Валид Чамма: «Мы все были виноваты», – Валид Чамма, сопрезидент Morgan Stanley

Сопрезидент Morgan Stanley считает, что за американский ипотечный кризис должны отвечать и регуляторы, и участники рынка: все они чересчур доверяли его «невидимой руке»
Валид Чамма, сопрезидент Morgan Stanley/ Сергей Николаев / Ведомости

Валид Чамма

сопрезидент Morgan Stanley
1993
пришел в Morgan Stanley на должность начальника подразделения рынков долгового капитала США
2002 г.
сформировал и возглавил подразделение мировых рынков капитала
2005
руководитель подразделения глобальных инвестиционно-банковских услуг
2007
гендиректор и председатель совета директоров Morgan Stanley International, сопрезидент Morgan Stanley

Morgan Stanley

инвестиционный банк. Основан в 1935 г. Имеет более 600 офисов в 33 странах. Выручка (2007 ф. г., завершившийся в ноябре) – $85,33 млрд. Чистая прибыль – $3,2 млрд. Активы – $604,4 млрд. Число сотрудников – более 48 000. Рыночная капитализация на 3 июня 2008 г. – $47,5 млрд. Бизнес Morgan Stanley разделен на три сегмента: институциональный бизнес с ценными бумагами (74% выручки по итогам I квартала 2008 г.), управление состоянием (19%), управление активами (6%).

Сопрезидент Morgan Stanley приезжает в Москву не менее 4–5 раз в год – встретиться с клиентами, оценить деятельность банка в России и перспективы его развития. Для описания бизнеса в России Чамма использует слово «процветающий»: Morgan Stanley, по его мнению, стал лидером среди иностранных инвестбанков. Об этом свидетельствуют не только позиции Morgan Stanley в рейтингах инвестбанков по привлечению акционерного капитала и консультациям по слияниям и поглощениям, но и острая потребность в новых специалистах. В 2002 г. у Morgan Stanley в России было 20 человек, а сейчас более 130 и людей все равно не хватает, отмечает Чамма. В интервью «Ведомостям» он рассказал, почему Morgan Stanley пересматривает работу на ипотечном рынке в мире и в России (как стало известно после его визита, купленный в 2006 г. Городской ипотечный банк (ГИБ) выставлен на продажу), каковы перспективы российских компаний по выходу на мировые рынки капитала после кредитного кризиса и как суверенным инвестфондам с Востока удалось стать крупными акционерами пострадавших банков на Западе.

– Morgan Stanley развивал бизнес в России органически. Это традиционный способ работы на местных рынках? Почему вы не покупали местные инвестбанки, как некоторые из конкурентов?

– Мы так развиваем бизнес не только в России. Мы не делали поглощений ни в Китае, ни в Японии, ни в Бразилии, где сейчас строим бизнес. В Индии мы создали совместное предприятие, но затем отказались от него и теперь развиваемся самостоятельно. Но, безусловно, если появится возможность купить компанию со схожей корпоративной культурой и она будет нам по средствам, мы серьезно рассмотрим такой вопрос. Но в России он сейчас не стоит.

– Планируются ли какие-либо изменения в работе Morgan Stanley в России?

– Собираемся набрать еще людей. У нас долгосрочные планы в инвестиционно-банковском бизнесе: для нас важны такие области, как консультирование, андеррайтинг. Операции с акциями становятся все более важными. Намерены развивать аналитику здесь, в Москве, распространять российские и иностранные инструменты среди российских институциональных инвесторов.

– Не планируете заняться здесь управлением активами для розничных клиентов?

– Мы оцениваем возможность этого, но пока делать ничего не собираемся, за исключением услуг по управлению крупным капиталом, которые мы предоставляем российским клиентам за рубежом.

– С какими клиентами вы здесь встречаетесь, какие вопросы обсуждаете?

– С руководителями компаний я обычно обсуждаю не конкретные проекты. В большинстве случаев эти встречи имеют целью установление или развитие взаимоотношений. Чтобы определенные клиенты здесь, в России, понимали, что Morgan Stanley способен и готов предоставлять определенные услуги, что мы можем быть партнером и консультантом, которому можно доверять.

