"Есть некий предполагаемый свидетель номер семь, который, как предполагает газета, похож на меня"

Бывший министр информтехнологий и связи, а с мая 2008 г. советник президента Леонид Рейман не давал «Ведомостям» интервью с 2006 г. Как раз тогда газета опубликовала статью о решении Цюрихского третейского суда, отказавшего одному из акционеров «Мегафона» – бермудскому фонду IPOC в претензиях на дополнительные акции сотовой компании. Суд счел, что фонд использовал средства, незаконно заработанные его бенефициаром – «предполагаемым свидетелем № 7», по описанию походившим на Реймана. IPOC уже два года как не существует, принадлежавшие ему 31,1% «Мегафона» выкуплены Алишером Усмановым, а Рейман теперь работает в администрации президента. Он встретился с «Ведомостями», чтобы подвести черту под сделанным во время работы в министерстве, рассказать о своей нынешней работе, поделиться взглядами на поддержку инноваций. И еще раз заявить: слухи о принадлежности ему каких-либо телекоммуникационных активов беспочвенны.

– Почти два года назад вы поменяли работу, пересев из кресла министра в кабинет советника президента. В чем состоит сейчас ваша основная работа? И что особенно интересует президента в сфере инфокоммуникаций?

– Вы знаете, что существует Совет по развитию информационного общества, председателем которого является президент, а я – секретарем. Совет собирается не так часто, один-два раза в год. Последнее заседание было в декабре, и мы планируем, что летом еще раз соберемся. Но у совета есть более оперативный рабочий орган – президиум, который возглавляет [руководитель администрации президента] Нарышкин Сергей Евгеньевич. Я также там исполняю функции секретаря. Президиум собирается раз в месяц, рассматривает и текущие вопросы, и концептуальные. Поэтому я нахожусь полностью в сфере развития информационных технологий, постоянно работаю с руководителями межведомственных рабочих групп, которые созданы при совете. Вот в апреле Лужков Юрий Михайлович, руководитель региональной межведомственной рабочей группы, будет проводить семинар по развитию региональной информатизации. Наши регионы и региональные руководители проводят очень большую работу, внедряя и «электронное правительство», и электронные услуги, но им нужно, чтобы эта работа была скоординирована.

Дмитрий Анатольевич постоянно обращает огромное внимание на развитие инфокоммуникационных технологий и сам постоянно пользуется ими. Причем он очень высокого уровня пользователь – не просто знает, как компьютер включить, но и использует довольно сложные программы, и выполняет довольно сложные работы на компьютере. И, конечно, уделяет большое внимание развитию информационных технологий в стране. Достаточно вспомнить известные проекты, которые он курировал, – скажем, под его руководством все школы были оснащены интернетом.

Я почему об этом вспомнил: как раз сегодня вел прием населения, и один из вопросов поступил из небольшой и очень удаленной деревни в Иркутской области. Позвонила директор сельской школы и пожаловалась: раньше у нас был интернет, но сейчас стало некому платить за него, а нам так важно, чтобы у нас был интернет... Мы договорились с губернатором [Иркутской области] Мезенцевым Дмитрием Федоровичем, что он обратит на это внимание и заложит в бюджет соответствующие ассигнования, чтобы интернет в школах оплачивался и дальше. Было приятно, что, несмотря на все дискуссии, которые были раньше, – нужно в школы [проводить] интернет или не нужно, – есть вот такой яркий пример, когда люди из абсолютно удаленной деревни, где нет никакой связи кроме спутниковой, так трепетно к этому относятся.

– Приемы граждан – одна из ваших обязанностей?

– Да, я регулярно их провожу.

– О чем вас спрашивают? Об интернете и связи?

– Я отвечаю на все вопросы, которые задают. Например, сегодня были вопросы по приведению в порядок памятников погибшим во время войны.

– А что сейчас стоит на повестке дня самого совета по развитию информационного общества?

– Декабрьское заседание было посвящено утверждению важнейших вопросов построения информационного общества – программы его построения, плана ее реализации и всего, что с этим связано. Важнейшим итогом стало то, что план был утвержден и президент его подписал. В плане этом больше 120 мероприятий, общий объем финансирования значительный – порядка 180 млрд руб. из бюджетов всех уровней. Наконец мы получили сводный ИТ-бюджет государства.

Президиум совета рассматривает более конкретные программы. Например, на ближайшем заседании планируется обсудить развитие инфокоммуникационной системы в сфере транспорта.

