У нас есть хорошие работы

Рынку современного искусства не страшен кризис, считает Оливер Баркер, директор департамента международного современного искусства Sotheby’s в Лондоне

Оливер Баркер, как и все высокопоставленные аукционисты, излучает оптимизм. Несмотря на то что цены на современное искусство прекратили рост и громких рекордов не ставят. Однако и паники в этом секторе рынка не наблюдается благодаря осторожной политике аукционных домов.

– Рынок современного искусства считается самым уязвимым во времена экономических потрясений, оцените ситуацию сегодня.

– Все зависит от того, какую собственность вы продаете. У нас по-прежнему есть хорошие работы, хотя и в меньшем количестве. Если таких вещей достаточно для аукциона, то есть и коллекционеры, настроенные решительно. На лучшее цены остаются высокими.

– Но сейчас можно купить Уорхола дешево?

– В нынешней ситуации можно найти выгоду. Есть коллекционеры, готовые ждать, когда цены упадут, но они рискуют упустить нужную вещь. Однако на наших последних торгах цены на многих художников были даже выше, чем в прошлом году. На картины Питера Дойга цены были неожиданно высоки, Александр Колдер – рекордная цена за его модуль. Картина Уорхола ушла почти за 4 млн фунтов, а это не кризисная цена.

– «Сердце» Джефа Кунса семь лет назад стоило $1 млн, в прошлом году – 12 млн фунтов. А сегодня?

– Джеф Кунс – один из самых важных, если не главный из ныне живущих американских художников. Исходя из фактов и по моим ощущениям, цены на него будут расти и через пять-семь лет, но как, я не могу предсказать.

– Центром интереса к современному искусству всегда был Нью-Йорк, а как сейчас?

– В мире немало ценителей современного искусства. Да, сейчас коллекционеры стали более внимательны к тому, что покупают. Но и покупает сейчас гораздо больше людей, чем пять лет назад, когда не было кризиса.

– Сейчас плохое время для новичков рынка?

– Это зависит от художника, на последних торгах были новые художники – Джулия Мератто, например. Хотя, конечно, там было больше классических авторов, таких как Колдер. Но если замечательный художник сделает замечательную работу и галерея захочет ее продать – пожалуйста. Аукцион – демократический процесс, любой может купить такую картину.

– И у молодых те же шансы, что у Кунса?

– Не сейчас, но в будущем. Не забывайте, что мы не только проводим аукционы, у нас есть неаукционные продажи, частные продажи, и не только признанных мастеров.

– Русские художники завидуют китайским, заоблачным ценам на их искусство. В чем китайское арт-чудо?

– Не думаю, что это секрет. Это комбинация из мастерства художников, маркетинга галерей, которые их продвигают на рынок, и коллекционеров, готовых их покупать. У китайцев все это было. Ничего не мешает и русским так же действовать. Чтобы попасть на волну популярности, нужно проводить выставки по всему миру, чтобы мир увидел уровень современного русского искусства, тогда коллекционеры проявят интерес. Для этого есть много мест – Венеция, Базель, Майами. В сентябре будет московская биеннале.

– Галеристы не любят аукционы, цена на художника может взлететь, после чего с ним трудно работать.

– Наоборот, многие галереи любят работать с аукционными домами, ведь мы представляем их художников более широкой аудитории. Но именно галереи – источник новаций в современном искусстве. Sotheby’s же сфокусирован на мастерах со сложившейся репутацией. Однако у каждого художника есть первый аукцион, и мы выбираем новых, ориентируясь на вкус коллекционеров, выбираем тех, на кого есть или будет спрос.

– Что лучше – снизить эстимейт, чтобы состоялась продажа, или держать цену?

– Мы выбираем продажу. Ни художнику, ни нам, ни продавцу не будет лучше, если вещь не продастся. Особенно продавцу – а мы его агенты. Но нет единой формулы для установки эстимейта, к каждой работе – индивидуальный подход. Мы очень внимательны к обозначению цены. Последние торги были очень удачными, и это много говорит о нашей стратегии. Психологически понятно, что покупатели хорошо реагируют на разумные цены, и сейчас мы не ведем агрессивную политику.