– В 2006 г. Morgan Stanley активно занялся ипотечным бизнесом в разных странах. Ипотечный кризис тогда еще только брезжил на горизонте, хотя некоторые уже предсказывали его. Почему было принято такое решение?

– Было принято стратегическое решение развивать кредитование под залог жилой недвижимости, чтобы создать вертикально-интегрированный ипотечный бизнес – от выдачи кредитов до их секьюритизации. Таков был план: выдавать кредиты, обслуживать их, переупаковывать в ценные бумаги, размещать среди участников рынка капитала. В США мы приобрели компанию по выдаче и обслуживанию кредитов Saxon, в Великобритании еще в 2005 г. – Advantage, в Москве – ГИБ, ипотечный банк в Милане, а также стали выдавать кредиты в Токио. С тех пор ситуация кардинально изменилась, кризис убил идею вертикальной интеграции ипотечного бизнеса. Мы, правда, продолжаем им заниматься, прежде всего это касается обслуживания долгов, а в некоторых странах, например в России, продолжаем выдавать кредиты. Сейчас мы переоцениваем ипотечную стратегию. В США стали выдавать меньше кредитов (теперь они предоставляются лишь клиентам подразделения по управлению капиталом) и сосредоточились на обслуживании, в Великобритании полностью закрыли Advantage и ипотечный бизнес. Продолжаем переоценивать ситуацию в Москве, Милане и Токио. Хотя ГИБом мы очень довольны. Мы приобрели отличную компанию с отличной руководящей командой.

– Каковы планы в отношении ГИБа?

– Оцениваем стратегические варианты, но тем временем продолжаем развивать этот бизнес и инвестировать в него.

– Чтобы это был хороший бизнес, если вы решите его продать?

– Чтобы был хороший бизнес и если решим его продать, и если решим оставить. Мы закрыли сделку по покупке ГИБа в декабре 2006 г., и за 2007 г. объем выданных кредитов вырос вдвое – до $450 млн. Сегодня ситуация гораздо более сложная, чем год назад. Процентные ставки выросли, стандарты кредитования ужесточились; просроченная задолженность несколько выросла, но пока остается в пределах нормы. Но несмотря на более высокие ставки и жесткие требования, бизнес растет более высокими темпами, чем год назад, потому что спрос на кредиты сохраняется.

– А как сейчас обстоят дела в области секьюритизации?

– Мягко говоря, никак. И не только в России. Большая часть кредитов сегодня висит на балансе выдавших их банков и в течение какого-то времени там и останется. Пока рынок секьюритизации не начнет снова нормально функционировать, некому будет продавать эти инструменты. Единственный вариант – продажа ипотечных кредитов российскому или иностранному инвестору, который может пожелать купить их на долгосрочную перспективу.

– Morgan Stanley купил ГИБ у Данила Хачатурова. Его жена через суд требует от него половину активов. Вы не видите здесь опасности для себя?

– Я знаю об иске, но не вижу, почему это должно волновать Morgan Stanley. Сделка была закрыта в декабре 2006 г. Этот спор – исключительно дело мужа и жены.

– Как вы оцениваете ситуацию на рынках долгового и акционерного капитала в России и в мире после кредитного кризиса?

– Мы оптимистично оцениваем шансы российских клиентов привлечь средства на рынках капитала, будь то выпуск долговых инструментов или акций. «Газпром» (который в начале апреля выпустил еврооблигации на $1,5 млрд. – «Ведомости») разблокировал долговые рынки для компаний России и стран СНГ. Конечно, ситуация сложнее, чем в 2006–2007 гг. Чтобы провести большинство намеченных сделок, нам и другим инвестбанкам нужно, чтобы рынки стали функционировать гораздо эффективнее. Но мы все же считаем, что, если заемщик хорошо известен и размер сделки выбран правильно, провести ее удастся. И речь не только о крупных компаниях. Российские компании среднего размера – с хорошим бизнесом, менеджментом, историей, структурой – также смогут в обозримом будущем привлечь средства на рынке капитала. В этом году уже три российские и одна украинская компания провели первичное или вторичное размещение на открытом рынке. Morgan Stanley, кстати, – единственный из инвестбанков в России, участвовавший в организации всех этих выпусков.

– Еще IPO у вас запланированы?

