Крупным планом: 7–8% на дефолте

Если главный актив банковской системы рушится, то рушится и она сама, впрочем, она была слабой задолго до кризиса, рассуждает Дубинин. Когда перед банками выстроились очереди из вкладчиков, был выбор – либо дать всем кредиты и простимулировать инфляцию, либо заставить банки мобилизовать внутренние ресурсы, продолжает он. Сами акционеры могли вложить личные деньги в банки, как это сделали собственники Альфа-банка. В других банках акционеры приняли другое решение – спасать шкурные интересы, а банк банкротить и обязательства не выполнять, категоричен Дубинин.

Кроме дефолта и девальвации правительство объявило мораторий на выплаты по внешнему долгу корпоративных заемщиков, напоминает Кудрин. Этого никто не мог тогда понять, говорит Йордан, но потом стало ясно, что мораторий был нужен, чтобы спасти банкам хоть какой-то капитал; его плодами стало появление Росбанка, ОВК, «Траста» и других банков.

«На годовом собрании за 1997 г. меня спросили: чем у вас защищены 650 млн руб. вкладов населения? – вспоминает бывший предправления Промстройбанка России Яков Дубенецкий. – Я гордо доложил: около сотни миллионов долларов вэбовок (облигации внутреннего валютного займа. – «Ведомости»), всего же на 1,5 млрд руб. гособязательств, куда уж надежнее».

Через год, летом 1999 г., банк лишился лицензии. Он не дожил до реструктуризации, условия которой, по мнению Беллы Златкис, зампреда правления Сбербанка, а в 1998 г. директора департамента госдолга Минфина, оказались самыми выгодными среди всех, что когда-либо предлагали другие страны.

Агония

С октября 1997 г., когда разразился кризис в Юго-Восточной Азии, в России 10 месяцев шла борьба за выживание, вспоминает бывший председатель ЦБ Сергей Дубинин: «Мы испытали огромный напор на наш рынок – сброс ГКО и одновременно спрос на валюту, чтобы вывести деньги. Золотовалютные резервы стремительно сокращались».

Пришлось выбирать, продолжает он, сохранять валютный коридор либо поддерживать рынок ГКО. Выбрали первое. Начался колоссальный рост ставок по ГКО, их продавали дешевле и дешевле.

Один из крупнейших розничных банков того времени – «СБС-агро» продавал населению по $50 млн наличной валюты в день, средний размер сделки составлял $5, вспоминает в интервью журналу SmartMoney создатель банка Александр Смоленский: «Бабушка получает пенсию и бежит на доллары менять».

Если бы не массовое бегство, можно было бы преодолеть кризис, настаивает Дубинин.

Один из мифов о дефолте, говорит он, состоит в том, что можно было обойтись чем-то одним – девальвацией или дефолтом. Но в случае сильной девальвации никто бы не покупал новые ГКО, и закрывать дыру в бюджете можно было только кредитами ЦБ.

«Тогда стране светила катастрофическая инфляция, возможно, на миллион процентов, как в Зимбабве», – рассуждает Дубинин.

Нельзя было ограничиться и дефолтом, ведь последующий сброс всех российских активов спровоцировал бы вывод капитала и колоссальный спрос на валюту. И девальвация становилась неизбежной, уверен Дубинин.

Чистый отток капитала в 1998 г. составил $11 млрд. Государство не могло обеспечить вывод такой суммы по курсу 6 руб./$, поэтому девальвировало рубль, вспоминает министр финансов Алексей Кудрин, тогда в ранге замминистра курировавший отношения с МВФ: «Превентивно мы девальвировать валюту не стали, думали, что можно получить валютные ресурсы у МВФ. С Польшей, например, фонд так и поступил».

На разных языках

Еще до объявления дефолта, в начале августа, Николас Йордан, соруководитель российского офиса Lehman Brothers, в 1998–1999 гг. работавший в Deutsche Bank, возглавлявшем комитет иностранных кредиторов российского правительства, присутствовал на нескольких встречах в Белом доме.

«В первый раз нас, зарубежных банкиров, собрали в большом зале за столом U-образной формы, посередине сидели председательствующий Кириенко, Дубинин, Чубайс, Алексашенко и др., – говорит банкир. – Сразу стало понятно, что дела плохи: они противоречили друг другу, слышать это было очень странно». Предыдущие обращения также не были убедительными, признает Дубинин: в июле на предложение поменять ГКО на долларовые гособязательства согласилось чуть более 10% держателей.

