Бумаги не жалко

Ни слова о вторичности по отношению к отцу, упреки в которой младший Герман обречен выслушивать третий фильм подряд. В «Бумажном солдате» много, к примеру, от «Ивана Лапшина», особенно в тщательно выстроенных мизансценах с необязательными деталями вроде верблюда на заднем плане, но это выглядит уже не повтором, а просто хорошим кинематографическим воспитанием.

Вот и в сцене сна, где герой Мераба Нинидзе разговаривает с репрессированными родителями, дождь идет не снаружи дома, а внутри: вспомним «Солярис» Андрея Тарковского и закруглимся с перечнем цитат из советской киноклассики. В конце концов, все отсылки, от Хуциева до Иоселиани, оправданы временем действия – 60-ми, которые Герман-младший не столько стилизует, сколько пытается выстроить на их основе универсальную модель типа центрифуги, в которую можно поместить интеллигенцию любого поколения и как следует встряхнуть, чтобы оттуда посыпались всегда уместные чеховские мотивы. Доктор-грузин участвует в подготовке первого отряда советских космонавтов, но это историческое обстоятельство лишь фон для вечной рефлексии отечественного интеллигента, который с женой замучился, с любовницей замучился, не говоря уже о моральной ответственности и болезненном вопросе о собственном призвании и таланте, потому что вокруг только и зудят, мол, отец-то гениальный хирург: проговорка для режиссера вполне сознательная.

Сюжет у «Бумажного солдата» совсем простой и очень личный: фильм про то, как человек, не дожив до сорока, от всего названного выше надорвался. Проблема только в том, что надрывается он слишком напоказ и культурно. Не фиглярствует, как Андрей Миронов в «Лапшине», а вот прямо ложится в своем длинном столичном пальто на грязные мостки, как персонажи Тарковского. Это откровенно и, наверное, честно, но отдает не трагической иронией, а обыкновенным самолюбованием, поэтому сочувствовать режиссеру и его герою никак не получается.

Абстрактно, умозрительно все это может вызывать уважение: разговор об идеалах и действительности, средствах и цели, о последнем поколении, задававшем подобные вопросы, наконец, попытка задать их снова. Но то ли искусственность конструкции, то ли натужное страдание напоказ делает «Бумажного солдата» похожим на плохую постановку чеховской пьесы, помещенную в изысканно снятое (вслед за режиссером венецианского «льва» получили операторы Алишер Хамидходжаев и Максим Дроздов), огороженное многозначительными репликами, совершенно безвоздушное пространство, по которому, увязая в непролазной байконурской хляби, ходит туда-сюда красивая Чулпан Хаматова, играющая жену героя.

Она тоже замучилась, больше всего от двусмысленности. Она носит шиньон по моде 60-х, но говорит, как сегодня: «эта страна». Она на всякий случай напоминает, что все здесь играют в Чехова. Иногда даже кажется, что она знает, зачем мы живем и зачем страдаем. Зачем-зачем. Антон Павлович так написал.