Андрей Костин: «Я спасателем не работаю», - Андрей Костин, председатель правления ВТБ

– У нас много и новых, и старых кредитов. Только за последние полгода мы откредитовали «Мечел», ТМК, «Евраз», Новолипецкий металлургический комбинат, УГМК, «Кузбассразрезуголь», СУЭК и многих других. Я был на Стойленском ГОКе еще лет 10 назад. Мне говорят: вот яма с железной рудой, в ней разведанных запасов на 500 лет, а дальше посмотрим, и у меня как-то на душе спокойно становится за металлургов, потому что ведь человечество не перестанет пользоваться железом в ближайшие 20 или даже 50 лет и ям таких в мире ограниченное количество, поэтому рано или поздно из ямы начнут добывать больше руды, чем сегодня, потому что спрос вырастет. Яму никуда нельзя увезти, на Кипр переправить. Сегодня цены упали, но цикличность их восстановит.

За каждый кризисный месяц экономике потребуется еще два на преодоление его последствий, ожидает Андрей Костин. На это время стоит распрощаться с большинством докризисных привычек. Как и кого будет кредитовать ВТБ, что он собирается делать с невозвращенными кредитами и на что рассчитывать миноритарным акционерам, президент ВТБ рассказал, придя в редакцию «Ведомостей».

– Бизнесмены очень жалуются, что вы им не даете денег или даете дорого.

– В определенной степени мнение, что во всем виноваты банки, пришло с Запада, где финансовый, а затем и экономический кризис развивались из банковского. Сегодня все больше аналитиков считают, что речь идет о глобальном экономическом кризисе, о цикличном кризисе перепроизводства. Банковский сектор раньше входит в кризис, но раньше из него должен и выйти. В России, на мой взгляд, банковского кризиса не было и нет до сих пор. Кто-то говорит, что это в силу недоразвитости нашей банковской системы. Так или иначе российский банковский сектор вот уже полгода с начала кризисных явлений в российской экономике в целом, по моему мнению, демонстрирует свою устойчивость. На сегодня мы видим, что количество жертв незначительное.

– А это хорошо или плохо?

– Я думаю, что хорошо, так как удалось избежать серьезных потрясений, связанных с вкладчиками. Не нарушена платежная система, функционирует, пусть в недостаточной мере, система кредитования. Конечно, в результате кризиса стоит ожидать дальнейшей консолидации банковского сектора. Но это полезный процесс.

Причин кризиса в России две: чрезмерная зависимость российской экономики от иностранных денег и от экспорта сырьевых товаров. За рубежом, кстати, занимали больше не банки, а корпорации, и не банки породили проблемы в реальном секторе российской экономики, и реальный сектор, весьма вероятно, послужит причиной будущих банкротств и жертв в банковском секторе. Увеличение плохих кредитов, невозврат займов со стороны корпоративных заемщиков, как ожидается, серьезно ударит по банкам.

– Какова будет продолжительность кризиса?

– Я думаю, что сейчас уже никто не сомневается, что весь этот год и, возможно, часть следующего мы будем находиться в тяжелом положении. Считается, что если вхождение в кризис происходит, например, в течение одного года, то для выхода на стадию роста потребуется минимум в 2 раза больше времени. Сжатие экономики будет происходить, надо это учитывать и иметь запасной сценарий даже наиболее негативного варианта развития событий.

Теперь о банках, которые не дают денег. Отчасти это справедливо: банки во всем мире, получив ликвидность, прежде всего всасывают ее. К тому же в России у нас впервые за многие годы происходит сжатие денежной массы, а значит, денег в экономике, в банковской системе становится меньше.

– Куда она девается?

– Иностранные инвесторы обменяли рубли на валюту и вывели из России, многие российские предприятия обменяли рублевые депозиты на валютные и оставили на счетах в банках. Рублевой ликвидности не хватает и банкам, и компаниям. ЦБ для ее поддержания ввел беззалоговые аукционы, хотя мы – ВТБ – вынуждены использовать эту ликвидность и для кредитования экономики, потому что других источников практически нет. Если говорить по существу, однодневные, недельные, трехмесячные деньги основой ресурсов для кредитования экономики быть не могут и не должны. Но длинных ресурсов у банков нет. Еще недавно доля госсредств в пассивах банковского сектора составляла 0,2%, сейчас это 12%, т. е. мы видим, что средства корпораций и внешние заимствования в структуре банковских пассивов замещаются средствами, предоставляемыми Центробанком. При незначительном приросте средств населения. Группа ВТБ в этом году закрывает $7 млрд внешних заимствований без привлечения хотя бы одного доллара из-за рубежа, так как рынок внешних заимствований полностью закрыт. В прошлом году банк ВТБ увеличил кредитный портфель на 80%, а всего по банкам группы он вырос на 63%. Только за пять кризисных месяцев начиная с сентября прошлого года в абсолютном выражении кредитный портфель ВТБ вырос на 730 млрд руб., а по группе – на 830 млрд руб.

