Под управлением барона

Музыкальный фестиваль Herrenchiemseefestspiele проходит в Нижней Баварии, на острове на озере Кимзее. Концерты устраивают попеременно, то в старинном соборе – под его сводами отлично звучат григорианские хоралы и мотеты Орландо ди Лассо, – то в «Баварском Версале», построенном в конце XIX в. Людвигом II. Для больших концертов с участием хора и оркестра отведен роскошный Зеркальный зал.

Основатель и интендант фестиваля барон Энох цу Гуттенберг явно предпочитает крупные музыкальные формы, а Вагнеру – Гайдна, Брукнера и Мендельсона. На нынешнем фестивале он дирижировал тремя масштабными ораториальными концертами: «Сотворением мира» и «Временами года» Гайдна и «Илией» Мендельсона.

Мощная и цельная интерпретация оратории Мендельсона, проведенная на высоком градусе драматизма, доказала, что за пультом стоит мыслящий и чрезвычайно добросовестный музыкант, энтузиаст, щедро расточающий силы и вдохновение. Поэтому провинциальный хор из ближнего городка и местный оркестрик KlangVerwaltung («Окультуренный звук»), играющий, между прочим, на скрипках Амати и Страдивари, звучали ничуть не хуже прославленных столичных оркестров.

Слитность и пылкость исполнения у них, пожалуй, была даже выше. И хотя поначалу скрипки вступили не очень уверенно, мало-помалу мощная и страстная музыка, искусно слепленная Мендельсоном по матрицам ораторий Генделя и Пассионов Баха, полностью захватила аудиторию: драматизм и оперная патетика речитативов оттенялись лиричнейшими ариями солистов, и все вместе звучало так ярко и интересно, что некогда было дух перевести.

На следующий день в Королевском дворце давали концерт совсем иного рода. Замечательно мягкий, деликатный голосок Эммы Киркби, певшей старинные английские баллады и песни Джона Дауленда и Роберта Джонса, растекался по ступеням парадной лестницы дворца и воспарял ввысь, к стеклянному шатровому потолку.

Британке, певшей в аутентичной манере, одомашненным, теплым, словно осиянным неярким светом тембром, виртуозно аккомпанировали на виолах да гамба Хилле Перл и Фридерике Хейманн. Обе демонстрировали потрясающую технику и чуткую, дышащую интонацию: звук жильных струн идеально сливался с негромким голосом лютни. На лютне играл Якоб Линдберг; и вся эта премилая компания сидела прямо на лестничной площадке. А внизу и вверху, под и над музыкантами, располагалась публика в вечерних туалетах.