их стороны нет. Они четко понимают, что менеджмент отвечает за результаты деятельности банка, а не за цену акций. Цену акций определяет рынок. И говорить сегодня про цены, не принимая во внимание жесточайший финансовый кризис, конечно, невозможно. Если крупнейшие банки мира рапортуют о миллиардных убытках и списаниях, мы, напротив, увеличиваем прибыль. Но инвестор ведет себя сегодня одинаково по отношению ко всем финансовым институтам. А нам приходится более жестко конкурировать с западными банками за деньги инвесторов. Ведь сейчас ведущим американским банкам требуются десятки миллиардов долларов на капитализацию. Падение их котировок было более существенным. Поэтому инвесторы могут думать, что и потенциал роста их бумаг выше.

Что касается частных инвесторов, я очень глубоко переживаю. Хотя и понимаю, что какие-либо действия сегодня для резкого изменения ситуации предпринять сложно. Мы отменили взимание комиссии за хранение акций, мы внесли предложение об увеличении дивидендов. Думаю, инвесторы тоже должны понимать, что прошло меньше года. А, вкладывая средства в акции, стоит все-таки рассчитывать на среднесрочную перспективу. Ну и менеджмент старается все сделать для того, чтобы результаты деятельности банка были позитивными. И когда рынок будет восстанавливаться, это должно напрямую сказаться на цене акций нашего банка. Я уверен, что эти деньги не потерянные.

– Как выстраиваете общение с частными инвесторами?

– Мы создали круглосуточный колл-центр, в том числе и для инвесторов, ведем активную работу с клиентами, мы будем проводить открытые мероприятия для них. Например, планируем их собрать в мае. Как раз тогда, когда начнется ознакомление с материалами к годовому собранию.

– Насколько большой наплыв частных инвесторов ожидаете на собрании акционеров? Опыт «Роснефти» показал, что их численность может быть большой, а вопросы от них – неудобные.

– Почему же капитализация ВТБ упала больше, чем у большинства российских компаний и даже банков?

– ВТБ – единственный банк, акции которого котируются на международной бирже. Не считая, пожалуй, банка «Санкт-Петербург», но там объем эмиссии несравнимо меньше. Поэтому из крупных российских финансовых институтов на международном фондовом рынке мы практически в одиночестве. Кроме того, у нас нет длительной истории котировок, а у инвесторов – опыта работы с нами. Есть и еще одно объяснение – инвесторы сдавали более ликвидные акции, потому что из них было проще выйти. Хочу обратить внимание еще на один момент – успех нашего IPO базировался на вере инвесторов в то, что ВТБ сможет продолжить агрессивный рост. И страхи, которые появились в отношении замедления роста во всех отраслях по всему миру, тоже сыграли определенную роль.

– Была бы возможность, вы бы стали корректировать цену размещения?

– Изначально и мы, и наблюдательный совет предлагали более низкую цену. Но говорить, что цена была неправильная, я бы сейчас не стал. Тогда был другой рынок, и переподписка была на порядок. Андеррайтеры были едины во мнении – занижать цену в тех условиях было неправильно. Правильность выбора подтвердила динамика котировок акций после размещения – они поднялись на 5%. Специалисты мне говорили, что более высокий рост означает недобор по цене, падение – перебор.

– Банк предпринимал какие-то усилия, чтобы поддержать падающие котировки?

– Банк пока ничего не предпринимал. Под занавес прошлого года, перед началом резкого падения в январе и феврале вместе со всем рынком, бумаги практически вернулись на уровень цены размещения. Мы не исключаем в принципе каких-то шагов, но в ситуации обвала рынка и тяжелейшего финансового кризиса инвестор не реагирует на это. Отчет о прибыли General Electric или статистика по безработице в США больше могут влиять на цену ВТБ, чем любые хорошие новости из Москвы. В этой ситуации надо дать рынку успокоиться, понять главные ориентиры. И найти такую нишу, чтобы, когда начнется ожидаемое ралли, оно коснулось тебя в первую очередь. Хотя нам капитализировать банк пока нет смысла, мы видим, что многие инвесторы продали наши акции, а сейчас ждут момента для их приобретения. Мы заинтересованы в том, чтобы среди наших акционеров появился более стабильный, стратегический инвестор. Поэтому мы ездим с презентациями по всему миру. И считаем, что если крупные инвесторы, в том числе и суверенные фонды, будут вкладывать в нас в качестве портфельных инвесторов (как это уже сделали сингапурский Temasek и ряд других), то появится больший спрос на наши акции и большая стабильность в их поведении. Ну а чем больше фондов работает с нашими бумагами, тем это лучше для дальнейшего развития банка: они знакомятся, начинают следить, и партнерство с ними может развиваться.