– Кто счастливцы, которые за кризисные месяцы получили кредиты?

– Да все. Но если вы берете инвестиционные программы корпораций, то статистика показывает, что они до кризиса только на 13–15% финансировались за счет банков. Бόльшая часть средств представляла собой прибыли компаний, финансирование со стороны различных органов власти, а также финансовые ресурсы, привлекаемые в виде капитала на международных рынках, и т. д. Заместить весь этот объем денег – иностранные инвестиции, международные IPO, прибыли компаний – российские банки не в состоянии. Такой ликвидности у нас никогда не было, нет и в ближайшее время не будет. Поэтому важно определить, а сколько же это – много или мало, где те критерии, по которым мы оцениваем, достаточно кредитуют банки или нет. 30 декабря прошлого года на совещании у председателя правительства было решено: Сбербанк и ВТБ должны обеспечить прирост своих корпоративных кредитных портфелей на 2% в месяц. «В реальном исчислении» добавили потом, потому что сегодня рост кредитных портфелей банков происходит и за счет переоценки валюты. У нас на конец февраля прирост кредитов по ВТБ с начала года составил почти 6%, исчисляемых по «методу [председателя ЦБ Сергея] Игнатьева», т. е. данные, очищенные от валютной переоценки. Соответственно, план выполняется. Мы 2% в месяц помножили на 12, взяли сложный процент и получили 26–27% годового прироста, которые и заложили в бизнес-план на 2009 г. Под это нам нужно ни много ни мало 600 млрд руб. где-то добыть, при том что 250 млрд руб. нужно еще вернуть иностранным кредиторам.

– Где будете добывать?

– Тумбочка одна. Другая проблема, что, беря короткие пассивы и кредитуя более длинными активами экономику, мы сами попадаем на процентный риск. Например, взятые три месяца назад деньги на беззалоговых аукционах у Центрального банка под 12% мы разместили под 16% на год, сейчас пришли в ЦБ, а он нам готов их рефинансировать по ставке 18% и выше. То есть мы уже начинаем кредитовать в убыток. Есть такой источник денег, как капитал, но это деньги самые дорогие, потому что на них будешь потом всю жизнь платить дивиденды. Но в нынешней ситуации по крайней мере это деньги, которые нам позволят как-то усреднить стоимость пассивов. Мы также максимально пытаемся использовать залоговые схемы ЦБ, которые сегодня позволяют кредитоваться по ставке до 13%, т. е. близко к ставке рефинансирования. ЦБ, кстати, за последние полгода много сделал по расширению набора стандартных инструментов рефинансирования банков. Сняты требования по рейтингам, а также ряд излишних требований по отчетности предприятий. При этом ЦБ жестко придерживается линии, что Сбербанк и ВТБ, хотя имеют особую роль в кредитовании экономики, не должны получать каких-то особых привилегий по сравнению с другими коммерческими банками. Идет увеличение сроков кредитов, предоставляемых Центробанком. Сейчас стали доступны средства сроком до одного года. Недостаточно, конечно, для кредитования инвестиционных проектов, но достаточно для того, чтобы кредитовать оборотку.

– Инвестиционных проектов сейчас ни у кого и нет...

– Есть, к сожалению. То, что деньги дорогие, – это элемент официальной государственной политики. И заслуга ЦБ и Минфина в том, что они об этом открыто заявляют. В странах Запада идет дефляция, и стоимость денег, скажем ФРС, близится к нулю. В России из-за угрозы высокой инфляции, которая является, по мнению наших финансовых властей, одним из главных врагов, в том числе для выхода из кризиса, а также для того, чтобы противодействовать дальнейшему резкому падению курса рубля, нужно, чтобы деньги были дорогие, чтобы кредитов было меньше, чтобы денежная масса росла медленнее. Можно спорить, но эта политика по крайней мере честная, открытая, заявленная. Разговор о дешевых деньгах, которыми банки могут кредитовать, бессмысленен, потому что дешевых денег в России нет.

– А вы считаете, эта политика правильная?