– Да. Например, компании, работающие в области инфраструктуры, – такие сейчас весьма популярны; также потребительские, розничные компании, пара банков (хотя они вряд ли проведут IPO в этом году) и сырьевые компании. Рынок открывается. Хорошо было принято IPO украинской агропромышленной компании «Мироновский хлебопродукт», «Магнит» удачно разместил допэмиссию.

– Каковы долгосрочные последствия кредитного кризиса для Morgan Stanley и мировой финансовой системы?

– Сейчас положение очень тяжелое. Я полагаю, худшее уже позади, но это не значит, что ситуация нормализуется в обозримом будущем. Напряженность будет сохраняться весь нынешний год и, возможно, в начале следующего. Кредиты будут относительно дороги, получить их клиентам, за исключением самых надежных, будет трудно. Инвестбанки будут сокращать работу с заемными средствами. И для банков, и для их клиентов в центре внимания будет вопрос ликвидности.

– Центробанки вкачали в финансовую систему огромный объем ликвидности. Где же все эти деньги?

– Частично средства пошли на пополнение балансов инвестиционных и ипотечных банков. Раньше это делалось в основном за счет секьюритизации; можно сказать, центробанки временно частично заменили рынок секьюритизации. Однако эта ликвидность на балансах не идет на выдачу новых кредитов. Объемы кредитования начинают расти, но гораздо более медленными темпами, чем они росли в 2006–2007 гг.

– Так каково же положение Morgan Stanley после того, как он списал $12,6 млрд по кредитным инструментам?

– У нас преимущество перед многими конкурентами, столкнувшимися с более тяжелыми финансовыми проблемами. Кроме того, в последние годы коммерческие банки теснили инвестиционные, потому что они для развития бизнеса использовали свою валюту баланса, а у инвестбанков валюта баланса по определению гораздо меньше. Сегодня состояние баланса – принципиальный вопрос для всех участников мировой банковской системы, что несколько уравнивает возможности коммерческих и инвестиционных банков. У нас тоже есть проблемы, но, чтобы поправить баланс, нам хватило один раз привлечь капитал – $5 млрд в конце 2007 г. от Китайской инвестиционной корпорации (CIC).

– Почему именно CIC?

– Мы давно знаем людей, которые там сейчас работают. Morgan Stanley первым из западных инвестбанков пришел в Китай – в 1993–1995 гг. У нас миноритарная доля в инвестбанке China International Capital Corp. (34,3%. – «Ведомости»). Мы очень активно работаем в Китае. И для CIC инвестиция в Morgan Stanley стала логичным шагом. Это долгосрочное вложение.

– Почему многие инвестбанки во время кризиса обратились за помощью к суверенным инвестиционным фондам?

– У них были деньги. И они искали, куда их вложить. И сильно подешевевшие акции финансовых компаний показались привлекательной инвестицией. Без какой-либо премии.

– То есть это были нужные люди, оказавшиеся в нужное время в нужном месте?

– Именно так. Суверенные инвестфонды были не единственными инвесторами, готовыми вложить деньги в банки (знаю это на примере Morgan Stanley), но для них можно было провести частное размещение. Это можно было сделать гораздо быстрее, чем в рамках публичного процесса, а банки старались как можно скорее пополнить капитал. К тому же тогда люди не ожидали, что банки понесут новые потери и начнут привлекать капитал по второму кругу. Когда же они позднее стали проводить публичные допэмиссии, интерес инвесторов был высок. UBS, Societe Generale, HBOS, Royal Bank of Scotland успешно разместили или готовятся разместить крупные допэмиссии среди акционеров. Так что я бы не сказал, что суверенные инвестфонды заменили публичных инвесторов; это лишь еще один класс инвесторов.

– Западные правительства смотрят на суверенные фонды с подозрением. Оправданно ли оно?

– Скорее можно сказать, что некоторые западные политики смотрят на них с подозрением. Они опасаются, что правительства, управляющие этими фондами, могут использовать их деньги и мощь, чтобы добиваться каких-то политических уступок. Но пока фонды действуют как финансовые инвесторы, никаких опасений возникать не должно.

– Почему регуляторы вовремя не заметили опасности, исходившей от рынка высокорискованного ипотечного кредитования?

