Жизнь в людоедское время

Первая история – о дороге. Отец и сын бредут сквозь Америку – груду пыльных обломков цивилизации, среди которых обитают каннибалы. Роман Кормака Маккарти, автора «Старикам тут не место», называется просто «Дорога». Остальное тоже просто: два человека, два патрона в барабане револьвера, почти беккетовская скупость выразительных средств. Это можно экранизировать или предельно сухо, или наворотить постапокалиптических ужасов по рецептам Голливуда. Режиссер Джон Хиллкоут не смог выбрать, в какую сторону идти. Есть пара взрывных сцен, но они сработали бы гораздо сильнее, будь картина более монотонной. А тут то Шарлиз Терон появится в воспоминаниях героя Вигго Мортенсена, то за кадром повиснут музыкальные обои, к сочинению которых приложил руку Ник Кейв.

Вторая история – о трех сестрах. Они тоже живут в Америке. Одна – актриса, вторая – хиппушка, занятая помощью преступникам, у третьей муж отсидел за педофилию, а ребенок задает неудобные вопросы о террористах и о том, что делать, если к нему прикоснется мужчина. Надо кричать, говорит мать, и мальчик, конечно, кричит в самый неподходящий момент. А подходящих у язвительного Тодда Солондза не бывает. В комедии «Жизнь в военное время» он ставит обществу диагноз, усаживая персонажей за столик кафе, заставляя их вести разговоры о личной жизни и повторять две мантры: «простить и забыть» и «свобода и демократия». Мантры не работают, страна живет как в осаде, у каждого свое личное 11 сентября.

Третья история – о железном человеке. Ее любит рассказывать японец Шинья Цукамото, но годы потребовали объяснений сюжета. Герой первого «Тецуо» мутировал в гору металлолома просто в ответ на агрессивное давление мегаполиса. В новом фильме «Тецуо: человек-пуля» мы узнаем, что его отец был ученым, а мать – андроидом. Но в остальном все как в старое доброе время: пулеметный коллаж из гвоздей и чугунных болванок, индустриальный грохот за кадром.

Четвертая история – о плохом лейтенанте. В начале 90-х ее снял Абель Феррара, а теперь пересказал Вернер Херцог, уверяя, что это не ремейк. И это не ремейк. У Феррары герой Харви Кейтеля был плох потому, что мир был плох, а Иисус бессилен. Но на христианское прощение оказывался способен именно плохой лейтенант. Херцога не занимает католическая проблематика, его полицейский (Николас Кейдж) – не грешник, а зарвавшийся наркоман-психопат, которому все сходит с рук. Феррара в «Плохом лейтенанте» выяснял отношения с богом, Херцог – с социумом. Кейтель на кокаиновом приходе видел Христа, Кейджу мерещатся игуаны и душа убитого гангстера, танцующая брейк-данс. Все это очень хорошо, если не думать о фильме Феррары, но не думать о нем невозможно.