В главных ролях: Даже «Росвооружение» прогрессивнее нашей культуры

Эдуард Бояков – один из тех, кто создал в России профессию театрального продюсера, долгое время руководил главным российским театральным фестивалем – «Золотая маска», и концертным – Пасхальным фестивалем. Потом он сделал крутой поворот в сторону новой драмы. И теперь художественный руководитель театра «Практика» Эдуард Бояков ставит неприглаженные современные пьесы, а нынешние отношения культуры и бизнеса называет бессистемными.
С.Николаев

1992–1993

руководил управлением общественных связей и рекламы компании «Менатеп-Импекс». С 1993 по 1997 г. – генеральный менеджер ЗАО «Аджирус» и AGIO ltd. (Сингапур)

1995

выступает учредителем театрального фестиваля «Золотая маска»

2002– 2004

генеральный директор Пасхального фестиваля. Учреждает фестиваль современной пьесы «Новая драма», кинокомпанию Praktika Pictures

2005

становится художественным руководителем театра «Практика»

2008

выступил инициатором создания благотворительного проекта и аукциона современного искусства «Арт-стройка»

2009

открывает новый проект – театр «Сцена-молот» в Перми

– Как вы оцениваете ситуацию в российской культуре в целом?

– Диагноз простой и жесткий. Мы живем в стране, где нет государственной культурной политики. Кажется, что это проблема не первого порядка. Что говорить о культурной политике, когда имеют место процессы с явным политическим душком, когда не закончен переходный период, когда не построена цивилизованная капиталистическая модель? Вроде бы так. А на самом деле культура – это база, на которой все и строится. Именно здесь рождаются смыслы и идеологемы. Несколько лет в путинских ежегодных посланиях слово «культура» вообще не употреблялось. Потом оно появилось, но как синоним сохранения традиций. Реставрация Большого театра. Поддержка главных русских музеев, зарплата работникам библиотек.

– Все же во власти как будто есть понимание, что есть и инновационная культура...

– Кажется, оно рождается, раз звучит слово «модернизация». Но модернизации отрасли должен предшествовать анализ. Первым и последним серьезным документом о состоянии культурной политики в России был доклад Терри Санделла, бывшего шефа Британского совета, – это было семь-восемь лет назад. Пока разговор о культурной политике не начнется на профессиональном языке – с участием экономистов, политиков, философов, продюсеров, художников, – мы с места не сдвинемся. Сейчас нет ответа, какому искусству надо помогать. И чиновники, и даже сами игроки говорят: помогать надо всем. Но всем помочь невозможно, даже при том что бюджет Минкульта увеличился в разы и экономика, кроме последних двух лет, росла. Структурной перестройки не произошло. Современное искусство не обозначено как важнейшая тема наряду с сохранением старых институций и ценностей.

– Как ведет себя в этих условиях частный бизнес?

– Трусливо. Фонды появляются, но в их программах – такая же невнятность, какая и у чиновников. Поможем и Третьяковке, и детскому фестивалю, и инвалидам, и молодым художникам. Конечно, сироты получат преференцию. Но это ошибка, ибо талантливым детям нужно помогать не меньше. А если помогать детским домам, то кто знает как? Привозить книжки или DVD недостаточно. Нужно думать о том, как этих детей воспитать.

– Создавать хоры, студии...

– Конечно. Нескромно говорить о своих проектах, но вот мы третий год ведем «Арт-стройку» с детским домом в Алексине Калужской области. Решили сделать студию. Лучшие современные художники, такие как [Вадим] Захаров, [Олег] Кулик, [Павел] Пепперштейн, АЕСы [трио Татьяны Арзамасовой, Льва Евзовича и Евгения Святского] и другие, отдали нам бесплатно свои работы – из шестидесяти художников отказались всего один-два. Эти работы были проданы на аукционе, выручили $200 000 с лишним, оборудовали современную студию, но большинство денег уйдет на то, чтобы разработать отсутствующую программу школьного художественного воспитания.