– В связи с недавними терактами в московском метро?

– В том числе. Также будет рассмотрено развитие инфокоммуникационной системы МВД.

– Что тут можно предложить нового?

– Предложить очень много можно. Инфокоммуникации развиваются сегодня в мире очень активно, и все время появляются все новые эффективные решения. Причем не только за рубежом, но и в нашей стране. Например, идентификация людей по изображениям, когда картинка с видеокамеры, установленной на улице, сравнивается с фотографией в базе картотеки. И такие технологии уже в опытном варианте работают.

– Эта технология где-то будет внедряться?

– Она сейчас работает во многих местах, в аэропортах, например.

Очень важная тематика, связанная с паспортами нового поколения. Вот совсем недавно был введен 10-летний паспорт. Я являюсь председателем межведомственной рабочей группы по внедрению паспортно-визовых документов нового поколения, и, мне кажется, очень хороший итог ее работы [состоит] в том, что 10-летний паспорт все-таки появился. В Москве заявки [на такие паспорта] начали принимать с 1 марта, а с 18-го начали их выдавать. Сейчас Петербург на очереди. Были опасения, что граждане станут жаловаться на то, что 10-летний паспорт дороже, – естественно, потому что он толще и больше себестоимость. Но когда гражданам дается право выбора между паспортами старыми и новыми, они все однозначно хотят получить новый паспорт. И проблемы с ценой нет. Были опасения, что подразделения ФМС не справятся с наплывом желающих получить 10-летние паспорта. Но пока они не оправдались. Людей действительно приходит значительно больше, но за счет автоматизации ряда процедур их в большинстве случаев успевают принять.

– К слову, о паспортах. Недавно стало известно о смене руководства ФГУП «НИИ «Восход» – предприятия, отвечающего за техподдержку системы выпуска новых паспортов. А сам «Восход» был переподчинен Минкомсвязи. Что вы об этом думаете?

– Решение о переподчинении находится в компетенции правительства. Что касается смены руководителя предприятия, у нас по теме биометрических загранпаспортов к нему не было никаких нареканий. Наоборот, предприятие очень самоотверженно работало для того, чтобы ввести 10-летние паспорта в срок, не имея с заказчиком даже до конца оформленных контрактных обязательств. В рамках межведомственной рабочей группы было дано поручение соответствующим ведомствам решить вопрос о поощрении наиболее отличившихся сотрудников этого предприятия и ряда других компаний.

Вопрос назначения, освобождения гендиректора преприятия – прерогатива Минкомсвязи. И министерство же несет полную ответственность за работоспособность предприятия, т. е. эффективное и бесперебойное функционирование. Другой вопрос, что все процедуры смены руководителя должны быть проведены абсолютно в соответствии с духом и буквой закона: соблюдены сроки уведомления о проведении конкурса на должность гендиректора, [должно пройти] согласование с военно-промышленной комиссией и др.

– По инициативе президента создается отечественный аналог Кремниевой долины – инноград в Сколкове. Насколько эта задача реализуема, учитывая, что до сих пор многие разработки придумывались в России, а воплощались на Западе?

– Я считаю, абсолютно реализуема. Больше того, это приоритетная и важная задача. Если государство обратит внимание на отрасль и будет последовательно и систематически ее поддерживать, то я абсолютно уверен, что не только сократится отток специалистов – то, о чем вы сказали, – но будет наблюдаться обратный процесс. Начиная, скажем, с 2005 г. мы видели зачатки этого процесса: очень многие иностранные компании стали открывать здесь центры разработок – в Нижнем Новгороде, в Санкт-Петербурге, в Москве, в Новосибирске. Крупные компании, вместо того чтобы импортировать из России специалистов, а инфраструктуру создавать у себя, стали создавать эту инфраструктуру здесь, в России. Потому что сочли, что [есть] достаточное государственное внимание, хорошие перспективы.

Понятно, что государство могло бы сделать больше. И с точки зрения налоговых режимов различного рода, и с точки зрения поддержки компаний, которые хотят выйти на международные рынки со своей продукцией и услугами. И я знаю, что в соответствии с поручениями президента работа в этом направлении активно ведется.

– А что этому мешало до сих пор? Ведь Мининформсвязи, которое вы возглавляли почти девять лет, выступало со множеством инициатив. А двигаться процесс начинает только сейчас.