– Знаете, такой принцип был – демократический централизм. Вот у нас проходят совещания, президент проводит, премьер, его заместители, там идут споры, высказываются разные мнения. У нас и с [президентом Сбербанка Германом] Грефом часто разные мнения бывают. Но когда решение принято, политика определена, значит, мы в этом русле все и должны работать. А критиковать – дело нехитрое, желающих всегда полно. Будет ли эта политика успешной, это только на практике можно проверить. Конечно, высокие процентные ставки – это тяжело для предприятий, мы это видим. И на совещаниях говорим: длительное сохранение ставок ЦБ на сегодняшних уровнях усугубит спад экономики. Пока же мы вынуждены минимизировать свои ставки, потому что понимаем, что все равно крайние здесь стоим мы, так как кредит-то мы выдаем. Мы минимизируем маржу для наиболее приоритетных отраслей, в частности для оборонки, добавляя 2% к стоимости денег, что совсем не покрывает наши риски.

– А почему оборонка приоритетная по смыслу?

– Сегодня в основном господдержка осуществляется исходя из социальной задачи поддержания занятости. Кризис не лучшее время для реструктуризации экономики с точки зрения социальных последствий. Это лучше делать в условиях растущей экономики.

Оборонка – одна из редких отраслей, где сегодня существует определенный стабильный спрос в виде госзаказа, а также долгосрочных экспортных контрактов. В других секторах и того нет.

– А как насчет того, что банки спекулируют на валютном рынке и придерживают полученные от Центробанка деньги?

– Мы этого не делаем. Понимаем, что это вредно для экономики страны, дестабилизирует курс национальной валюты, поэтому системообразующие банки, конечно, этим заниматься не должны. Что касается придерживания денег, то поймите: при ставке привлечения в 18% держать у себя просто так эти средства крайне убыточно. Это в Америке банки получают средства ФРС почти бесплатно, а у нас нет иного выхода, как эти средства размещать в кредиты. Конечно, у банков возникает проблема, как обеспечить надежность кредитования в условиях, когда риски повышаются, стоимость залогов падает, да и гарантии, скажем, субъектов Федерации во многом сегодня обесцениваются.

– Как обеспечивать кредиты и стоило ли брать планку в 2% по росту портфеля?

– Других методов стимулирования экономики все равно не изобретено. Если вы посмотрите на системные меры поддержки во всех государствах мира, они предусматривают восстановление банковского кредитования. [Президент США Барак] Обама об этом говорит, [канцлер ФРГ Ангела] Меркель об этом говорит, поскольку немецкие банки тоже неохотно дают деньги даже наиболее крупным клиентам, таким как Siemens или Daimler.

Наше правительство в свое время достаточно остро поставило перед госбанками задачу поддержания кредитования торговых сетей. Мы традиционно мало работали с ними, а сейчас стали активно кредитовать. И одна из отраслей, которая демонстрировала рост в январе – феврале сего года, – это как раз розничная торговля. А ситуация была критическая, и казалось – буквально осенью прошлого года, – что торговые сети сейчас начнут закрываться, банкротиться, но, как видите, ситуация стабилизировалась. Конечно, жизнь покажет, мы, наверное, еще не пережили самое трудное. ВТБ сейчас завершает создание своей факторинговой компании, потому что и факторинг, и кредитование торговых сетей надо восстанавливать. Другое дело, что кредитовать надо прежде всего эффективные предприятия. Спасибо родному правительству, что при всем обилии контролеров, которое у нас есть, у нас нет госпредставителей, которые бы дирижировали, какие и кому кредиты выдавать.

– Что есть на сегодня? Названы приоритетные отрасли и Генеральная прокуратура, которая за этим следит?

– Контролеры ЦБ зашли в банк на прошлой неделе, Счетная палата постоянно проверяет. Но управленческие решения остаются за менеджментом. Государство пытается воздействовать рыночными методами. Например, путем предоставления госгарантий: если в оборонке госгарантии составляют 70% от суммы кредита, по другим отраслям – 50%, путем предоставления субсидий по кредитным ставкам, по кредитам селу субсидии до 100% доходят. Это шаг вперед, потому что определенную долю рисков с нас снимает.

– Вы говорили о том, что, возможно, будет много случаев банкротства. Сколько будет, вы думаете, среди банков?

