Всё с половиной
На Московском фестивале киноманы, как правило, не обращают внимания на конкурс, предпочитая параллельные программы. Только в них и булькает настоящая фестивальная жизнь. Но жизнь эта нелегка
Все самое лакомое организаторы предпочитают показывать один, максимум два раза, а сеансы при этом ставят внахлест, намекая, должно быть, что не надо слишком увлекаться ретроспективами или фильмами из недавней каннской программы, а не худо бы полюбопытствовать, как там участники наших соревнований. Но по-честному нужно давно признать, что конкурс – последнее, чем интересуется на ММКФ неравнодушный к искусству кино человек.
В этом году он первым делом спешит на собирающую полные залы ретроспективу «Джон Кассаветис. Великий неизвестный»: девять фильмов американского классика, оказавшихся для нас пропущенной страницей истории кино. Да что там страницей – почти эпохой. Глядя на снятые подвижной камерой сверхкрупные планы «Женщины под влиянием» (1975 г.), понимаешь, что это и есть азбука того нового реализма, который исповедуют, например, каннские триумфаторы братья Дарденн, чей последний по времени фильм «Молчание Лорны» показали на ММКФ в программе «Московская эйфория».
Но просмотр Кассаветиса – это гарантированное опоздание на Цай Минляна, ретроспектива которого идет под заголовком «Азиатский экстрим» – избитым, а главное неадекватным. Никакого экстрима у лучшего китайского режиссера современности нет, сплошное одиночество, которое Цай Минлян снимает как натуралистично-абсурдистскую трагикомедию, переселяя из одного фильма в другой любимого актера Ли Каншена, часто вместе с деталями интерьера вроде аквариума с большой грустной рыбой – идеальным персонажем этого полусонного мира, живущего в ритме капающей из неплотно закрытого крана воды.
Пока вместе с рыбой погружаешься в меланхолию, в киноманской программе Петра Шепотинника «8 1/2 фильмов» уже вовсю крутят «Врезалось в память» канадского хулигана-авангардиста Гая Мэддина, похожего на наших «параллельщиков» 80-х. Те делали издевательские ремейки классики соцреализма, а Мэддин стилизует свое черно-белое кино под немые мелодрамы и фильмы ужасов 1910–1920-х гг., склеивая тысячи отсылок – от «Франкенштейна» до шекспировских комедий – в дикую историю про остров, на котором безумный ученый высасывает из мозгов сирот эликсир молодости. Сюжет как раз для московского кинофестиваля, на котором конкурсные фильмы – как те сироты: эликсир настоящего кино наша публика высасывает, конечно, не из них, но все же благодаря их наличию в природе.