– Справедливости ради надо сказать, что кое-какие инициативы были все-таки реализованы – те же налоговые льготы для экспортеров программного обеспечения. Понятно, что эта мера не была реализована полностью, в том виде, в каком мы ее предлагали, – системном, объемном. В министерстве финансов, исходя из здорового финансового консерватизма, все это несколько... оптимизировали (улыбается). Тем не менее что-то из этого состоялось.

Я считаю, что программа технопарков достаточно успешная была. На сегодняшний день существует несколько хорошо работающих проектов.

– Какие, например?

– Совсем недавно президент проводил комиссию в Томске, и мы посетили бизнес-инкубатор. Сам по себе он небольшой по размеру, но очень приятно было видеть, что молодежь, студенты старших курсов, такими небольшими коллективами развивают очень интересные идеи. Исключительно интересные! Причем в разных сферах – и в микроэлектронике, и в роботехнике, и т. д. Приятно там находиться, энергетика очень позитивная.

Неплохой технопарк в Татарстане, в Казани. Реально работающий, со своей инфраструктурой, со зданиями, сооружениями, с хорошими проектами.

– А как обстоят дела с технопарком на базе вашей alma mater – Санкт-Петербургского университета телекоммуникаций им. Бонч-Бруевича?

– Там гораздо хуже обстоят дела. Университет наконец закончил строительство здания, которое было начато еще до моего прихода в университет, – это, мне кажется, такое знаковое для университета событие (улыбается). Не были там? Съездите – я считаю, достойное вполне здание, современное, обеспеченное всеми инфокоммуникационными технологиями: беспроводной доступ, компьютерные технологии... Без преувеличения можно сказать, что это один из лучших университетских корпусов – именно для такого университета, технологического. Что касается технопарка, то пока он находится на стадии разработки проектов объектов.

– Технопарк – это же не только красивый корпус, но прежде всего наличие коммерчески значимых проектов, интеллектуальная начинка?

– С точки зрения учебного процесса интеллектуальная начинка [в Университете им. Бонч-Бруевича] абсолютно прогрессивная, адекватная, и хотелось бы пожелать профессорско-преподавательскому составу, который в институте работает, чтобы они активнее этой начинкой пользовались.

– Первый заместитель руководителя администрации президента Владислав Сурков говорил «Ведомостям», что хотел бы создать в Сколкове атмосферу, максимально способствующую зарождению творческой жизни, появлению «чуда». А что для этого нужно?

– Это, с одной стороны, очень сложный вопрос, а с другой стороны – первый шаг абсолютно понятен. Если есть энтузиасты, есть, что ли, якорные предприятия, то технопарки развиваются. Взять тот же самый томский бизнес-инкубатор – его созданием очень активно занимались руководители вузов. И у них была поддержка со стороны губернатора.

– Поддержка – это деньги?

– Не только. [Это еще и] внимание, акцент на том, что это приоритет, что это нужно делать, что это очень важно. Сочетание идеологии и финансов.

То же самое в Казани. Я несколько раз бывал там на этапе строительства казанского технопарка, и тогдашний премьер [Рустам] Минниханов очень большое внимание уделял созданию технопарка, проводил периодически совещания по срокам строительства.

Кстати, в Новосибирске очень неплохо развивается технопарк. Надеюсь, в ближайшее время он заработает, инфраструктура там почти создана.

Так что, я думаю, секретов более или менее два. Первое – должны быть энтузиасты, которые этим занимаются на повседневной основе, которые в это верят, которые тратят на это свое время по максимуму. И второе – должна быть поддержка государства. Если посмотреть на опыт других стран – той же Америки с ее Кремниевой долиной или Ирландии, то всегда существовала государственная поддержка в той или иной форме. И об этом Дмитрий Анатольевич в последний раз на комиссии сказал.

– В чем все-таки была проблема с программой технопарков?

– Как правило, при создании технопарка возникает куча банальных проблем. Начиная с земли – кому она принадлежит, как ее оформить, энергетика, тепло, кто будет платить за инфраструктуру, как быстро она будет строиться... Вот это все является убийственной темой. В отдельных случаях годами земля переводилась из федеральной собственности в региональную, чтобы регионы могли на ней начать строить инфраструктуру. Чтобы привлечь любую айтишную компанию, нужно создать для нее условия. Причем эти условия не какие-то сказочные: IT-компании готовы размещаться в зданиях вполне среднего бизнес-уровня. Но им нужны определенные вещи – хорошая энергетика (иначе компьютеры не будут работать), хорошая система передачи данных. Очень важный вопрос – транспортная доступность, потому что не все люди ездят на собственных машинах, и им нужно как-то до этой территории добираться. А у тех людей, у которых есть собственная машина, возникает вопрос парковки. Надо решать вопрос с жильем для работающих в технопарке, особенно это актуально для молодежи. Еще один вопрос: поскольку [в технопарках] работают в основном молодые люди, для них очень важно где-нибудь заниматься спортом, нужно, чтобы недалеко был какой-нибудь фитнес-центр.