– Насколько качественный и количественный состав инвесторов изменился с момента IPO?

– Мы стараемся отслеживать этот вопрос, но волатильность рынка очень высока. И мы знаем, что значительная часть наших первоначальных инвесторов продала по крайней мере долю портфеля, а потом снова скупила его. То есть торговля идет достаточно активная. Но в целом чуть менее 20% от общего числа – это спекулятивные инвесторы. Что касается географии, то около трети расписок у американских покупателей. Дальше идут Великобритания, континентальная Европа, Азия, и в особенности Сингапур.

– У многих аналитиков создалось впечатление, что ВТБ обменивается с другими банками облигационными выпусками, чтобы потом получать под них финансирование от ЦБ...

– Моя любимая тема. Многие сотрудники отговаривали от такого шага, мол, подумают инвесторы, что у нас сложности с ликвидностью. Но я с самого начала заявил: в кризис надо шарашить из всех орудий, надо использовать все возможности, чтобы обойти конкурентов. Кто в кризисе умеет работать, тот умеет работать и в нормальной ситуации. Поэтому все, что можно сделать с ликвидностью, мы будем делать. Текущей ликвидности благодаря стараниям Минфина и ЦБ сейчас достаточно. Но мы лоббируем в интересах финансового сектора и клиентов более активное размещение долгосрочных средств для развития банков и экономики страны. И предложения мы высказывали на встрече банкиров с Владимиром Путиным. Речь идет, в частности, о более широком использовании средств Пенсионного фонда внутри страны, о возможности использования части средств Фонда национального благосостояния внутри страны и других моментах. Не считаю, что это панацея. Но ликвидность банка должна строиться на трех китах. Это депозиты клиентов, международные заимствования и средства, связанные с государством. Думаю, что последняя часть должна быть сегодня и участником развития рынка корпоративных ценных бумаг.

Вот мой базовый подход. А дальше каждый банк должен смотреть на состояние своих пассивов и активов. Нельзя, конечно, набирать только короткие пассивы за счет Центрального банка и вкладывать в десятилетние кредиты. Но воспользоваться сегодня возможностями, которые предоставляет государство, разумно. В конце концов, Федеральная резервная система США объявила о сделках на $200 млрд с ипотечными кредитами, банк Англии – на $100 млрд. $30 млрд получил J.P. Mоrgan на Bear Stearns, и это считается нормальным. А когда мы получили от ЦБ на Гута-банк $700 млн, все говорили о патронаже государства. Давайте не будем столь лицемерными и пугаными. Есть источник ресурсов, давайте его забирать и двигаться вперед, развиваться быстрее, чем западный мир.

– А почему тогда банк не активен на аукционах Минфина?

– Мы будем эти источники использовать по мере необходимости. Но по-настоящему мы нацелены на работу по долгосрочным средствам. Под занавес прошлого года от корпоративных клиентов мы привлекли $10 млрд, фокусируемся на розничных депозитах. Как только откроется окно возможностей, будем привлекаться на Западе, потому что там можно получить деньги на 5–7 лет, а в России пока сделать это довольно трудно.

– А если окно не откроется?

– Будем выламывать форточку. Мы еще осенью прошлого года во многом переориентировались на внутренний рынок. По внешним займам у нас на этот год план в $5 млрд – не такая уж большая сумма для нас, мы найдем, чем ее заместить. Сегодня экономика России довольно ликвидная. Иностранный рынок также не может быть закрыт. Как вариант, изучаем выпуск самурай-бондов в Японии. Мы, в принципе, деньги найдем, в мире их много. Инвесторы долго не могут сидеть на деньгах – они им не приносят капитала.

– На что в первую очередь намерены их потратить?

