Большая перемена: Российская квота
Я уезжал учиться в шестую бизнес-школу мира, а оказался в пятой. Приятный сюрприз. Несколько недель назад Financial Times опубликовала ежегодный рейтинг, в котором первые два места поделили Wharton и London Business School, а INSEAD, обогнав Stanford и пропустив Columbia с Harvard, оказалась на пятом месте. Невзирая на авторитет издания, попробую объяснить, почему доверять подобным рейтингам стоит с большой долей скепсиса.
Специализация школы, длительность программы, город и страна, в которых предстоит учиться, количество выпускников в России – нельзя переоценить эти критерии. Ехать изучать маркетинг в знаменитый финансовой направленностью Wharton, скорее всего, неразумно. А тому, у кого жена или муж не хочет бросать работу в Москве, представить себе поездку на два года в Бостон гораздо сложнее, чем 10-месячное пребывание в Кембридже. Рейтинги это игнорируют.
Бесценный источник информации о школах – их интернет-сайты. Иногда достаточно одного взгляда, чтобы понять – здесь я учиться не хочу. В любом случае там можно найти ответы на большинство вопросов. К сожалению, не на все. В том числе на один из самых важных.
Так же как рейтинги, сайты школ ничего не рассказывают о квоте на российских студентов, от которой напрямую зависят шансы на поступление. Какие квоты, спросите вы? Самые настоящие, как в дремучие советские времена: пять человек из деревни, три – из солнечного Узбекистана. Взгляните на динамику национально-региональной разбивки классов: она на удивление стабильна. В INSEAD доля русских 2,5–3% не меняется который год. В Гарварде на всю Европу приходится 11%.
Во многих топовых школах сотрудники McKinsey и иногда Boston Consalting Group, как золотые медалисты, проходят по отдельному конкурсу, тем не менее заполняя национальную квоту. Московские офисы этих компаний достаточно велики, чтобы сильно уменьшить шансы поступить туда, где ученикам из России отводят только два места.
Шансы зависят и от возраста. Рейтинги не скажут вам, как та или иная школа относится к 30-летним кандидатам. Я понимал, что развлечение это скорее для молодых, но насколько критичен возраст, вижу только сейчас. Средний возраст студентов моего потока – 29 лет, однако старше 35 лет здесь нет никого, 35 лет только четверым, а на долю тех, кому 33–34 года, приходится 8%. А, например, в Стэнфорде у большей половины студентов нет и четырехлетнего опыта работы (что соответствует возрасту 26–27 лет).
Зато, возразят многие, рейтинги измеряют качество образования и дают представление о том, как школу воспринимают рекрутеры и выпускники. С последним я соглашусь, но вот в оценке качества образования можно усомниться. Какое, например, отношение оно имеет к доле женщин среди преподавательского состава и студентов (учитывается FT). Наоборот, чем меньше девушек (обычно это 20–35%), тем более молодые люди сосредоточены на занятиях.