Необходимо создать и социальную инфраструктуру – детские сады, школы, спортзалы.

Решение таких вопросов создает [территории технопарка] привлекательность, и люди стремятся в эти центры.

– Проект иннограда не заменит собой технопарки? Ведь все внимание чиновников федерального уровня пока приковано к нему.

– Технопарков же много, больше десятка. А это [инноград] еще один проект. Он очень похож на проекты технопарков, надеюсь, что он будет еще более эффективным с точки зрения привлечения [специалистов] и [государственной] поддержки, но он не может вместить в себя все компании, которые захотят воспользоваться господдержкой.

Больше того, мне казалось бы, что если проект российской Кремниевой долины удастся, то положительный опыт, который будет в нем применяться, можно было бы использовать и в технопарках.

– Прошлой осенью вы подняли вопрос о сделках гендиректора компании «Связьинвест» Евгения Юрченко по покупке акций ее «дочек». Что вас встревожило?

– Это письмо в прессе трактуется очень по-разному – чуть ли не в прокуратуру я написал заявление. И эти трактовки не соответствуют действительности. При совете директоров есть разные комитеты – по корпоративному управлению, по аудиту и т. д. И я написал записку именно в комитет: поскольку в «Связьинвесте» не существовало положения об инсайде, я предложил компании разработать такого рода документ. Что и было сделано. Не могу сказать, что этот документ получился очень сильный. Но это скорее проблема российского законодательства, потому что законодательство об инсайде в России такое... немного общее. Но во всяком случае, я считаю, это очень позитивный шаг, что такой документ появился и с 1 апреля работает.

Что касается сделок, которые проводит гендиректор компании, – я знаю о них только из прессы. Главное, чтобы он действовал в рамках закона и общепринятой мировой деловой этики. Использовать инсайдерскую информацию для этого нехорошо, поэтому то, что на сегодняшний день есть положение об инсайде, – это позитивно. Причем это касается не только Юрченко, но и всех членов совета директоров и правления, в том числе и меня.

– А у вас нет акций «дочек» «Связьинвеста»? Раньше вы говорили, что были миноритарием «Северо-Западного телекома».

– Нет, этих акций не осталось. Сегодня я не являюсь акционером «Связьинвеста» – ни в межрегиональных компаниях (МРК), ни в «Ростелекоме» [у меня] ничего нет. Были действительно акции, которые я получил по приватизации, но я в свое время их продал.

– Вы много лет возглавляете совет директоров «Связьинвеста». Поддерживаете ли вы предстоящую консолидацию его активов на базе «Ростелекома»?

– Эта реорганизация в определенном смысле продолжает ту работу, которая была проделана. Вы же помните, что вначале «Связьинвест» представлял собой конгломерат из более чем 80 региональных компаний связи, это была огромная структура. Были приглашены консультанты, которые предложили реализовать одну из известных в мире моделей создания МРК, что и было сделано. Эта модель в середине 1990-х гг. была достаточно успешно реализована в Бразилии, еще до этого, в 1970-е гг., – в США. Сейчас там все уже поменялось, но тогда это было прогрессивным.

Я считаю, что для России период формирования МРК был тоже прогрессивным: он дал толчок развитию [компаний], ведь региональные «электросвязи» не имели ни финансовой, ни технической возможности развиваться.

То, что сейчас делается, напоминает скорее европейскую модель, когда создается единый национальный телеком. Примеры известны – Deutsche Telekom в Германии, France Telecom во Франции... Насколько она будет эффективна для нашей страны – время покажет, посмотрим. Это в значительной степени будет зависеть от менеджмента компании.

С моей точки зрения, не очень хорошо то, что процессы, которые происходят, не уменьшают долю государства в «Связьинвесте». Я всегда выступал за приватизацию, поскольку считаю, что понижение доли государства было бы очень позитивным фактором для компании. Во-первых, с точки зрения привлечения инвестиций – компания могла бы привлекать инвестиции в капитал. Но и в целом это был бы очень хороший, позитивный сигнал и рынку, и иностранным инвесторам.

