Черные сказки

Когда номер «Ведомостей» выйдет из типографии, победители 20-го «Кинотавра» уже будут известны, поэтому ниже – не прогнозы, а наблюдения.

Фильмы на фестивале ходят парами. Сделанная Сергеем Снежкиным экранизация повести Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом» аукается с режиссерским дебютом драматурга Василия Сигарева «Волчок». «Бубен, барабан» Алексея Мизгирева догоняет «Сказку про темноту» Николая Хомерики. Везде страшно.

В «Волчке» история универсальная: место и время действия не обозначены, имен нет. Просто мать и дочь; где-то в глубине России; всегда. «Похороните меня за плинтусом» конкретнее: брежневская Москва, квартира заслуженного артиста; бабушка и внук с биографиями и историями болезни.

Обе картины серые, почти бессолнечные: страна такая.

Дочка безоглядно любит пьющую, гулящую, плюнувшую на нее мать.

Бабушка, неудавшаяся актриса с властной старческой придурью, любит внука так, что лучше б сразу прибила. Болезненный мальчик хочет к матери, но мать к нему не пускают.

В героинях «Сказки про темноту» и «Бубна, барабана» любовь копится годами, как письма без адреса. Растет как опухоль. Неважно, где происходит действие: в большом городе или шахтерском поселке. Обе картины серые, совсем бессолнечные; ну да.

С детьми все нагляднее: их не находящие выхода чувства символически переносятся на животных. Ненависть, жалость. Девочка душит подушкой подаренного матерью ежа. Мальчик хоронит убитого дедом мышонка. Хотел за плинтусом, разрешили в снегу.

Во всех четырех фильмах солируют женщины. Яна Троянова (мать в «Волчке») безошибочно типажна, словно из соседней коммуналки. Светлана Крючкова (бабушка в «Похороните меня за плинтусом») сочна, избыточна, монструозна. Алиса Хазанова (одинокая милиционерша в «Сказке про темноту») ходит томной тоскующей павой. Наталья Негода (одинокая библиотекарша в «Бубне, барабане») каменеет, как героиня античной трагедии. Сильная, долго терпевшая несправедливость жизни, в которой ей некого полюбить. Полюбившая заезжего дурака – лишь бы не опостылевших местных. Не сумевшая простить никого, и себя тоже.

Было на «Кинотавре» кое-что и про мужчин. Они совсем больные на голову. Как пенсионер из спального района (очень театральный, но клинически достоверный Сергей Дрейден) в «Сумасшедшей помощи» Бориса Хлебникова. У безумного рыцаря добра, одержимого шизофреническими идеями спасения соседей, есть глупый оруженосец (Евгений Сытый), которого в начале фильма недвусмысленно уподобляют свинье, и темный двойник – такой же безумный участковый, агент абсолютного московского зла (Игорь Черневич). При всех сумасшедших коленцах картина, разумеется, серая, как панельные многоэтажки.

Яркие краски в густую венозную кровь «Кинотавра» впрыснули только два фильма: дискотечная проповедь Ивана Вырыпаева Kislorod и «Я» Игоря Волошина – наш ответ «Трэйнспоттингу», «Реквиему по мечте» и «Пролетая над гнездом кукушки». Галлюциногенная элегия наркомана, косившего от армии в дурке. Вспоминающего первую любовь и потерянное поколение начала 90-х: все умерли, а я остался. Как и у Вырыпаева, у Волошина много патетики и еще больше понтов, но это только в плюс фильму про маленьких солдат свободы, погибших не в подворотне, так в психушке, не от героина, так от аминазина. Режиссура «Я» тоже дышит невиданной на этом «Кинотавре» свободой. Волошин, кажется, единственный, кто после балабановского «Брата» и бусловского «Бумера» нашел точный стилевой ключ к началу российских 90-х. Соединил клинические ужасы и вольнолюбивый пафос Кена Кизи не только с криминальными анекдотами Ирвина Уэлша, но и с русской блатной романтикой. Умело довинтил каждый стилистический элемент до абсурда. Поставил рядом «Шизгару» и Шуфутинского, Videokids и Swans. Намешал в диалогах такую густую феню, что можно шприц втыкать. А шприц дал в руки Оксане Акиньшиной, главной девушке-грезе нового русского кино.