– Неблагодарная это вещь – предсказания. Я думаю, все понимают, что большой угрозы для стабильности банковского сектора финансовое банкротство даже сотни банков не принесет. Если этот процесс пойдет, поддержка проблемных банков со стороны государства будет более селективной. Кстати, мы часто критиковали наш банковский сектор, но он оказался более конкурентоспособным, чем наша промышленность. Частные банки вынуждены были конкурировать с госбанками и иностранными банками и, мне кажется, приобрели опыт конкурентной борьбы; в целом мы видим сейчас, что банковский сектор достаточно быстро адаптировался. В условиях кризиса банки способны сыграть очень важную роль в определении наиболее эффективных проектов и отраслей, которые перспективны и которые банк готов кредитовать. Не может экономика после кризиса быть точно такой же, какой она была до него. Кризис перепроизводства неминуемо приведет к структурным изменениям. Возможно, не стоит достраивать какой-то стан или запускать новое производство, если эта продукция теперь не будет востребована. Если клиент будет настаивать, что он должен получить максимально дешевые деньги, чтобы осуществить свои мечты двухлетней давности, для экономики это контрпродуктивно. Экономика все равно это не переварит. Безусловно, мы продолжим кредитование предприятий, может быть, более выборочно, более осмысленно. Параллельно будем решать задачу защиты своего баланса от плохих активов. От других рисков мы сегодня практически застрахованы, риски, связанные с ценными бумагами, курсами валют, процентными ставками, сведены к минимуму.

– Что, если к вам перейдут плохие залоги в большом количестве?

– У нас был опыт, хотя и совершенно другого масштаба. После 1998 г. мы конвертировали долг «Камаза» в акции и потом продали их с прибылью на высоком рынке. Активы, неликвидные в условиях кризиса, не обязательно плохие. И недвижимость в центре Москвы, и земля на Рублевке, и акции предприятий в период экономического подъема вновь обретут ликвидность и свою цену.

– Как вы будете этими активами управлять?

– Думаю, что есть два пути. Рано или поздно государство может прийти к идее создания специального государственного института по выкупу активов у банков. Или можно создать по опыту, допустим, Швеции отдельную компанию с участием банков, куда они переведут плохие активы, которые впоследствии будут реализовывать.

– Вы можете описать масштаб бедствия – хотя бы в рамках ВТБ?

– Мы когда коллегиально обсуждали необходимость дополнительного капитала, то за основу взяли цифру в 8–10% плохих кредитов. Посмотрели на Казахстан, посмотрели прошлый кризис азиатский, что в Корее происходило. Возьмите 8–10% от кредитного портфеля, который составляет 2,5 трлн, и вы получите примерно объем тех проблемных активов, который мы можем получить.

– А отрасли?

– Отрасли самые разные. Это может быть недвижимость, стройиндустрия, энергетика. Хотя, повторюсь, желания обладать этими активами у нас нет. Мы предпочли бы оставаться в кредитах. Мы готовы работать с клиентами по реструктуризации кредитов и их пролонгации, готовы искать нестандартные решения, идти на нетривиальные схемы.

– Например? Конвертация долга Владимира Потанина в рубли – это тривиальная схема или нет?

– У нас на момент кризиса долларовых активов было больше, чем долларовых пассивов. А с учетом того, что весь приток новой ликвидности идет в рублях и рубли замещают доллары, мы считали необходимым привести в соответствие наши активы и пассивы по валютам. И мы предложили как розничным клиентам, так и корпоративным, прежде всего тем, у кого нет валютного дохода, в том числе и крупным, и средним, и малому бизнесу (у нас где-то 40 000 кредитуемых предприятий малого бизнеса), уйти в рубли. Третья часть клиентов малого бизнеса, тех, кто имел валютные кредиты, переоформили их в рубли. Всем владельцам валютной ипотеки было также предложено перейти на рубли. Не все хотят, ставки разные по кредитам. В случае с экспортерами мы даже настаиваем, чтобы они брали доллары.

По депозитам мы пытаемся тоже регулировать, поскольку осенью прошлого года шло активное переоформление рублевых депозитов населения в валютные. В «ВТБ 24» было 20% депозитов в валюте, сейчас – 2/3. Чтобы эту ситуацию корректировать, мы понижаем ставки по валютным депозитам и увеличиваем по рублевым. Сейчас ситуация стабилизировалась, так как стабилизировался курс рубля, да и изменения в ставках сыграли свою роль.

– Залог пересматриваете, когда конвертируете?

– Мы залог пересматриваем, когда у нас возникает для этого повод, в частности, если нарушаются ковенанты и условия первоначального соглашения, тогда мы вправе пересмотреть залоги.

– Как они оцениваются?

