Кто там играет правой?

Марадона» – для меня пока одно из трех самых сильных каннских впечатлений. Наряду с новеллой Леоса Каракса из «Токио!» и «Вики Кристиной Барселоной» Вуди Аллена. Увы, все три фильма – внеконкурсные. В отличие от «Че Гевары».

Рука бога

Maradona by Kusturica – («Марадона глазами Кустурицы») – самый экспрессивный по форме и содержанию фильм югославского мэтра за все 2000-е. Видно, что в отличие от прошлогоднего «Завета» делать его Кустурице было интересно.

Занятно уже то, что Кустурица – искренне! – считает, будто из всех фигур второй половины XX века в истории останутся только Мао Цзедун, Мерилин Монро и – да-да! – Марадона. Занятно, что Диего на это отвечает: «Эмир, каким игроком я бы стал, если бы не кокаин! Какого игрока мы потеряли!» Заявление следует после очередной нарезки его фантастических голов. Каждая из таких нарезок, идущая под ударный напор Sex Pistols, завершается анимационной вставкой, как умный Марадона разделывается на футбольном поле с наглыми злобными Маргарет Тэтчер, Елизаветой II, Рейганом, Блэром, Бушем. У Тэтчер от финтов Марадоны отваливается голова. Блэр – с рогами и хвостом. При чем тут все они? А при том, что победа Аргентины над Англией на чемпионате мира 1986 г., когда Марадона забил два своих самых знаменитых мяча (гол, когда он обвел полкоманды, официально признанный лучшим в XX столетии, и засчитанный гол рукой), была реваншем за поражение в Фолклендской войне. При том, что Марадона ненавидит Буша, империализм, войны, CNN, студию Fox, дружит с Фиделем и Уго Чавесом.

Футбол Кустурица уподобляет рок-концерту, религии и, что неожиданнее, социалистической солидарности. Фильм умышленно сделан оглушительно – на грани выносимости – громким, что добавляет ему экспрессии. Рев футбольной толпы, рев гитар (поют: No Smoking Orchestra Кустурицы, Ману Чао и сам Марадона, причем недурственно). Что до религии, то Марадона показан живым Богом. Толпа в Неаполе приветствует его так, что это восхищает, но затем пугает его самого. В Аргентине же, оказывается, его фан-клуб организован как церковь Марадоны. Это стеб, но не вполне. К Марадоне и мячу приспособлены все христианские обряды. При «крещении» необходимо повторить гол Марадоны рукой – «рукой Бога» – в ворота Англии и т. д.

Но самое интересное даже не в этом. Марадона не просто встречался с Фиделем – Фидель наколот у него на голени. А на предплечье вытатуирован Че Гевара. Как убеждает Кустурица, если бы Марадона не стал футболистом, то стал бы революционером уровня команданте Че.

Левый марш

После этого было только и смотреть, что конкурсного «Че Гевару» (таково прокатное название фильма у нас). Изначально фильм Содерберга состоял из двух: «Аргентина» и «Партизан». В итоге это просто Che – Part 1 & Part 2. Впервые в истории Каннов фильм без предварительного показа для прессы параллельно демонстрировали в трех разных залах. Едва ли не впервые между частями устроили 15-минутный перерыв. Впервые в перерыве бесплатно раздавали в фойе пакетики (естественно, с надписью Che) с бутербродиком и бутылкой воды. Гуманно (девять вечера, а лично я не ел с утра) и, главное, в духе фильма. Ведь команданте показан там человеком отчаянно благородным, справедливым, заботливым, внимательным к людям.

Впечатления от фильма раздваиваются. В отличие от «Марадоны» форма и содержание живут тут сами по себе. Форма – выверенная, от Содерберга ожидаемая: мейнстрим, но артистический и не канонический. Поначалу действие дергается и мечется, переносится из партизанского леса 1957 г. в Нью-Йорк 64-го, где Че выступает в ООН и дает интервью американским журналистам, и еще куда-то, где Че общается с кубинскими интеллектуалами. Ни одного эпизода длиннее двадцати секунд. Язык то испанский, то английский. Вдобавок все снято дрожащей камерой. Думаешь: не-е-ет, четыре с половиной часа так не выдержать.

Но постепенно фильм становится более традиционным. Бои рубежа 1959 г. за Санта-Клару, которыми Че руководил, показаны уже и вовсе последовательно, а к нью-йоркским эпизодам фильм теперь обращается лишь для того, чтобы наряду со взглядом изнутри событий явить нам все объясняющий взгляд извне, стратегический. Когда же начинается вторая – боливийская – часть фильма, он и вовсе превращается в кинодневник. У Че Гевары и впрямь ведь есть боливийский дневник.

Однако по содержанию и идеологии фильм странен. Че Гевара, которого изображает Бенисио Дель Торо (в гриме забавно похожий в первой части на Марата Сафина), идеализирован донельзя. Прямо лениниана какая-то. Мифология. Ладно, романтический герой, революционер на все времена, пусть будет так (хотя помню злющую статью Марка Захарова против использования образа Че в рекламах – ведь тот, писал Захаров, был убийцей). Но совершенно не проанализирована кубинская революция. Так, вскользь проброшено, что в руководстве партии есть и сталинисты. Не явлены взгляды противников. Нет, собственно, победы революции и послереволюционной ломки страны. Нет истории создания того самого знаменитого портрета Че Гевары, который и стал сегодня рекламным брендом. Сразу перескок из 1959-го в 65-й, а затем в 67-й, в Боливию, в последнюю попытку Че распространить революцию на всю Южную Америку, в историю его гибели.

С другой стороны, может, такой подход и верен. Содерберга интересовал только Че как таковой. Революционер Че сам по себе, последствия кубинской революции сами по себе.

Ум, честь и совесть Cannes

Очень удивлюсь, если «Че Геваре» не достанутся каннские призы, а может, и сама «Золотая пальмовая ветвь». Все-таки большой высококачественный труд. За три дня до подведения итогов фестиваля (их объявят в воскресенье поздно вечером) понятно также, что на призы – и победу – могут претендовать «Вальс с Баширом» Ари Фолмана, «Рождественская сказка» Арно Деплешана, «Три обезьяны» Нури Бильге Джейлана, «Молчание Лорны» братьев Дарденн, The Changeling (как-то его переведут наши прокатчики?) Клинта Иствуда, о которых мы писали в предыдущих репортажах, и ряд фильмов, о которых еще не писали. В частности, только сегодня покажут один из самых ожидаемых фильмов конкурсной программы – режиссерский дебют непредсказуемого сценариста Чарли Кауфмана «Синекдоха, Нью-Йорк».

Три дебютных картины нашего или полунашего производства, включенные в три параллельные программы фестиваля («Тюльпан» Сергея Дворцевого, «Шультес» Бакура Бакурадзе и «Все умрут, а я останусь» Валерии Гай-Германики – все тоже демонстрируются в последние дни), претендуют на еще один значимый каннский приз – «Золотую камеру». Так что и нам может что-то отвалиться. Канны