– Было бы неправильно обвинять лишь регуляторов, мы все были виноваты: и регуляторы, и инвестиционные банки, и участники рынка. Все должны были думать о последствиях. Надеюсь, все усвоили этот урок. Регуляторы же верили в свободные рынки, в то, что они скорректируют себя и не допустят нарушений. Но этого не произошло.

– Как вы оцениваете перспективы развивающихся и товарно-сырьевых рынков?

– Понятно, что в обозримом будущем сохранится тенденция роста цен на нефть. Будет она стоить $200 за баррель или $150 и когда, я не знаю, но, очевидно, что в нынешней ситуации она уже не будет стоить $100. Мы наблюдаем долгосрочный цикл роста на сырьевых рынках, который объясняется прежде всего увеличивающимся спросом, а не ограниченным предложением, – спросом со стороны Китая, Индии и других развивающихся стран, которые играют все более существенную роль в мировой экономике. Их подъем объясняет рост цен не только на нефть и металлы, но и на сельскохозяйственную продукцию, так что в продовольственном секторе инфляционное давление будет усиливаться.

Я уже давно высоко оцениваю перспективы развивающихся рынков, давно говорил, что для успешного развития в долгосрочной перспективе Morgan Stanley должен на них присутствовать. В развивающихся странах наш бизнес растет гораздо более высокими темпами, чем в развитых. Важны и крупные страны, такие как Россия, Китай, Индия, Бразилия, которые развиваются быстрыми темпами, и небольшие, такие как страны Африки, позитивные перемены в которых пока не столь очевидны. Среди развивающихся рынков есть сформировавшиеся и формирующиеся. Россия, безусловно, принадлежит к первой группе.

– Недавно Morgan Stanley сформировал фонд прямых инвестиций на $4,5 млрд для вложений в инфраструктурные проекты. Что это за проекты, в каких странах он будет инвестировать, какова доходность таких вложений?

– Это глобальный фонд, он может инвестировать в любых странах. Он уже вложил деньги в систему парковок в Чикаго, в аэропорт Венеции. У него нет географических или секторальных приоритетов, все зависит от конкретного проекта, так что какие-то деньги могут прийти и в Россию. Потребность в инвестициях в инфраструктуру огромна, государственных денег на это не хватит; способствовать решению проблемы могут частно-государственные партнерства. Инвестиции в инфраструктуру по своей природе более стабильны, чем, например, в акции, а их годовая доходность составляет 8–14%.

Советы Чаммы

Сопрезидент Morgan Stanley предлагает четыре шага для реализации планов российских властей создать в Москве мировой финансовый центр и сделать рубль региональной резервной валютой. «Добиться этого при росте валютных резервов и цене нефти в $125 легче, чем при $50. Сейчас есть два по-настоящему глобальных финансовых центра – Лондон и Нью-Йорк, за звание третьего борются Шанхай, Гонконг, Токио, Франкфурт, даже Париж. В долгосрочной перспективе у рубля есть потенциал, чтобы стать резервной валютой для стран СНГ и Восточной Европы, а может быть, и для Западной Европы в качестве альтернативы для инвестиций. Но чтобы увеличилась доля рублевых операций на мировом валютном рынке, Россия должна продолжать развивать экономику, рынок рублевых инструментов должен стать более ликвидным, доступным, прозрачным, активным». «Нужно развивать рублевые инструменты – облигации, инвестиционные фонды, инструменты, с помощью которых иностранные инвесторы могут легко и с низкими затратами выйти на рублевый рынок. Российские депозитарные расписки могут в этом помочь: компании из соседних стран – Украины, Казахстана, а также зарегистрированные за рубежом компании с российскими активами смогут размещать акции на местных биржах, повышая ликвидность рынка». «Большая ликвидность на рынке «рубль – доллар» нужна и для успешной реализации проекта сырьевой биржи в Петербурге, чтобы трейдеры, торгующие нефтью, могли легко войти в рублевый рынок и выйти из него при низких издержках». «Чтобы город смог стать крупным финансовым центром, нужно, чтобы по нему можно было проехать, а не стоять в пробке по нескольку часов в день. Лондон частично решил эту проблему, введя плату за въезд в центр, и, думаю, это хорошая идея – ограничить количество автомобилей на дорогах».