– Есть ряд оценщиков, с которыми мы работаем и которым мы доверяем. Сегодня, на мой взгляд, нельзя прибегать только к одному методу оценки. В условиях кризиса нужно подходить к этому вопросу, исходя из некой «справедливой цены залога». У нас есть корпоративные клиенты, где только наличности в компании больше, чем рыночная оценка их стоимости. Фондовый рынок сейчас психологически болен. Важно переждать низшую фазу цикла, не дрогнуть, и цены рано или поздно вернутся на более высокие уровни.

– Возможна ли с «Газпромом» ситуация, как с «Камазом», т. е. конвертация долга в акции?

– Ну «Газпром», положим, хороший и надежный заемщик, и вопроса с конвертацией его заимствований у нас не встает. Что касается акций других предприятий, то надо понимать, что для банка это может означать рост доли неработающих активов, а в случае если банк становится владельцем более 20% пакета акций, прямой вычет из банковского капитала. При крайней необходимости такой вариант возможен, но не как системная мера.

– То есть схема объединения «Норильского никеля», «Металлоинвеста», которую они предлагали с обменом долга, в том числе ВТБ, на акции, уже не подходит?

– Никакой официальной, согласованной схемы не было и нет. Если честно, это даже не обсуждалось с ВТБ. Я думаю, что вообще процесс консолидации правильный. И мне как банку комфортнее работать с некой глобальной компанией, у которой доля рынка большая, а производство диверсифицировано. А что касается конверсии, повторяюсь, наш главный товар – это кредит, и мы этим товаром хотим торговать.

– Все-таки акционеры «Норникеля» и «Металлоинвеста» предлагают, чтобы государство получило долю в этой компании.

– Мы очень осторожны в каких-либо обещаниях по реструктуризации, облегчению долгового бремени – не должно быть ощущения прощения. Есть заемщик, он должен деньги, да, ситуация особая, кризисная – значит, надо находить взаимоприемлемую схему, по которой заемщик эти деньги будет возвращать. Мне ведь государство деньги дает на возвратной основе. Капитал, кстати, который весь пойдет на кредитование реального сектора, тем не менее при негативной динамике кредитного портфеля будет съеден. Поэтому прощать, списывать, будь то потребительский кредит, ипотека или кредит крупнейшим компаниям, мы не можем. Надо смотреть на реальные финансовые потоки предприятия, делать прогнозы, делать такую программу кредитования, которая позволила бы предприятию расплатиться пускай не за год, пускай не за два с этим кредитом. Кстати, политических задач госбанкам, чтобы брать в собственность предприятия, никто не ставил. Напротив, я думаю, что сегодня власть заинтересована в партнерстве с частным бизнесом по управлению этими активами, потому что в кризис особенно важно правильное взаимодействие. Чем дольше собственник может управлять этим сам, тем для нас лучше, мы всячески будем ему содействовать.

– У вас есть прецеденты, когда вам приходилось все-таки отбирать контроль у собственников?

– Пока нет. Но думаю, что к середине этого года будут безусловно.

– Насчет иностранных банков: у них ведь тоже не все хорошо. Ходили слухи даже, что российские банки могут покупать зарубежные банки, особенно те, которые в Восточной Европе...

– У нас таких планов нет. В принципе, Восточная Европа, наверное, могла быть бы неплохим дополнением к той структуре, которую мы отстраивали по странам СНГ. Но кризис, по моему мнению, не лучшее время для выхода на совершенно новые, незнакомые рынки. К тому же нужен большой управленческий ресурс, интеллектуальный, временной, финансовый, чтобы этим заниматься. Сейчас и в России на пределе все ресурсы... У нас доля рынка растет. Мы в прошлом году увеличили долю рынка в стране почти на 3% в рознице и на 2% в корпоративном бизнесе. Мы даже в России заморозили программу расширения нашей розничной офисной сети. Мы довели офисы до 500, и у нас были планы идти дальше, но пока мы решили воздержаться. Мы ориентируемся на органический рост. У нас есть возможности наращивать клиентскую базу.

– А на Украине не рассматриваете приобретений?

– На Украине у нас есть банк. Ситуация там очень тяжелая и политически, и экономически. Хорошо, что к ним кризис позже, чем к нам, пришел. Нам это дало возможность подготовиться и руководство нашего украинского банка предостеречь. Там сейчас идет принудительная капитализация банков, и мы также вынуждены принимать меры по увеличению капитала нашего банка.

– В свое время вы помогали разобраться в проблемах Связь-банка...

– Мы были первыми, кто посмотрел на этот банк с точки зрения его приобретения. ЦБ помнит наш опыт по Гута-банку, поэтому первые, к кому он обратился, были мы. Мы поняли, что для нас этот банк не представляет интереса, и свои наработки передали Внешэкономбанку.

