Перформанс как цветок

Новая работа Кулика будет показана в сентябре на выставочной площадке ЦУМа и здесь же создается. Художники или актеры повторяют несколько десятков московских перформансов, показанных в разные времена, но за белым экраном, так что получается нечто похожее на театр теней. Запись этого театра будет транслироваться на стенах выстроенного лабиринта, проходя сквозь него, зритель должен пережить потрясение. «Москва. ЦУМ», как все работы Кулика, подверглась критике еще до рождения.

– Есть мнение, что такой театр теней – похороны перформанса.

– Перформанс умирает в тот момент, когда он заканчивается. Документация перформанса не есть его продолжение. Перформанс – социальный, антисоциальный – не товар, он оставляет после себя только память. А тень – это максимальное приближение к памяти. Когда человек смотрит документацию перформанса – то, если он на нем был, вспоминает десять процентов, если не был, то представляет только омерзительную картинку. Когда он присутствует на перформансе, он его переживает, видит живого человека, а когда смотрит на картинку, то ему кажется, что это просто фигня. Вот если смотреть на фотографии акций «Коллективных действий» – кто-то натягивает проволоку. Понятно?

– Непонятно.

– А когда едешь с ними за город, натягиваешь эту веревку, участвуешь потом в обсуждении, тогда понятно. А я как раз превращаю перформанс в искусство, перевожу его в зону эстетики. И при переводе перформансов в тень – разных художников, разных времен – они смотрятся как единое действие. И это действие юродивых, это какие-то сакральные практики. Но так, конечно, никто к перформансам не относился. Их называли современным искусством, московским концептуализмом.

– ЦУМ, перформанс, сакральное – слова, не созвучные «пространственной литургии».

– Ну я же под литургией подразумеваю не религию, а традицию максимально полного – всеми возможными средствами – воздействия на зрителя. На выставке «Верю» была опробована тема, в театре «Шатле» – средства.

– Но в «Шатле» в вашем оформлении звучала религиозная музыка.

– А теперь я решил сделать это на материале, никакого отношения к религии не имеющем. Да еще в Москве, в ЦУМе. Любое пространство можно наполнить сакральным содержанием, главное, чтобы получилось произведение, воздействующее на зрителя. Я делаю литургию средствами современного искусства, это субъективный рассказ о произведениях, которые я отобрал. Будет выстроен трехметровой высоты лабиринт, огромный коридор, царство теней, где на стенах будет все время что-то происходить, кто-то будет целоваться, кого-то будут распинать...

– Кто-то голый будет бегать на четвереньках...

– ...и скулить, что его обижают. И все это важно, перформанс дает материал, за которым стоит подлинное переживание.

– Так это не похороны перформанса, а памятник ему.

– Ну, это ближе. Но задача в том, чтобы показать потрясающее пространство, чтобы люди выходили из этого сдавленного, с серыми колоннами пространства ЦУМа потрясенными, с сильными переживаниями, чтобы коммерческое обернулось магическим.

– Вы сейчас пересмотрели давние перформансы – отношение к ним изменилось?

– Я за короткое время перечитал все аннотации к перформансам – в каталогах, в интернете. И везде обнаружил вытесненную религиозность. То святой дух поминается, то ангел иронично, шутливо, но поминается. Особенно много этого в «Коллективных действиях». Каждый перформанс имеет какие-то ритуальные, мистические, магические отсылки. Уже не говоря о перформансах с распятиями, иконами – есть в этом какая-то жертвенность. А попутно я читаю литературу о духовных практиках – как, какими способами люди входили в то или иное состояние. И я вижу невероятное сходство, только духовные практики – это долгие традиции, а наши перформансы делали люди, лишенные традиции, и они считали, что занимаются современным искусством. Если на Западе художник зашивает себе рот, то так он протестует против...

– ...цензуры...

– ...или лживости буржуазного общества, а у нас это делается неизвестно почему и по законам мифотворчества, поэтому русский перформанс был ритуальным действием. Это было чистое взятие на себя грехов общества, часто неосознанное.

– А как лидер «Коллективных действий» относится к такой интерпретации?

– Андрей Монастырский сейчас наш самый большой друг и советник. Он-то один из осознанных магов и волшебников.

– А художники охотно повторяют перформансы?

– Никто не отказался, есть, конечно, разные мнения, самое глупое – что это убьет перформанс. Но как его можно убить? Если хочешь сделать перформанс, делай! Перформанс как цветок – вот он есть и тут же умер, остались только воспоминания. Я собрал свои воспоминания и делаю из них совершенно новую вещь. Я хочу, чтобы люди в этом пространстве почувствовали себя как в сказке. Все в этом мире, как говорил Дмитрий Александрович Пригов, – это зона предпоследних истин, готовящих нас к территории, где возникают последние истины. Духовные практики и искусство всегда связаны, и художники это чувствуют.