Я думаю, что нынешнее телекоммуникационное законодательство достаточно полно защищает интересы государства, можно любую компанию обязать делать те или иные важные для государства шаги.

– Вы имеете в виду бесперебойное обслуживание военных и иных силовых структур?

– Да-да. Ведь уже сегодня мы видим, что не только «Связьинвест» это делает – «Билайн» предоставляет свои телефоны государственным служащим, «Синтерра», «Транстелеком»... Вся сеть МВД построена на «Транстелекоме». Этот механизм работает.

На определенном этапе это было очень большой проблемой – когда силовики не платили «Связьинвесту», а «Связьинвест» не мог их отключать.

– А сейчас они платят?

– Да. На сегодняшний день этот вопрос урегулирован, все достаточно аккуратно и полностью оплачивают услуги, а компании качественно их предоставляют. Никаких скандалов по этому поводу не возникает.

Поэтому, резюмируя: процесс [реорганизации «Связьинвеста»] понятный и, я надеюсь, позитивный. Как все получится, покажет время.

– «Связьинвест» намерен укрепить позиции в таких сегментах рынка, как, например, мобильная связь. Обсуждается, например, покупка СМАРТС и даже акций «Мегафона». Как вы относитесь к подобным сделкам?

– С одной стороны, [холдингу] необходимо укреплять позиции в сегментах, с этим трудно спорить. Но существуют перспективные сегменты, а существуют неперспективные. Есть понимание того, как те или иные сегменты будут расти. Я бы предложил, конечно, укреплять позиции «Связьинвеста» в тех сегментах, которые имеют максимальную перспективу роста. Тем самым, во-первых, «Связьинвест» укрепляет свои экономические позиции, а во-вторых, он предоставляет самую востребованную и современную услугу.

Бессистемное укрепление позиций во всех сегментах достаточно опасно, потому что денег можно вложить много, а отдачи никакой. С этой точки зрения слияние с каким-то крупным сотовым оператором неоднозначно. Все-таки сотовая связь в России на сегодняшний день достаточно хорошо развита: по официальному отчету министерства [связи и массовых коммуникаций] за 9 месяцев 2009 г. у нас 223 млн активных пользователей. Это значит, что сегмент сотовой связи достиг насыщения и супердинамично развиваться не будет. И компании, которые работают в этом сегменте, в определенном смысле достигли пика своей стоимости и, наверное, сильно дорожать уже не будут. Целесообразно ли «Связьинвесту» покупать компанию, которая находится на пике цены, – вопрос неоднозначный.

Если вы вспомните, в прошлые периоды сотовая связь росла в два раза в год, а сейчас (в 2009 г. – «Ведомости») рост составил, по официальной статистике, порядка 15%.

– Есть еще рынок широкополосного интернет-доступа (ШПД), который бурно растет.

– Конечно. Причем «Связьинвест» уже активно работает на рынке ШПД, а сотовые операторы пока не так активно. Все-таки рынок ШПД в значительной степени связан с проводными технологиями. И здесь, конечно, у «Связьинвеста» есть преимущество, фора. Если ее реализовать, «Связьинвест» может получить очень устойчивые позиции.

– Идут дискуссии о том, кому целесообразнее выкупить у АФК «Система» 25% плюс 1 акция «Связьинвеста» – Внешэкономбанку (ВЭБу) или «Ростелекому». Вы как считаете?

– С точки зрения объединения и процессов реструктуризации в «Связьинвесте», наверное, имело бы смысл «Ростелекому» это сделать. Во всяком случае это шаг достаточно логичный. Этот вариант никак не исключает возможность того, чтобы ВЭБ стал финансовым плечом для «Связьинвеста». Не обязательно быть собственником, чтобы кредитовать, делать совместные финансовые инструменты и т. д.

– Кстати, по поводу собственности. Вам приписывали и до сих пор приписывают целый ряд телекоммуникационных активов – пакеты акций в «Мегафоне», «Скай линке», МТТ, «РТК-лизинге»... Вы не раз отрицали причастность к этим активам. Можно ли сказать, что все это были домыслы?

– Можно так сказать.

– Откуда тогда растут ноги у этих домыслов?