– А спасать кого-то еще не будете?

– Я же не спасателем работаю.

– Но предлагали помочь?

– Исключительно на добровольной основе.

– У вас есть секрет, как отбиваться?

– Мне очень просто отбиться. Если кто-то готов взять ответственность и завалить второй по величине банк в стране с вытекающими отсюда последствиями...

– Как банк со стадии быстрого развития, двукратного роста перестраивается в кризисный сценарий? От чего вы отказываетесь? Вот, например, инвестбанк вам сейчас не обуза? Что он делает?

– Наш инвестиционный бизнес, осуществляемый под брендом «ВТБ капитал», работает успешно и уже серьезно заявил о себе на российском и международном рынках. К нашим офисам в Москве, Лондоне и Сингапуре в июне этого года добавится банк в Дубае. В крайне сжатые сроки была сформирована команда профессионалов международного уровня. В настоящее время в штате «ВТБ капитала» порядка 500 специалистов, около 200 из которых работают в лондонском офисе компании. «ВТБ капитал» фокусирует свою деятельность на организации выпусков долговых и долевых ценных бумаг, развитии бизнеса прямых инвестиций, торговых операциях, операциях на глобальных товарно-сырьевых рынках, управлении активами, предоставлении клиентам консультационных услуг по сделкам на рынках капитала и в области слияний и поглощений в России и за ее пределами. Последний пример – успешная секьюритизация кредитного портфеля наших европейских загранбанков на сумму свыше $500 млн.

– Насколько вы урезали план по рознице?

– В прошлом году прирост розничного портфеля был 100%, в этом году – 20%.

– Насколько, вы думаете, вообще сократится розничный рынок в России? Мы вернемся назад в 90-е гг., когда не было розничных кредитов?

– По прогнозам, рост розничного рынка в 2009 г. может составить не более 5–10% в номинале. Нас серьезно беспокоит перспектива розничного рынка, в частности, в вопросах ипотеки.

Если взять ипотечное кредитование, то банковский сектор просто столкнулся с проблемой отсутствия длинной ликвидности, что вызывает еще и проблемы с нормативами ЦБ. Поэтому мы сейчас заняты вопросом поиска того, каким образом можно рефинансировать ипотечные кредиты внутри страны, потому что внешние рынки оказались закрытыми. Но планируем работать по этой теме с АИЖК, правительством, ЦБ, Пенсионным фондом.

– А какие варианты?

– Не хочу сейчас говорить, потому что ведем переговоры, но я назвал тех, кто может быть заинтересован в том, чтобы все-таки была возможность секьюритизировать ипотечные кредиты. Пока тем не менее у нас объем просроченных ипотечных кредитов сроком три и более месяцев – менее 1%.

– А автокредиты?

– Пока доля просроченных автокредитов также на уровне 1%, но процесс идет в негативную сторону. В Казахстане у некоторых банков до 25% невозвратов. Мы сейчас тоже поджались, убрали ряд наиболее рисковых продуктов. Прекратили ипотеку на стадии строительства, ряд экспресс-кредитов. Но прорабатываем варианты развития новых высокотехнологичных методов ведения розничного банковского бизнеса.

– Какова ваша оценка проведенной девальвации рубля?

– Плановая девальвация позволила избежать шоковой терапии, снизила возможные негативные последствия девальвации для населения, промышленности, банков, дала время адаптироваться к новым условиям, принять необходимые решения. Да, это было достигнуто ценой потери значительной части золотовалютных резервов. Сейчас мы видим, что начинают проявляться позитивные последствия девальвации: оживают экспортные отрасли, начинает расти производство импортозамещающих продуктов.

– Срок у Игнатьева в этом году истекает...

– За последние полгода мне чаще, чем когда-либо, пришлось общаться с председателем ЦБ и его командой. Мы много спорили, порой весьма эмоционально, далеко не всегда находили общую точку зрения. Но при этом я высоко оцениваю деятельность руководства ЦБ в период кризиса, уважаю решимость брать на себя ответственность за серьезные и порой непопулярные решения. Вообще, действия российского правительства и ЦБ были адекватны и быстры.

– А у нас [в стране] есть план [антикризисных мер]?

– Он вырабатывается по мере изменения ситуации. И важно подчеркнуть, что весь комплекс антикризисных мер не меняет общего курса на построение в стране либеральной экономики. Этот курс поддерживает лично Владимир Путин, который публично высказывался против огосударствления экономики или введения валютного контроля.

