Мелкие бесы окраин

У истоков проекта стояли Борис Мездрич (до недавнего времени – директор новосибирской оперы) и интендант Парижской оперы Жерар Мортье. Премьерная серия началась в Новосибирске, а в апреле «Макбета» покажут в Opera de Paris с двумя составами: французским и российским.

Пять лет назад новосибирская «Аида», сотворенная Дмитрием Черняковым, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Нынешний «Макбет» суше, строже и холодней. В нем нет теплоты и пронзительности ранних спектаклей Чернякова, нет сострадания к людям. Автор спектакля занимает по отношению к героям кровавой шекспировской истории позицию стороннего наблюдателя. И приглашает к тому же зрителей, предлагая им побыть соглядатаями: подсмотреть, украдкой заглядывая в чужое окно, что же происходит внутри – там, где весело пылает камин в гостиной и где на фоне дружелюбных оранжевых стен творится предательство, заговор, убийство.

Структура спектакля членится на сцены, прослоенные визуальной вставкой. Мы видим землю с высоты птичьего полета – как в программе Google Earth. Земля приближается, летит навстречу – и режиссер наводит наш взгляд, как объектив камеры, на пустынную площадь на окраине городка, уставленную невзрачными бетонными коробками домов. Или на сложносоставной дом-усадьбу Макбетов, покрытый черепичной крышей.

Ведьм и котла, в котором варится адское зелье, в спектакле Чернякова нет. Вместо них серая толпа людей – мужчин, детей и женщин, – из недр которой временами несется истерический смех. Это некая протоплазма, многоголовая и многорукая, лишенная света, души, индивидуальности; зло безликое, коллективное и безразличное. Никаких готических ужастиков: ни всклокоченных шевелюр, ни окровавленных призраков, чредою шествующих перед устрашенным Макбетом. Снят весь романтический пафос, бушующий в этой ранней опере Верди. Тут не ведьмы – тут мелкие бесы городских окраин, вьющиеся на задворках бетонных домиков, а по вечерам бездумно пялящиеся в телевизор.

В отличие от «Аиды», где намерения дирижера и режиссера чудесным образом резонировали, в «Макбете» дирижерская работа Теодора Курентзиса предстала некой самостоятельной ценностью. Оркестр новосибирской оперы звучал восхитительно: благородно, точно, очень прозрачно. Все нужные акценты были подчеркнуты – но не нарочито, а очень тактично. Никакого громогласного кипения страстей: первая кульминация, на настоящем фортиссимо, возникает лишь на финале первого действия, когда обнаружен труп короля Дункана: «Отвори свою пасть, ад...» Струнные играли упруго, решительно, четко, духовые – очень мягко и дифференцированно. Правда, вокал уступал по качеству выделки оркестровой игре. Голоса солистов порой тонули в оркестре: виной тому сложная акустика громадного зала новосибирской оперы. Кроме того, певцы слишком отдавались драматической игре. У Ларисы Гоголевской (Леди Макбет) поначалу то и дело пропадали низы, верхи же выпирали. Во втором акте она распелась – и дело пошло на лад.

Макбета пел грек Димитрис Тилякос: приятный, мягкий баритон его идеально ложился на трактовку придуманного режиссером образа. Макбет по версии Чернякова – интеллигент, склонный к рефлексии и меланхолии, мятущийся, совестливый и именно поэтому не сумевший вынести бремени власти, всегда сопряженного с кровью и убийствами. Перед развязкой Макбет сидит у окна – в пиджаке и галстуке, но без брюк – и наблюдает, как на его усадьбу, шелестя ветвями, надвигается Бирнамский лес. В финале героически-победный, грозно-ликующий хор повстанцев идет в записи, через колонки. Тем временем тараны крушат стены оранжевой гостиной, знаменуя конец тирана и конец времен. Крушили, впрочем, осторожно: дырки предстояло заделывать снова, а после четырех спектаклей в Новосибирске декорации, cделанные в мастерских Opera de Paris, увезут в Париж.