В комсомол

Есть нечто символическое в том, что премьера случилась вслед за юбилеем Ленинского комсомола. Театр будто решил показать: ничто советское не забыто и лишь румяней стало наперекор врагу.

Впервые Олег Виноградов поставил «Ромео и Джульетту» на музыку Прокофьева в 1965 г. В Михайловском – тогда Малом оперном, балетную труппу которого он возглавлял в ту пору, – в 76-м. Многократно переносил спектакль на всевозможные сцены, в том числе пытался на сцену Кировского-Мариинского театра, где служил главным балетмейстером почти двадцать лет. Однако это кресло Виноградов освободил в 96-м. После чего в Мариинском балете начался ренессанс, воспитали потрясающую труппу и обзавелись фантастическим репертуаром: реконструкции Петипа, огромный корпус сочинений Баланчина и других эмигрантов, Форсайт, Ноймайер, Уилдон и т. д. Виноградов же преподавал в Корее и США (причудливо соединив русскую школу и деньги секты Муна), и вот наконец в прошлом сезоне генеральный директор Михайловского театра Владимир Кехман призвал маститого хореографа на пост главного приглашенного балетмейстера.

Первым его опусом стало возобновление «Ромео и Джульетты». Хотя сам Виноградов утверждает, что спектакль новый. Во-первых, зрелище обогатили новый свет, новые синтетические парчовые ткани и прочие блескучие материалы (художник – Семен Пастух, костюмы Галины Соловьевой). А во-вторых, спектакль формата «Ромео и Джульетты» Леонида Лавровского, велеречивого трехактного драмбалета, нынешняя публика не стерпит, так что надо покомпактней и с одним антрактом.

На самом же деле не в старые мехи влили молодое вино, а просто сделали эти мехи из современных полимеров. Как сочинение Лавровского – памятник сталинского ампира, так балет Виноградова – пластическая формула дизайна 60-х. Но если Лавровский уже достиг антикварного статуса, то трехрожковые люстры и плащи «болонья», кажется, исторической ценности еще не обрели. Возможно, 40 лет назад это казалось новаторством, но сейчас квадратно-рубленая лексика (тела работают в одной плоскости, фирменный виноградовский танец руками, все движения на плие и en dedans) обнаруживает свою утомительную скудость. Виноградов говорит, что, мол, не надо Михайловскому театру отводить вторичную роль по сравнению с Мариинским, он-де не второй, а другой. Однако в контексте теперь нам известных вживую Баланчина и Форсайта эта позиция выглядит провинциально.

Таким выглядит и сам спектакль, что кажется программной эстетической декларацией. Образчиком этой эстетики стала предыдущая премьера Михайловского театра – балет «Спартак» Георгия Ковтуна. Сейчас можно говорить о возникновении своего рода Спартак-стиля. Стиль этот – соединение элементов классического танца и пошлой роскоши костюмного блокбастера. То есть «культурно» и богато. Главная ценность нынешней премьеры, разумеется, не художественная, но культурологическая. «Ромео и Джульетта», пусть и косвенно, рассказывает про цивилизацию чугуннозадой советской номенклатуры, которая скоренько научилась стричь дивиденды и летать бизнес-классом, ничего не поменяв в сознании.