Госкапитализм: Прощание с рентой

Ведущие политики, бизнесмены и ученые сошлись во мнении, что предсказать итоги нынешнего глобального кризиса невозможно. Никто не берет на себя смелость предугадать, каким выйдет из этого кризиса современный мир и ведущие государства. Даже задача более низкого уровня – определить, какие институты, отношения и формы социальной жизни подвергнутся в ходе кризиса кардинальным изменениям или вовсе исчезнут, – на поверку тоже оказывается не такой простой. Достаточно вспомнить, как долго в российских верхах было популярным мнение о том, что никакого кризиса в нашей стране нет. Но без четкого понимания того, что в результате происходящих глобальных изменений подвергнется ревизии, а что выживет и приспособится к новым реалиям, невозможно понять возможные пути развития и выработать нужную политику.

Для России и других государств, возникших на территории бывшего СССР (за исключением стран Балтии), главный вопрос послекризисного будущего – судьба капитализма. Несмотря на многообразие политических режимов – от жестко авторитарных в странах Центральной Азии до вполне плюралистичных и конкурентных на Украине и в Молдавии – системообразующим основанием этой модели все же надо считать концентрацию власти и собственности в руках одних и тех же групп интересов и номенклатурно-клиентелистский характер властных отношений. Соединение того и другого в итоге дает систему рентного государства.

Условием его существования вовсе не обязательно должна быть монополизация природной ренты и концентрация доходов, получаемых за счет экспорта углеводородов или каких-нибудь других полезных ископаемых, востребованных на мировом рынке. Просто наличие такой возможности придает рентному государству больше устойчивости и стабильности. Его внутренний порядок основан на жесткой иерархизации доступа к ресурсам, отсутствии вертикальной мобильности и популистской социально-экономической политике, которая в этих условиях приобретает компенсационный характер. Построенный на этих условиях внутренний порядок обретает черты логически завершенной модели.

Напротив, ограниченность ресурсов, потенциально способных быть источниками ренты, вносит в политику рентного государства и положение его элиты элементы неустойчивости и неопределенности. Иногда даже возникает иллюзия хрупкости этой модели, которая при следующем очередном внутреннем кризисе вроде бы имеет шансы трансформироваться во что-то более современное, открывающее возможности для создания свободной рыночной экономики и демократии западного образца.

В России фундамент рентного государства сформировался не в годы экономического бума последних лет, а в «лихие 90-е». Но в силу целого ряда факторов экономического и политического характера, и прежде всего хронического дефицита различных ресурсов, это государство не могло стать всеобъемлющим. Именно благодаря возникшим таким образом дырам и пустотам в первое десятилетие посткоммунистических реформ время от времени появлялись «точки бифуркации», за которыми развитие теоретически могло бы пойти другим путем (кризис осени 1993 г., президентские выборы 1996 г., провалившийся импичмент президенту Ельцину в мае 1999 г. и т. д.). Но из-за сильного влияния советского политического наследия – номенклатурных традиций во власти, слабости и неразвитости гражданского общества, отсутствия гражданского солидаризма – эти возможности так и остались лишь в теории.

А когда в начале нынешнего столетия система получила солидную ресурсную подпитку, она в течение нескольких лет оформилась в жесткую модель. Все потенциальные окна возможностей для альтернатив закрылись. Конечно, были ожидания, что цветные революции в некоторых постсоветских странах, происшедшие в 2003–2005 гг., станут началом конца рентного капитализма, а их влияние приведет к быстрой смене модели развития на всем пространстве бывшего СССР. Но последующие события показали, что даже заметное продвижение по пути демократизации (как, например, это было на Украине) само по себе не является угрозой для номенклатурно-клиентелистской системы властных отношений. Более того, эта система со временем начинает обесценивать демократические формы, лишая их действенности и эффективности.

Сейчас похожие иллюзии возникают в связи с кризисом. Точнее, с его возможным влиянием на судьбу рентного государства в России. Довольно широко распространено мнение, что, если экономика ведущих центров мирового капитализма выйдет из этого кризиса обновленной, «энергосберегающей», это разрушит саму основу существования рентной системы в России. И, как уже неоднократно бывало в нашей истории, изменения внешней среды станут толчком для модернизации страны.

Рискну предположить, что в связи с нынешним кризисом подобная зависимость вовсе не очевидна. Рентная модель, как уже отмечалось, и ранее демонстрировала огромные способности к выживанию, в том числе и в условиях резкого сокращения ресурсов. В этой связи можно предположить: если в структуре мировой экономики после кризиса действительно произойдут кардинальные изменения, рентная модель будет стремиться к самосохранению за счет усиления автаркии, изоляционизма (в современных условиях он все-таки ограничен) и авторитаризма.

При нынешнем уровне гражданского сознания и активности в обществе, а также снижении качества человеческого капитала подобная перспектива не кажется нереалистичной даже для такой многосоставной страны, как Россия. Все-таки в современном мире автаркические модели сохранились в небольших государствах, моноэтнических или моноконфессиональных, преимущественно расположенных в теплом климатическом поясе. Россия не соответствует ни одному из этих критериев. Отчасти и поэтому цена сохранения рентной системы у нас может оказаться неимоверно высокой, вплоть до дезинтеграции страны в крайнем варианте.

Что уж и говорить про тот сценарий, при котором ведущие центры современного капитализма выйдут из кризиса не модернизированными, а, напротив, ослабевшими, утратившими значительную долю экономического и морального лидерства. Это станет для рентного государства мощным дополнительным источником легитимности в условиях постепенной деградации прежнего мирового порядка и нарастания хаоса в системе международных отношений и мирохозяйственных связей.

Тем не менее выход из рентной модели, лишенной каких-либо значимых социальных механизмов саморазвития, возможен. Как ни банально это звучит, он может происходить через осознание: когда часть правящих слоев, а также успешных и продвинутых групп населения поймет историческую бесперспективность и неконкурентность этой формы организации общества. Не корпоративно-групповое стремление к самосохранению, а именно понимание, что «так жить нельзя» и что ради выживания страны необходимо пожертвовать собственными привилегиями и монополией, способно стать исходным пунктом к системным изменениям. Осознание необходимости которых со временем будет охватывать все более широкие общественные группы.