– Я могу предполагать только [исходя] из тех фактов, что многие люди, которые работали и работают в этих компаниях, были со мной знакомы и вместе со мной работали в период 1990–1999 гг., и мы продолжаем поддерживать с ними хорошие отношения. Больше того, многие компании я помогал им создавать. Все это наводит, естественно, на такие предположения и домыслы. Других идей, почему мне это приписывают, у меня нет.

– Будучи министром, вы со всеми были знакомы. Но вам же не приписывают, например, акции «Вымпелкома».

– Еще не вечер.

– Но никаких активов у вас нет и не было? Даже в 1990-е гг.?

– И в 1990-е гг., и сейчас. Все активы, которые у меня есть, описаны в декларации, которую я подаю как государственный служащий. И я, и все мои родственники. Телекоммуникационных активов там нет.

– А нетелекоммуникационные?

– Конечно, есть. Квартира, машина.

– Машина какой марки?

– Mercedes. (В декларации о доходах Реймана за 2009 г. указаны три автомобиля – ГАЗ-21 Р, Mercedes S500 и Mercedes G500, а также гидроцикл Yamaha, снегоход Bombardier и катер-амфибия «Стрелец». – «Ведомости»).

– Может быть, став министром, вы просто помогали знакомым бизнесменам как-то решать вопросы? Отсюда и слухи?

– Нет, я помогал решать вопросы государству, видимо, отсюда и слухи.

– В 2006 г. Цюрихский третейский суд отказался передать бермудскому фонду IPOC акции «Мегафона», так как счел, что IPOC получал деньги незаконно. А его бенефициаром назвал «предполагаемого свидетеля № 7», по описанию очень походившего на вас...

– И про это решение, и про предполагаемого свидетеля под номером семь и его сходство со мной я действительно читал – в основном в вашей газете. Другие газеты на эту тему как-то меньше писали.

– Мы тоже удивлялись почему.

– Удивляться тут нечему. Видимо, это была такая концепция, которую вы продвигали. Правда, еще The Wall Street Journal пару раз на эту же тему написала и Compromat.ru...

– Но вы же не станете спорить, что описываемый в решении суда человек очень похож на вас. Это чиновник российского правительства, курировавший телекоммуникационную отрасль и возглавлявший совет директоров «Связьинвеста»...

– Я не читал материалы суда. Я читал то, что у вас написано.

– Мы всего лишь перевели текст судебного решения.

– Сама по себе постановка вопроса – что есть какой-то предполагаемый свидетель, который по предположению с кем-то совпадает, – это нонсенс в юридической практике. Не находите?

– Эта история наверняка вредила вашей репутации. Почему вы не попытались внести ясность в этот вопрос, приехав в Цюрих? Или обжаловав решение суда?

– Я обратился к адвокатам с тем, чтобы получить данное решение и оспорить выводы, содержащиеся в нем, – если то, что пишет пресса, действительно было в этом документе. Но выяснилось, что, поскольку я не был стороной по делу, законодательство не позволяет мне получить материалы и обжаловать решение третейского суда.

И потом непонятно, на что жаловаться-то и кому. На то, что в газете «Ведомости» опубликовали статью о том, что в отношении меня вынесено какое-то решение в цюрихском суде? Я пожаловался главному редактору газеты «Ведомости». После этого вы стали писать, что есть некий предполагаемый свидетель № 7, который, как предполагает газета, похож на меня.

Никто и никогда меня [в суд] не приглашал. Ни в каком качестве. В том-то и дело, что решение суда меня, Леонида Реймана, не касается. Я стороной там не был.

– В рамках борьбы с коррупцией в администрации сейчас создается комиссия по конфликту интересов. Исходя из вашего опыта работы чиновником – часто ли возникают такие конфликты?

– Вы знаете, я нечасто сталкивался с подобной ситуацией [конфликта интересов]. Всегда старался, чтобы на всяких переговорах и встречах присутствовал не я один, а несколько человек. Это сразу отсекает у людей желание попредлагать чего-нибудь.

– Одно из обсуждаемых предложений – чтобы человек после ухода с госслужбы минимум три года не имел права работать в организации, работу которой он ранее курировал. Вы это поддерживаете?

– Поддерживаю. Это международная практика. В разных местах бывает по-разному: иногда это один год [запрета на работу в коммерческих структурах], а максимум, насколько я знаю, три года.

– А у вас нет планов расстаться с госслужбой? И чем думаете заняться после нее?

