Право: Договор дороже денег
Неудивительно, что на фоне кризиса стали раздаваться голоса о том, что следует пожертвовать нерушимостью договорных обязательств и облегчить положение несостоятельных должников. Тот, кто проигрывает, нередко задумывается об изменении правил по ходу игры. Наступление на освященные временем принципы контрактного права ведется по двум направлениям: во-первых, постоянно пересматривается законодательство о банкротстве с целью сузить права кредиторов и, во-вторых, нормам Гражданского кодекса пытаются дать толкование, которое позволило бы должникам на «законном» основании отказаться от исполнения своих обязательств.
Довольно расплывчато сформулирована и общая норма Гражданского кодекса РФ (ст. 451), к которой ныне все чаще апеллируют должники, пытающиеся избежать банкротства. В ней сказано, что «существенное изменение обстоятельств, из которых стороны исходили при заключении договора, является основанием для его изменения или расторжения». Именно на нее ссылались структуры «Базового элемента» в своих исках к Альфа-банку о расторжении кредитных договоров («Ведомости» писали об этом 19.05.2009).
Сейчас в правительстве РФ разрабатывается новая версия закона о банкротстве, активно лоббируемая одной из крупнейших холдинговых компаний. Она лишает кредиторов права решать вопрос о введении процедуры финансового оздоровления – теперь окончательное слово будет за арбитражным судом, который сможет принудить кредиторов к принятию этого плана. Все это подкрепляется ссылками на западный опыт, в частности американский. Как же обстоит дело там?
Действительно, американское законодательство о банкротстве позволяет бизнесам, находящимся в процессе реструктуризации, отказываться от части своих обязательств по решению суда. Но, во-первых, нужно иметь в виду, что в этом отношении законодательство США наиболее снисходительно к должникам и одобряется далеко не всеми специалистами, так как дает подобным бизнесам неоправданные конкурентные преимущества. Европейские законы о банкротстве, как правило, значительно жестче. Во-вторых, буква закона о банкротстве применяется в США с учетом развитого прецедентного права.
Российские же нормы весьма расплывчаты, а прецедентов, способных дать четкие ориентиры, еще очень мало. Так, недавно в закон о банкротстве было введено понятие «подозрительных сделок», которые могут быть признаны судом недействительными. Это понятие можно толковать весьма широко, поскольку в конечном счете оно зиждется на простой «неравноценности» встречного обязательства (должник предоставляет больше или получает меньше, нежели он мог бы рассчитывать при неких «сравнимых обстоятельствах»). Между тем в ведущих юрисдикциях Западной Европы – Франции, Германии, Англии, Нидерландов – неравноценность встречных обязательств (laesio enormis) сама по себе не является основанием для признания сделки недействительной.
Статья 451 ГК называет четыре дополнительных условия, при совпадении которых договор может быть расторгнут либо изменен: 1) в момент заключения договора стороны исходили из того, что такого изменения обстоятельств не произойдет; 2) изменение обстоятельств вызвано причинами, которые заинтересованная сторона не могла преодолеть после их возникновения при той степени заботливости и осмотрительности, какая от нее требовалась по характеру договора и условиям оборота; 3) исполнение договора без изменения его условий настолько нарушило бы соответствующее договору соотношение имущественных интересов сторон и повлекло бы для заинтересованной стороны такой ущерб, что она в значительной степени лишилась бы того, на что была вправе рассчитывать при заключении договора; 4) из обычаев делового оборота или существа договора не вытекает, что риск изменения обстоятельств несет заинтересованная сторона.
Второе, третье и четвертое условия нет нужды подробно разбирать: отметим только, что обременительность договора и невозможность для должника преодолеть последствия экономического кризиса зачастую довольно очевидны, обычаи делового оборота отыскать вряд ли удастся, а из существа кредитного договора однозначно не вытекает, что весь риск изменений падает на должника. Поэтому эти условия не могут стать препятствием для удовлетворения исков должников. Вчитаемся, однако, в первое условие. На первый взгляд оно соответствует существующей в западном праве доктрине imprevision (непредвиденности). Но это только на первый взгляд. Ведь imprevision требует от должника доказательства того, что он не мог разумно предвидеть экономический кризис и учесть его при заключении договора. Но по буквальному смыслу ст. 451 ГК РФ должнику нужно всего лишь доказать, что он его не предвидел. А доказать это совсем не сложно – кто же вообще станет заключать договор, зная, что грянет кризис и платить придется гораздо дороже? Раз договор был заключен, значит, стороны пребывали в уверенности, что все будет о’кей. Таким образом, ключевое условие для обоснованности иска – разумность предвидения – оказывается размытым и практически выброшенным за борт. Получается, что согласно букве ГК РФ рискованная кредитная политика не несет однозначной финансовой ответственности. Более того, чем она рискованнее, тем сильнее (существеннее) будет изменение обстоятельств и тем больше у истца шансов на успех.
Из всего этого следует довольно неожиданный вывод: формулировки российского ГК гораздо благоприятнее для должников, чем статьи западных кодексов, и нуждаются скорее в ужесточении, чем в смягчении. Гарантией от массового пересмотра контрактных обязательств пока что выступает не буква закона, а собственная политика судов, не раз озвученная председателем ВАС Антоном Ивановым, считающим пересмотр договоров неприемлемым в текущих условиях.