Федор Павлович арию петь изволит

Существует известная фанаберия: в искусстве все новое хорошо уже потому, что оно новое. Раз Мариинский театр берется за свеженаписанную специально для него оперу, значит, это нужно приветствовать априори. Однако новое произведение – совсем не обязательно новое слово: сочинение композитора Александра Смелкова уже на мировой премьере оставляло сводящий скулы привкус б/у.

Театр деликатно признает: «Экспрессивная, яркая музыка несет в себе отголоски многих жанров (от бытового романса до церковного пения), стилистических веяний (от Мусоргского и Чайковского до Шостаковича)». Но оказалось, главный стиль здесь – «творческие искания советских композиторов 60–70-х».

Когда отношения с предшественниками не любовное или ироничное переосмысление, остроумная рефлексия, но эпигонство, получается сплошное общее место, нечто вроде уморительного «Выбора народа» Комара и Меламида, где было собрано все, что, согласно соцопросам, обыватели хотят видеть на картинке. Но у тех это был остроумный постмодернистский ход, а у Смелкова – всерьез, с немалым пафосом. Антидотом от которого становится угадайка: здесь по вертикали – великий русский композитор, десять букв, на «Ч»; так, а здесь по горизонтали – великий советский композитор, десять букв, на «Ш».

Приняв к постановке такое произведение, театр оказался в излюбленном положении: придумать себе препятствие, чтобы героическими усилиями его преодолевать.

В либретто Юрия Димитрина порублены десятки эпизодов огромного романа Достоевского. Художник Зиновий Марголин достойно справился с задачей динамично менять место действия, придумав некое совокупное строение города Скотопригоньевска: вращающаяся четырехугольная конструкция из стен от разных домов с пристройками, балконом, воротами. Герой делает шаг из «комнатной» мизансцены и оказывается на улице – вот он уже пришел в следующую картину. Ворота открываются – внутри место действия «Легенды о великом инквизиторе».

Разумеется, в шестидесятническом опусе Смелкова – Димитрина без нее нельзя было обойтись: это ж «опера-мистерия». Тут главный провал всего предприятия. Есть гениальное порождение титанического духа – «Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевского. И чтобы переложить его на язык другого искусства, нужно быть ему конгениальным. А просто прошить историю семьи Карамазовых явлениями инквизитора, чтобы детективный сюжет обнаружил свое родство с притчей о втором, напрасном пришествии Христа, – мысль плоская, трехкопеечная, очень в духе 1960-х. Читавшему роман она без надобности, нечитавший попросту не поймет, что это: то про деньги, Грушеньку и убийство пели, то вдруг какой-то в рясе басит: «Мы кесари с мечами, цари земные».

Режиссер Василий Бархатов пристойно, хоть и рутинно, без выдумки, развел этот монотонный утомительный трехчасовой спектакль. Певцы старались – с разным результатом.

К настоящему Достоевскому все это имело отношение однажды: Алеше в виденье является усопший старец Зосима (Геннадий Беззубенков). Он горестно и проникновенно вопрошает: «Где ты, Алеша?» Эта реплика стоила всего остального. Санкт-Петербург