– Пока у меня есть задача, которая определена президентом, я ее выполняю. Если так окажется, что мне будет предоставлено право самому на каком-то этапе определить для себя задачи, то я с удовольствием был бы готов поработать в частном бизнесе.

– В этой же отрасли?

– Скорее всего в этой отрасли, потому что это то, что я знаю лучше всего. Но, наверное, теперь уже в другом сегменте, не в телекоммуникационной сфере, потому что она уже сформировалась, стала более стабильной и менее подверженной новым влияниям. А вот, скажем, сфера IT, разного рода программных решений, новых продуктов – это интересная сфера.

– Говорят, что с приходом Дмитрия Медведева в администрации президента появилось много технологических новшеств. Например, президент теперь может напрямую связаться с любым сотрудником администрации по современным каналам коммуникаций...

– Да, действительно, определенный прогресс есть. В частности, прием граждан ведется в режиме видеоконференций. Раньше это происходило вживую. Сейчас тоже можно вживую, но людям накладно приезжать сюда со всей страны: не все могут тратить много времени и денег. А так общение с заявителем, который находится там, у себя, идет в режиме видеоконференции. Параллельно в этой же видеоконференции участвуют руководители региона, люди, которые прямо или косвенно связаны с обсуждаемым вопросом.

Буквально на днях запущен новый зал для видеоконференций: он больше, там предусмотрено более 80 мест для участников видеоконференций, и он может состыковываться более чем со 100 точками на территории страны. То есть можно проводить большие всероссийские совещания.

Сергей Семенович [Собянин] ведет огромную работу по внедрению технологий «электронного правительства». Многое сделано, введены электронные цифровые подписи – и в администрации, и в правительстве, введен электронный документооборот. Причем как в открытом, так и в закрытом сегментах переписки. Если сравнить с тем, что было несколько лет назад, это огромный прогресс.

– Видеоконференциями пользуются все чиновники администрации? Вплоть до начальников управления?

– Да. Вот и у меня в кабинете стоит [такая система].

– А вы часто ею пользуетесь?

– Не могу сказать, что очень часто, но пользуюсь.

– Насколько это удобно? Ведь может оказаться, что президент включил систему, захотел поговорить, а вы в этот момент что-то делаете...

– А я ничего не делаю (смеется). Это как обычная телефонная связь: если вы трубку не сняли, так вас и не видно.

– Если позвонит Дмитрий Анатольевич, вы же не сможете не ответить!

– Ну, я поправлю галстук, а потом сниму трубку (смеется).

– За последние годы в России создано несколько институтов развития – «Роснано», Российская венчурная компания, «Ростехнологии». Как вы оцениваете их деятельность с точки зрения поддержки инноваций?

– Само по себе существование этих институтов – это очень хорошо и правильно. Если проанализировать исторический международный опыт, то он показывает, что подобного рода институты являются очень важным стимулом экономического и технологического развития. Если конкретно говорить про обозначенные вами институты, я оцениваю очень положительно их работу. Делать какие-то более глобальные выводы, мне кажется, сейчас преждевременно, потому что они не так давно начали функционировать.

– Одно время ходил активный слух о том, что в правительстве может быть введена должность вице-премьера, курирующего инновации. На нее прочили в том числе и вас. Сейчас что-то подобное обсуждается?

– Я не знаю. Наверное, слух был неправильный, да? Или вы считаете, что я на вице-премьера тоже похож?

– Вы долго работали в правительстве, затем перешли в администрацию президента. Можно ли сказать, что правительство и администрация – это одна команда?

– Однозначно можно сказать, что это одна команда, здесь никаких оговорок нет. Но существует распределение ответственности, работ, сфер деятельности. Например, если мы говорим про информационные технологии и информационное общество, то администрация в большей степени занимается базовыми, концептуальными документами, а [их] реализация и практические шаги в большей степени лежат в плоскости правительства.

– Недавно администрация президента раскритиковала ход работ по программе «Электронное правительство». В чем основные претензии?

– У меня замечание было только одно – с точки зрения сроков. Было несколько поручений по срокам доработки документа, которые не были выполнены.

– А по существу замечания были?

– Последний документ, который был подготовлен [Минкомсвязи] и разослан на согласование в ведомства, породил довольно большое количество вопросов со стороны этих ведомств. Они прислали их в письменной форме, и это большие пакеты замечаний. Но время уже прошло, и я надеюсь, что на сегодня эти мнения уже учтены каким-то образом.