– А насколько это неразменные решения на ближайшие месяцы?

– Особенность этого кризиса в том, что никто не может точно предсказать его развитие: сроки, глубину. Поэтому, наверное, было бы неверно зарекаться от любого развития сценария. Но пока я не заметил со стороны правительства намерений отказаться от проводимого ранее экономического курса.

– А по каким вопросам вы «эмоционально спорили» с Игнатьевым?

– Ну, например, у нас была нелегкая дискуссия по вопросу гарантии по межбанковскому кредитованию. Для нас это была неожиданная ситуация, когда мы внезапно получили большие лимиты, притом еще в нагрузку и задачу кредитовать другие банки. Мы считали, что это не наша функция, не функция коммерческого банка директивно кредитовать другие банки, ведь обеспечение ликвидностью банковского сектора – задача самого Центрального банка. Мы твердо поставили перед ЦБ вопрос о необходимости гарантий и, когда были даны 90%-ные гарантии, мы успокоились, потому что в таком варианте нас это устраивало.

– А сейчас?

– Сейчас мы обсуждаем в основном вопросы, связанные с предоставлением ресурсов и капитала.

– Частные банки ЦБ ругают.

– Мы стараемся дружить.

– Дружба банка с регулятором – это хорошо или плохо?

– Дружба всегда хорошо. Но она не должна влиять на работу. Я не в бане вместе предлагаю париться, а иметь нормальные рабочие отношения и не идти на конфликт. Я вообще всегда стараюсь договориться и найти компромиссное решение, а не конфликтовать, потому что это бесперспективно, на мой взгляд, для обеих сторон. Мне кажется, я понимаю Центральный банк. У него есть логика. И даже то, что он не хочет давать ВТБ и Сбербанку какие-то особые привилегии, хотя мы несем особые функции по поддержке российской экономики.

– Самый большой кредит российской компании выдали не российские банки, а китайские. Какие там параметры?

– Мы банк – агент по этому кредиту. Сейчас наша команда вместе с командой «Роснефти» находится в Пекине и ведет переговоры по отдельным деталям сделки. Думаю, что наш банк был выбран еще и потому, что ВТБ – единственное российское финансовое учреждение, осуществляющее полноценные банковские операции на территории КНР. Я недавно вернулся из Китая, где проводил переговоры с руководством крупнейших китайских фондов – Citic, CIC (суверенный инвестиционный фонд КНР). Мы с ними плотно работаем уже год, в декабре принимали руководителей фондов в Москве. Думаю, что в ближайшее время начнем совместные инвестиции в российскую экономику.

– Можете оценить перспективы двувалютного мира, юань как будущая резервная валюта, надежда роста?

– Китай – особая модель экономического развития. Основана на больших госинвестициях, создании большого рынка госзаказов. Китай – член ВТО, но там существуют серьезные валютные ограничения. Если едете из Пекина в Гонконг, меняете валюту в определенных рамках. При этом огромный экспорт, положительное торговое сальдо и даже на этот год прогнозы 8%-ного роста ВВП.

– Верите?

– Думаю, что если не 8%, то в районе 5–5,5% это реально. Тем не менее все равно, пока экономика США не найдет выход из кризиса, мировая ситуация не улучшится, даже если Китай будет сохранять высокие темпы экономического развития. Думаю, Китай может иметь стабильный рост, но локомотивом для выхода из мирового кризиса Китай даже при таких темпах не станет, он не способен пока генерить спрос, который компенсировал бы роль США в мировой экономике.

– Допускаете возможность дефолта одной из крупных экономик, американской например? Или в Европе?

– Нет, не допускаю.

– Алексей Кудрин говорит, что государство будет следить не только за бонусами, но и вообще за вознаграждениями топ-менеджеров банков. Обсуждали, как государство будет следить за вашим? Не ваша идея?

– Упаси бог! Я вообще считаю, что популистские меры неправильные. Если мы начнем недоплачивать в банковской сфере, пускай не через год, но через пару лет точно потеряем качество людей.

– Государство сейчас в совет директоров госкомпаний очень активно номинирует независимых директоров. На вас это отразится?

– 6 марта на наблюдательном совете будем обсуждать кандидатуры трех новых независимых директоров. Есть деятель науки, частный предприниматель и один представитель финансово-банковских кругов.

– Предприниматель известный?

– Пока не очень, но как член наблюдательного совета ВТБ, я думаю, прославится. Всего в ВТБ будет пять независимых директоров. Хотел также сказать, что и многие сотрудники ВТБ были приглашены в качестве независимых директоров в ведущие российские компании.

