За ним осталось слово

Московский дом фотографии открыл в Манеже выставку «Александр Солженицын и его время». Фотографии Солженицына существуют на ней сами по себе, вне времени
Александр Солженицын. Самосъемка. 1954–1955 гг.

Выставка устроена просто – в центре расположены снимки из семейного альбома Солженицыных и немного его личных вещей, вокруг – фотографии, рассказывающие об истории страны с 1918 по 2008 г., т. е. о времени, отведенном Александру Исаевичу для земной жизни.

Директор Московского дома фотографии Ольга Свиблова относится к поколению и кругу людей, для которых книги Солженицына стали значимым фактом биографии, жизненным событием, и она старалась сделать все как можно лучше, в том числе и из глубокого уважения к вдове писателя Наталье Дмитриевне, которая, заметно волнуясь, выставку открывала. Так что в экспозицию попали самые лучшие, знаковые снимки, маркирующие советские и постсоветские времена.

От крестьян Бориса Игнатовича и энтузиастов Александра Родченко, через военные снимки Дмитрия Бальтерманца, через Хрущева с початком кукурузы, через рапортующего о полете в космос Гагарина, через физиков-лириков и митинга у Белого дома время, кадр за кадром, двигается по стенам зала к финальному эпизоду – последнему съезду «Единой России». Его участники на фотографии Дмитрия Азарова, которая наверняка войдет в фотолетопись страны, стоят стеной, демонстрируя нерушимое партийное единство.

Единственное, чего не хватало в этих блистательных или безыскусных, хорошо известных или достаточно свежих фотографиях, – правды о трагедии, пережитой народом и страной. Высказать эту правду Солженицын считал главной задачей своей жизни, своим предназначением.

Редкие документальные снимки и архивные свидетельства о репрессиях оптимизму развешанных по стенам снимков противостоять не в силах. И это не недостаток выставки, а достаточно серьезная проблема – фотоискусство трагедии чурается, энергия советских фотографий заряжена исключительно положительно. Нет фотоиллюстраций к «Архипелагу ГУЛАГу», обладающих той же силой воздействия, как текст этой книги, или они не найдены, или не выставлены. Так что и тут за трагедию и правду отвечает Солженицын, только не словом – а собственным лицом.

Открывая выставку, Наталья Солженицына сказала, что рада видеть фотографии из семейного альбома не увеличенными – это позволяет зрителю войти в прямой личный контакт с ними.

Действительно, подлинные, не увеличенные и не обработанные компьютером снимки создают атмосферу интимную, доверительного общения. И зная, кем и каким был человек, на них изображенный, особенно пристально смотришь на фотографии родителей, на детские и студенческих времен. На портреты военного офицера, потом реабилитированного заключенного, учителя математики в Казахстане и учителя физики в Рязани, ставшего знаменитым писателя, изгнанника, встреченного в Германии Генрихом Беллем. И так дальше до счастливых семейных снимков в Вермонте и фотографий чествования нобелевского лауреата.

В солженицынской части выставки есть драматическая кульминация – это ставший уже знаменитым снимок человека в полосатой зековской одежде с номерным знаком на груди. Заострившееся от напряжения лицо, пронзительный взгляд пойманного волка – затравленного, но не сдавшегося.

До этого кадра у Солженицына было лицо человека, познающего жизнь, дальше – от снимка к снимку – его лицо постепенно обретает неповторимые черты пророка, а к концу жизни преображается в иконописный лик.

И значительность этого лица, запечатленного на безыскусных любительских снимках, действует на зрителя сильнее всех знаменитых фотографий, созданных большими мастерами камеры.