– У ВТБ нет приоритетов в кредитовании. Каждая отрасль экономики имеет долю в нашем портфеле. Так, из Merrill Lynch мы взяли одну из ведущих команд для инфраструктурных проектов. Потому что эта отрасль будет сильно развиваться. Пример тому – большой диаметр в Санкт-Петербурге, Орловский тоннель, скоростная дорога Москва – Петербург и проч. Меняется формат экономики, меняется и кредитный портфель: растет доля обрабатывающей промышленности, будет бум в сельском хозяйстве. Я верю, что в ближайшие несколько лет в России будет бум капитализации российских компаний. Потому что количество клиентов сегодня, приходящих за деньгами для приобретения активов, очень большое.

– Многие жалуются и на большое количество клиентов в офисах «ВТБ 24»...

– Да, и меня это очень расстраивает. Но такая проблема есть. Поэтому ведем подготовку кадров, совершенствуем технологии и продолжаем много вкладывать в них. Здесь я многим недоволен. И когда мне поступает какая-то жалоба, то лично разбираюсь с ней. Но улучшения есть. И хотя у клиентов возникает порой справедливое недовольство, никто не испытывает отторжения от ВТБ.

– То есть терпение по отношению к Михаилу Задорнову еще не лопнуло?

– Я радуюсь, что Михаил Михайлович состоялся как банкир, и совершенно не ревную. А почти трехкратный рост с выходом на прибыльность и построение большого числа офисов – это хороший результат прошлого года. Издержки на развитие ритейла очень большие, но они теперь безболезненны для группы.

– Почему ВТБ не удается консолидировать 95% акций «ВТБ Северо-Запад»? Кто стоит за кипрской компанией, собравшей 10% акций?

– Кто бы ни стоял, мы стараемся собрать максимальный пакет, и мы его соберем.

– А что вы думаете про историю с офертой, когда на рынке цена бумаг «ВТБ Северо-Запад» достигла цены, указанной в оферте, еще до ее опубликования?

– Насколько я понял, злоупотреблений со стороны менеджмента не было. Наша главная задача – обеспечить интересы наших инвесторов и владельцев акций «ВТБ Северо-Запад». Сам процесс был справедливым, и держатели акций не пострадали, а цена выкупа, на мой взгляд, должна их устроить. К сожалению, система организации оферты крайне неэффективна с точки зрения действующего законодательства. Она подается на согласование в ФСФР за две недели, контролировать утечку информации за рамки узкого круга людей становится сложно.

– Когда у вас будет 95% акций «ВТБ Северо-Запад»?

– Надо дождаться результатов оферты. Хотя слияние для нас все равно остается более предпочтительным способом, чем если бы просто забрали активы у банка и закрыли его.

– Почему до сих пор не сделали этого?

– Законодательство нам не позволяет. Ведь сегодня оно дает право требовать досрочного погашения для всех кредиторов. При текущей ситуации на рынке это неразумно.

– Что будете делать?

– Надеемся на поправки в законодательство по аналогии с западным, которые уже подготовлены. Мы объявляем, что реорганизация не наносит ущерба инвесторам, а несогласные обращаются в суд.

– С какой целью ВТБ вступает в «Сберкарт»?

– Мы не вступили. Но договорились с Германом Грефом, что ВТБ готов поддержать национальную платежную систему. Но чтобы она не называлась «Сберкарт». Иначе один из участников рынка получает преимущество. Возражений со стороны Грефа не последовало. Процесс работы запущен, там будет видно.

– Как поменялись отношения с Грефом после того, как он возглавил Сбербанк?

– Никак. С Германом Оскаровичем у нас давние и уважительные отношения. А Сбербанк для нас главный конкурент. Надеюсь, что и ВТБ для него. О каких-либо договоренностях по работе на рынке речи быть не может. Но это не мешает нам ходить к президенту с согласованной позицией. Я в свою очередь предложил Герману Оскаровичу рассмотреть вопрос об объединении кредитных бюро.

– Но Греф был членом совета ВТБ, привлекает, как и вы, McKinsey, а заявления о международной экспансии и развитии инвестбизнеса напоминают стратегию ВТБ?

