«Щелкунчик» для взрослых

Судя по конкурсной программе нынешней «Золотой маски», практически единственным возможным языком современной хореографии сегодня является неоклассика. Киевский «Щелкунчик» разительно отличается от всего, что можно наблюдать в отечественной балетной повседневности.

Раду Поклитару – мастер сочинять истории, и, разумеется, его «Щелкунчик» не имеет ничего общего со сказкой о путешествии в царство сластей девочки Маши, что придумал когда-то Петипа и поставил Лев Иванов, он не об изящном взрослении, как представлял советский классик Вайнонен, и не о силах зла, скрывающихся в мире добра, соотношение которых волновало Юрия Григоровича. Раду Поклитару сочинил спектакль о фантасмагорическом мире-перевертыше, в котором существуют современные Мари. Силой мечты из бомжих они сумеют превратиться в богатых наследниц, по прекрасному принцу они прокатятся кубарем, а в самый возвышенный момент адажио повиснут вверх ногами. В этом опрокинутом мире родители обернутся полчищем мышей: здесь и потечет любовная идиллия – пока не наступит пробуждение, которое разом отменит пышные кружева с оборками.

Обеспечить богато населенный мир хореографией для Поклитару по-прежнему проблематично. И если однообразные конвульсии Дроссельмейера и его молодого двойника Щелкунчика можно счесть за художественный прием, то под него сложно подвести схожую лексику и Мари, и мышиного отряда. Тем более что хореографу не помогает, а только мешает Чайковский, чья позапрошловековая неторопливость заставляет спектакль буксовать на каждом номере, так что хочется выступить с варварским предложением помочь композитору быть лаконичнее. Либо заказать партитуру другому композитору – это очень помогло «Золушке» Поклитару, поставленной в Риге.

Однако редкий дар, проявившийся еще в то время, когда хореограф ограничивался постановкой концертных номеров, – исключительно остроумная игра в классики – при нем и остался. Дивертисмент национальных танцев, самая скучная часть любого «Щелкунчика», у Поклитару оказался упоительно остроумным. Он отдал его спектаклю мышиного театра – мыши в испанском танце разыгрывают корриду любовного треугольника, в восточном – церемониал взаимоотношений арабского шейха и его трех жен, а в русском – сцену из «Лебединого озера», в финале которой Зигфрид приканчивает закрутившуюся в пируэтах Одетту. Бонус для балетоманов – вальс снежных хлопьев, вызывающий истерический хохот зала уже тогда, когда «снежинки» просто вываливаются на сцену – белые пачки поверх мышиных хвостов. А их кружения время от времени складываются в узор то от Вайнонена, то от Григоровича.

Эта игра, невозможная при свинцовом пиетете наших театров перед классикой, вызвала показательно долгие и жаркие овации. «Маска», выбрав киевского «Щелкунчика» для внеконкурсной программы, оказалась в плюсе.