Когда государство начало переговоры с кредиторами, «это был настоящий хаос, паника», запомнилось Йордану: «Российские чиновники и банкиры вообще не понимали, что происходит, кто, кому и сколько должен и кто будет за все отвечать».

Один из вариантов был таким – реструктуризация только в отношении ЦБ и Сбербанка, которые вместе держали свыше 50% ГКО, а остальные бумаги правительство могло погасить, предлагал председатель совета директоров УК «Тройка диалог» Павел Теплухин. «Наша позиция заключалась в соблюдении единых условий для различных групп инвесторов», – напоминает Златкис.

Переговоры с инвесторами вели сначала первый вице-премьер Юрий Маслюков, потом – министр по налогам и сборам Борис Федоров, но дело сдвинулось, когда этим занялся замминистра финансов Михаил Касьянов, до того успешно реструктурировавший долг Лондонскому клубу. Он консолидировал две группы кредиторов под председательством Deutsche Bank и во главе с J.P. Morgan, и переговоры начались.

Шли они непросто, признает Златкис, среди кредиторов не было единства. Однако сформировалась группа здравомыслящих инвесторов, которая понимала, что финансовое благополучие заемщика – залог успеха их вложений, вспоминает она. В итоге почти все кредиторы приняли условия новации (см. врез).

Рассчитать, что в итоге получили инвесторы, сложно. Исходя из составленных Минфином модельных портфелей инвесторы, приобретавшие госбумаги в 1997 г. с доходностью 17% годовых в рублях, в итоге получили в долларах убытки до 10%. Те же, кто покупал бумаги в первой половине августа 1998 г. (с доходностью 30–70%), получили среднюю доходность до погашения 3–4% годовых в валюте, вспоминает Златкис. В среднем инвесторы получили 7–8% годовых в валюте вместо 50%, которые им представлялись на входе, уверяет Дубинин. Аналитик ВТБ Николай Кащеев знаком с инвестором, который, войдя с доходностью 160% годовых, лишь вернул себе рублевый номинал. Первый зампред правления Оргрэсбанка Игорь Буланцев вспоминает о портфелях, которые в итоге обеспечили около 15% годовых в рублях.

Златкис называет утверждения инвесторов о том, что они получили лишь 10 центов на вложенный доллар, «не имеющими ничего общего с действительностью». Условия, на которых урегулирована ситуация с ГКО-ОФЗ, можно считать успешными как для кредиторов, так и для российских переговорщиков, резюмирует Йордан.

Как Лопнули Банки

Высокая доходность по ГКО вскружила многим банкирам голову, убежден Дубинин. Они покупали их на деньги западных кредиторов, привлеченные в валюте, поэтому после 17 августа у них возникла проблема не только с активами из-за дефолта, но и с возвратом кредитов из-за девальвации рубля.

Крупные банки обязаны были покупать ГКО – минимум на 0,5 трлн неденоминированных рублей, парирует Дубенецкий, за три недели до дефолта Сбербанк вложил в госбумаги сумму, равную объему привлеченных вкладов. Были и неофициальные просьбы купить ГКО, в которых нельзя было отказать, уверяет Смоленский.

Все правильно сделали

Дубинин считает, что все сделано было правильно. Сбербанк взял на себя роль системы страхования вкладов, с помощью Агентства по реструктуризации кредитных организаций нормализовалась ситуация в банковском секторе, с нее начался экономический рост.

«В первую неделю казалось, что решение правительства и ЦБ глупое, ставящее крест на всех иностранных инвестициях в Россию», – запомнилось Теплухину. Но сейчас понятно, что Россия хорошо воспользовалась передышкой в обслуживании долга, сэкономленные средства правильно использованы для стимулирования экономики, солидарен он.

Больше всех от кризиса 1998 г. пострадало население, у которого практически не было ГКО, но была рублевая зарплата, сетует Златкис. Поэтому урок, который следует выучить наизусть монетарным властям, заключается в необходимости в приоритетном порядке учитывать интересы граждан, убеждена она.

Сравнения с 1998 г. сейчас неуместны, уверены Дубинин и первый зампред ЦБ, а тогда зампред правления Сбербанка Геннадий Меликьян. Разумеется, риски всегда существуют, предупреждает Меликьян, однако у большинства банков появился нормальный риск-менеджмент. Кроме того, сейчас у банков попросту нет инструмента, который занимал бы такую большую долю в активах, как ГКО 10 лет назад (см. рисунок).