– Безотносительно к Сбербанку. Никто, повторяющий кого-то, не преуспеет в бизнесе. Главный конкурент – я сам, вчерашний. И проблемы – улучшить и обойти себя. Рынок сегодня огромный. Доля Сбербанка на розничных кредитах – треть, на депозитах – половина. Но их отношение к ВВП в России вдвое меньше, чем в Восточной Европе. То есть чтобы выйти только на этот уровень, надо построить три Сбербанка. Я хочу построить полтора. А полтора пусть строят другие. Вот и все. Внешняя конкуренция меня не так заботит. Главное, чтобы мы выдерживали темпы роста.

– То есть комплекса второго вы не испытываете?

– В личной жизни это, наверное, неприятно, а в бизнесе нормально...

– Сезон покупок в России закрыт?

– В 2007 г. активы ВТБ выросли почти на $40 млрд. А теоретически в России можно приобрести банк с активами максимум $15–20 млрд. Причем активы здесь в отличие от Америки не подешевели. Придется переплачивать и закрывать дублирующую сеть, получив другую банковскую культуру и IT-систему. Ради $50 млрд на это можно пойти. Ради $10 млрд – бессмысленно. Лучше открывать собственные офисы.

– А «Русский стандарт» как пример нишевого игрока привлекает?

– Я не обращался и не слышал, чтобы Рустам Тарико продавал банк. Мы из сильного рыночного банка взяли команду – вот правильное решение. Но я не зарекаюсь. Хотя быстрый рост за счет поглощений не вижу, как обеспечить.

– А в инвестбизнесе возможны приобретения? Правда, что ВТБ интересовался Dresdner Kleinwort?

– Прошлое комментировать неинтересно. Сегодня планов покупать Dresdner нет. Мы делаем свой проект и уверены, что будем ведущим игроком. Не вижу смысла в такой покупке, хотя Dresdner единственный из сильных игроков с именем, стоящий разумные деньги. Мы смотрели российские банки, но этот этап пройден.

Меня поразило другое – к нам приходят из Lehman Brothers, Morgan Stanley, Deutsche Bank. В основном российские граждане, есть по семь лет не бывавшие в стране. Приезжают и говорят – мы хотим создавать российский инвестиционный банк. Это, пожалуй, последний крупный проект, который можно создать на развивающихся рынках. В Нью-Йорке на роуд-шоу представители инвестбанков спрашивали о возможностях найма!

– Вы можете появиться в составе обновленного кабинета министров?

– Любой там может появиться, но мне никто этого не предлагал. Да я и сам не хочу. Меня завлекает моя работа, и я не хочу ее оставлять. В чрезвычайно интенсивном режиме мы прошли полпути по созданию банка европейского уровня. Я верю, что правительство будет отличное и без моей фамилии.

– Оно сильно может обновиться?

– Я надеюсь, что Алексей Кудрин [возглавляет наблюдательный совет ВТБ] останется в правительстве, я не вижу ему адекватной замены. Ясна ситуация с премьером и президентом. Остальное, честно говоря, не волнует. А коли ясным образом формируется политика государства, можно работать и над стратегией банка.

Работа и отдых банкира

Костин очень любит театр: «Готов летать на представления Мариинки в Нью-Йорк, тем более что я член американского фонда театра» «Мама постоянно задается вопросом, почему так много работаю? Потому что мне в кайф!» – смеется президент ВТБ. Действительно, что может быть интереснее, «когда ведешь экспансию в Китай и Индию, общаешься с американскими инвесторами, поднимаешь бизнес в России», рассуждает Костин. По его мнению, отдых не должен мешать работе: «Например, уезжать в отпуск с 23 декабря в банке можно только католикам. Гулять два рождества – запредельная роскошь. Так же как и на каждые школьные каникулы всей семьей ездить в Дубай». В Дубае Костин на самом деле любит отдыхать – но изредка и недолго. Долгий отдых в дальних странах ему вообще не нравится: «Помню, был на Таити – 14 часов разница с Москвой. И я в 8 вечера в воскресенье, когда в Москве 10 утра понедельника, уже на трубке – начинаю тормошить народ, который хотел либо поспать, либо просто решил расслабиться». Главной своей базой отдыха он считает Крым. Правда, признает он, «рыбалка для меня не годится – слишком медленно, а поездки в охотхозяйства чаще всего заканчиваются большим ужином».