– Государство опаздывает?

– Это нормально. Меценаты, люди из бизнеса и должны его опережать. Они должны находить, обозначать и направлять деньги в точки роста, точки будущей реформы. Конечно, меценаты разные. Иному хочется попасть в телевизор, засветиться. Иные действуют по указке Кремля. Ну купили яйца Фаберже или коллекцию Ростроповича для Стрельны. Хорошо, но я не верю в искренность этих людей!

– Так нам нужна искренность или яйца?

– Одно без другого не бывает. Искусство не прощает равнодушия. Нужны люди с мотивацией, какая была у Саввы Морозова. Он был не спонсором Художественного театра, а продюсером. Нужны продюсеры. Люди, которые берут ответственность за творческий результат.

– Благотворитель должен искренне любить искусство? А остальным вы советуете держаться подальше? Дескать, не нужны нам ваши денежки...

– Он должен искренне понимать важность этого акта. Каждый должен найти область, к которой он искренне относится. Кто-то должен строить церкви, кто-то – помогать больным. Благотворительность в искусстве может обернуться злом, когда помогают организациям, которые не имеют миссии, художественной политики. Тогда нарушается художественная конкуренция, которой и так нет. Худрук, который дружит с женой президента, обращается к олигарху, и тот дает деньги театру – дистанцированно, отстраненно. Это рабская психология. Нужно верить, делая свой выбор.

– Но вот Михаил Прохоров, как мне рассказывали, помог оркестру Михаила Плетнева, но попросил не приглашать его на концерты.

– Есть Прохоров, а есть Фонд Прохорова, там есть другие люди и есть сформулированная политика. Это прообраз цивилизованного проекта, которого стало не хватать с уходом Сороса, а теперь закрывается и Фонд Форда, который содержал целые области, например современный танец, хотя проще было поддержать балет и театр Гергиева. Наши меценаты должны начать работать именно так. Искать точки, поддерживать, а потом говорить государству: здесь есть школа, есть результаты, берите!

– Назовите примеры удачных частных инициатив.

– В изобразительном искусстве можно назвать «Гараж», «Винзавод», «Красный Октябрь» – вот независимые институции, ориентированные на современное искусство. В других сферах искусства я знаю только одного человека, у которого есть видение, – это Александр Мамут. Он верит в то, во что вкладывает деньги, я считаю его важным примером. Он строит в поле в Тверской области одну из лучших в Европе типографий за $100 млн. Что-то мне подсказывает, что это не самая легкая инвестиция. Его прет от этих книг, я вижу, как он их держит.

– Не слишком ли вы уповаете на субъективный фактор? Должны же существовать официальные, обезличенные схемы сотрудничества государства, бизнеса и культуры.

– Назовите примеры, где поддержка на обезличенном институциональном уровне привела к успешным результатам. Как только мы узнаем о них, мы узнаем имя человека. Мы должны знать этих людей. Но они ведут себя по-разному. Часто закрываются. В случае с церковью и сиротами это красиво и правильно. В случае с искусством это ошибка. В обществе важна ролевая модель, пример для других. Нельзя стесняться помощи искусству, нужно гордиться этим.

– А государство?

– Оно должно создать модель, где личный выбор начнет работать. Государства может быть мало как спонсора, но оно должно создать законодательное поле, где эти фигуры, личности могут реализовать себя.

– Каковы должны быть тактические шаги бизнеса в нашей реальной ситуации с несовершенными законами?

– Чтобы лечить, нужен диагноз. А мы, не имея диагноза, хотим вылечиться. Все миллионы, идущие тому или иному театру, фестивалю, – в лучшем случае латание дыр, не структурная помощь, не улучшение среды. Бизнес должен заказать исследование «Культурная политика в России». На первом этапе констатировать ее отсутствие. И по итогам анализа предложить государству реформировать культурную отрасль – самую на сегодня «совковую» отрасль, которую обогнало даже «Росвооружение».