Вечные ценности: Счастливы по-своему
В недавнем выступлении в Ледовом дворце Санкт-Петербурга патриарх Кирилл говорил с сидевшими перед ним молодыми людьми о счастье. Нет смысла пересказывать его речь, выложенную на сайте Московской патриархии, замечу лишь, что выстроена она необыкновенно грамотно, по всем правилам риторического искусства – с примерами из личного опыта и романа Жюля Верна. Патриарх явно старался не утомить слушателей чрезмерным прозелитизмом, лишь однажды процитировал Священное писание, ни разу не помянул имени Христа, очевидно сводя все возможные раздражители к минимуму. И вполне чутко нащупал актуальную для всякого тему. Счастье.
Именно в нем большая часть человечества и видит цель жизни. В собственном праве на счастье не сомневаются даже те, кто слыхом не слыхивал о Декларации прав человека. С недавних пор секретами достижения счастья занимаются не только психологи, но и социологи, и экономисты.
Одно из самых массовых заблуждений относительно христианства тоже связано со счастьем. Оно в том, что, по мнению многих, следование христианским заповедям (суть которых – в жертвенной любви) исключает достижение счастья. Действительно, призыва «Будьте счастливы» в Новом Завете не звучит. Напротив, говорится, что Царство Небесное можно достичь лишь через терпение скорбей. Какое уж тут счастье?
Тем не менее противоречия между счастьем и христианством, конечно, нет. Несмотря на то что слово «счастье» в Евангелии действительно не встречается. Но просто во времена, когда делался Синодальный перевод Библии на русский, «счастье» имело два значения. Первое, древнее, связывало счастье с удачей, фортуной. Счастливый – то есть получивший благую долю, хорошую часть. Второе, близкое к современному, значение стало проступать лишь в XVIII в. и означало счастье как удовольствие, блаженство. Понятно, что ни счастье-удача, ни замкнутое на себе счастье-удовольствие не имело ничего общего с духовной радостью и весельем, к которым призывал учеников Христос.
Но постепенно значение слова все раздвигалось и раздвигалось. Счастье каждый и в самом деле начал понимать по-своему. В счастье открылась грань, делающая его ощущением богоугодным. Лучше всех об этом сказал Василий Шукшин. В его киноповести «Живет такой парень» есть эпизод, в котором школьный учитель зачитывает сочинение своего ученика – о том, как тот «зорил» с мальчишками сорок, потом пек сорочьи яички, боялся волка, хохотал, как вечером ему попало от матери и как он ел лапшу. «Папка спросил меня: «Хорошо было в лесу?» Я сказал: «Ох, и хорошо!» Папка засмеялся. Вот и все. Больше я не знаю, чего». Сочинение счастливого человека, заключает учитель.
И почему-то кажется, что вот такое счастье уж точно угодно небесам. Это ведь полнота жизни. И благодарность жизни, которая дана. Кем? Этого можно даже не знать.
Так незаметно, осваивая значение слова, человечество проделало путь от роли раба, получающего долю от своего Господина, до участи сына, который наследует все, что имеет Отец.