– А как банк-кредитор вы будете настаивать на введении ваших представителей в составы советов директоров предприятий-клиентов?

– В ряде случаев – да, там, где мы являемся крупным кредитором, для улучшения контроля за финансовой деятельностью предприятия.

– «Русал» не крупный?

– Для нас – не очень. Вся группа от строителей до аэропортов и целлюлозно-бумажников и ГАЗа – это $1,5 млрд кредитов. На ГАЗ – 8 млрд руб. Мы явно не главный кредитор «Русала».

– Вы правда хотите долг «Русала» выкупить у Потанина?

– Нет, тема не обсуждалась и не рассматривалась. Мы считаем, что во взаимоотношениях с Потаниным у нас нет нерешенных проблем.

– А с чем есть?

– Это предприятия тех отраслей, которые в прошлом году оказались наиболее уязвимыми. Есть проблемы с ГАЗом, с авиаперевозчиками.

– Почему это надо у Путина обсуждать – из-за социальной составляющей? ГАЗ обанкротится, ну и что?

– Такая вероятность тоже рассматривалась. Я думаю, что социальные вопросы сейчас одни из решающих, но ряд предприятий все равно будет банкротиться. Придет другой собственник, будет управлять.

– Металлургам не даете кредитов?

– У «Металлоинвеста» есть проблемы?

– Нет, там работающий кредит.

– «Система-галс»?

– Да, там падение стоимости акций очень большое, компания публичная. Требуются новые вливания, чтобы проекты реализовывались. Например, реконструкция «Детского мира». Я вырос в Москве, и Лубянка для меня – это два здания: Комитет госбезопасности и «Детский мир». Такого места другого нет. Торговый центр в «Детском мире» – плохой проект? Мне кажется, отличный. Пока построишь, глядишь – и кризис закончится. Поэтому надо делать.

– Терминал «Шереметьево-3» будет достроен?

– С точки зрения финансирования по крайней мере проблем нет.

– Про допэмиссию акций банка голова болит?

– Нет, потому что принципиальное решение принято. 6 марта будет наблюдательный совет, который определит базовые подходы к допэмиссии: обыкновенные акции или «префы» и методологические подходы к определению цены размещения. Закон, надеюсь, будет принят в марте-апреле, затем займемся проспектом эмиссии. Но завершить процесс раньше III квартала текущего года вряд ли удастся.

– Какие предложения менеджмента?

– Я считаю, что обыкновенные акции предпочтительнее, цена должна определяться на основе ряда оценок, а не только сегодняшней котировкой акций.

– А что планируется делать с миноритариями, в частности российскими гражданами?

– Я сторонник того, чтобы найти возможность компенсации розничным акционерам. Например, наподобие системы страхования банковских вкладов до какого-то уровня выплатить полностью, а свыше – уже нет. К сожалению, с юридической точки зрения эта тема очень непростая и, возможно, не имеет решения в рамках одного акционерного общества. Но мы продолжим исследовать этот вопрос. Будем искать решения, чтобы идея народных IPO не была окончательно похоронена мировым кризисом.

– С крупнейшими негосударственными акционерами вы работаете, они будут участвовать в допэмиссии?

– Я думаю, мы сначала должны определиться с характером акций и стоимостью и потом будем работать. Будем предлагать всем. В соответствии с законодательством.

– Сами будете участвовать?

– Подумаю. Скорее всего да.

– На мониторе котировки акций ВТБ часто смотрите?

– Сейчас нет, приоритеты другие. Повлиять на состояние и динамику мирового фондового рынка я не могу, а что просто смотреть? Мы уверены, что позиции группы ВТБ будут только укрепляться, и в перспективе и рынок, и наши акционеры по достоинству оценят это.

Почему смертоносные жуки не пугают Костина

Костин о телевидении: «В октябре прошлого года пришел с работы поздно ночью домой, включил телевизор на московский канал, там шло ток-шоу, где ругали российские банки, обвиняя их во всех смертных грехах. Переключил на «Евроньюс». Там немецкие депутаты в парламенте материли руководителя Deutsche Bank Йозефа Акерманна, который отказался только от бонуса, а не от зарплаты. Дальше переключать каналы я не решился, а чтобы успокоиться, поставил фильм ужасов «Мумия-3» (кадр из фильма на фото. – «Ведомости») – дай, думаю, отдохну нормально. Там все спокойно: смертоносные жуки-скарабеи под кожей уже не так пугают, как телевизионные программы».