Чужие символы
Выставка в Пушкинском музее дает больше шансов понять мало нам знакомую польскую живопись, чем от души полюбить ее
Не досталось. Дорота Фольга-Янушевская
куратор выставки. «Есть картины, которые я хотела бы, но не смогла показать. Они сейчас на других выставках – в Тейт-галерее в Лондоне, например»
Выставка «Символ и форма. Польская живопись 1880–1939» ожидалась с надеждой, рожденной «Москвой – Варшавой», которая прошла в Третьяковке пять лет назад. Та выставка не только сравнивала две национальные художественные школы, но касалась политики, очень, как известно, портившей наши добрососедские отношения. Но она заставила внимательно всмотреться в польскую живопись, которая оказалась похожей и на нашу, и на европейскую и просто хорошим искусством.
Нынешний показ в Пушкинском – без политики, это музейная выставка с научно-познавательным уклоном. Каждая из более сотни работ представлена с обширным пояснением, где есть и исторические обстоятельства, и расшифровка сюжета, и объяснение скрытых подтекстов. И если с формой нам все понятно: символизм, подражание французам и немцам, экспрессионизм, формальные поиски начала ХХ в., ар деко – все это в русле и нашей традиции, то символы, конечно, не полякам не расшифровать.
Без нескольких работ – особенно без салонных ню – выставка могла бы обойтись, они хотя и иллюстрируют польскую историю искусства, но живописно банальны и даже неприятны.
И тут дело не во вторичности – «Причесывающаяся» Владислава Слевиньского очень похожа на знаменитые пастели Дега, но это прекрасная и нежная картина. А его же «Портрет сироты из Поронина», напоминающий многие портреты классиков парижской школы, – шедевр.
Поляки привезли к нам из 14 своих музеев несколько действительно важных для своей национальной культуры картин: «Станьчика» Яна Матейко, «Порочный круг» Яцека Мальчевского, показывающий, чем взвинченный польский символизм отличается от меланхолического русского, знаменитый – нервный и злой – автопортрет («Последняя сигарета») Станислава Игнация Виткевича. Порадовали запомнившимся с «Москвы – Варшавы» очень похожим на раннего Петрова-Водкина Людомиром Сленьдзиньским.
Но хотелось бы еще того, что помнится по иллюстрациям, из истории и по литературе, – картин Станислава Выспяньского (они, наверное, в Лондоне на выставке британского и польского символизма), яркого авангарда. Ведь длинные объяснения хочется читать, когда увиденное захватывает.