Сделано с умом

Худрук Александринки Валерий Фокин очень хотел вернуть режиссера Юрия Бутусова, работающего последние пять лет в Москве, в родной Петербург, причем сразу в качестве главрежа вверенной ему старейшей российской труппы. Бутусов от поста уклонился, согласившись лишь на постановку. И выбрал для нее пьесу Брехта, известную в переводе Льва Копелева под именем «Что тот солдат, что этот». Спектакль назван «Человек = человек» (немецкое «Mann ist Mann» Бутусов понимает не как «Человек есть человек», а как «Человек равняется человек»).

Пьеса много уступает в популярности «Трехгрошовой опере» и «Мамаше Кураж» и почти не имеет в нашей стране сценической истории. Прочитав ее, понимаешь почему. Это обычная для Брехта смесь притчи с балаганом, адресованная прежде всего зрительскому уму, а вовсе не так называемому сердцу, к которому всегда апеллировал русский театр.

Дело происходит в некой насквозь условной Индии (столь же условной, как Грузия в брехтовском «Кавказском меловом круге» или Китай в «Добром человеке из Сычуани»). Совершенно фарсовая завязка: в дымину пьяным солдатам английской армии надобно прикрыть проштрафившегося товарища, и они на поверке выдают за него подвернувшегося по дороге местного грузчика. Авантюра затягивается, этот самый грузчик Гэли Гэй пытается увильнуть от навязанной роли, но хитростью и насилием его таки «переделывают» в солдата.

Ставить и играть это невероятно сложно: не утопить в оживляже смысл и не засушить риторикой живую материю спектакля. Однако у Бутусова посреди зонгов и танцев, уморительных вставных номеров, игры маленького азартного оркестрика, всяческих трюков, беготни по залу, стремительного вращения сцены, световых спецэффектов неуклонно чертится история про то, как заурядный жуликоватый, но не злой обыватель постепенно превращается в машину для убийства: «И вот уж меня охватило желание вцепиться зубами в глотку врага» – тут новоиспеченный Soldat в экстазе палит из ручного пулемета в белый свет как в копеечку.

Сценография Александра Шишкина по-брехтовски лаконична: помост в центре, серая мгла кругом, синие светящиеся дуги на темном небосводе. И мощная пластическая доминанта: покосившийся гигантский сияющий изнутри надгробный крест, у подножия которого сложены венки и солдатские каски. Фарс фарсом, но на войне все-таки убивают – гнусно, глупо, бессмысленно. Когда обаятельные хамоватые инженеры человеческих душ устраивают лжерасстрел грузчика, дабы тот воскрес воином, Дмитрий Лысенков, прежде изображавший своего Гэли Гэя с предписанным театральной системой Брехта отстранением, этот акт изничтоженья в человеке человеческого играет в полную силу школы переживания.

Таков ведь и есть настоящий Брехт – переживать интеллектуальное как эмоциональное.

И благодарные боги театра встали за Бутусова. Репетиции начались в январе, когда никто знать не мог, что нас ждет в августе. Но в сентябре слова из пьесы 82-летней давности: «Разразилась война, которая уже давно была предусмотрена. Армия выступает по направлению к северной границе... Известно уже, с кем нам придется воевать? – Если им нужен хлопок, то будем воевать с Тибетом, а если шерсть, то с Памиром» – звучат так же свежо, как в 1926 г.