– В эпоху, когда вы возглавляли Мининформсвязи, действовала ФЦП «Электронная Россия». Часто ее называют не очень эффективной. Вы согласны?

– На мой взгляд, программа «Электронная Россия» определенный эффект дала. Большим был этот эффект или меньшим – это вопрос сравнения. Ну, давайте возьмем сейчас какую-нибудь новую программу и посмотрим – больший она эффект даст или меньший. Всегда можно говорить, что [программа] могла бы быть более эффективной. Наверное, могла бы, предела совершенству нет. Но тем не менее программа свой эффект дала. Не надо забывать, что практически во всех ведомствах и министерствах были созданы системы электронного документооборота. До этого ничего же не было! И сейчас процесс формирования «электронного правительства» в полной мере базируется на тех работах, которые были выполнены в рамках «Электронной России».

Был эффект с точки зрения продвижения программных продуктов в сферу образования, развития различных технологий в сфере медицины, обучения...

– Крупнейшие российские банки – Сбербанк, ВЭБ, ВТБ – недавно спорили о том, кому из них курировать проект единой социальной карты. Решен ли вопрос?

– Насколько я знаю, принято решение о создании организации (сейчас идет дискуссия, коммерческая это будет организация или некоммерческая), которая будет являться верхушкой национальной платежной системы. В это партнерство будут входить и Сбербанк, и Банк Москвы, и «Уралсиб», и другие банки.

– А ВЭБ и ВТБ?

– Насколько сегодня видится конструкция этой организации, она будет открытой для всех желающих.

– То есть единого оператора не будет?

– Вот эта организация и будет таким оператором. Это в значительной степени похоже на то, как устроена Visa или другие международные платежные системы.

– А как обстоят дела с созданием почтового банка? Выбран ли частный банк-партнер для ВЭБа?

– Пока были объявлены критерии отбора и составлен шорт-лист.

– За какой срок реально создать почтовый банк, учитывая слабое техническое оснащение российских почтовых отделений и квалификацию их сотрудников?

– Задача очень сложная, прежде всего с экономической точки зрения. Потому что наличие банка будет означать, что часть платных услуг, которые сегодня предоставляет почта, перейдет в банк. Соответственно, почта может потерять некую часть доходов – они станут доходами банка. Учитывая, что у почты экономическое состояние сегодня и так не лучшее, подобного рода вещи могут сказаться на ее работе.

– Значит, нужен механизм, который защитит почту с финансовой точки зрения?

– Конечно. Модели такие в мире существуют. Например, в Германии в свое время на почте был создан банк, потом они разделились – именно по причине того, что возникала внутренняя конкуренция. Все это привело к тому, что тарифы на почтовые отправления в Германии сильно повысились.

Само по себе наличие почтового банка, несомненно, позитивная вещь. Если он будет базироваться на инфраструктуре почты, то станет самым большим банком в России: ведь у почты более 40 000 отделений по стране, в разы больше, чем у Сбербанка. Но задача очень сложная.

– За сколько лет ее можно решить?

– Вот немцы решали эту задачу 12 лет.

– Какие у вас любимые занятия? Не изменились ли они в последние годы?

– У меня всегда первым и основным хобби была работа – в этом смысле ничего не поменялось. В былые годы я увлекался всякими радиолюбительскими вещами. Что еще? Вот на вертолете иногда летаю.

– И, кажется, даже возглавляли Федерацию вертолетного спорта России?

– Возглавлял до тех пор, пока Дмитрий Анатольевич не сказал, что чиновники не должны возглавлять [такие организации].

– Вы с этим согласились?

– Знаете, я думаю, что те, кто хотел помогать спорту, те продолжают помогать. А кто не хотел – не важно, возглавляют они что-нибудь или нет.

– Вы сами сидите за штурвалом?

– Сам.

– А где летаете? И как часто?

– В основном в Московской области. Иногда, на выходных.

– Как вы занялись вертолетным спортом?

– У меня были знакомые, которые однажды пригласили меня на вертодром, посадили за штурвал. Понравилось, и я стал этим заниматься.

– А машину тоже сами водите?

– Да. У меня, конечно, есть водитель в рабочее время, но я люблю машину водить и много езжу сам. На выходных стараюсь по возможности.

– В Петербург не ездите на машине?

– Нет, в Петербург в основном на самолете. Время хотя и освободилось, но все-таки не до такой степени (смеется).