Первая ретроспектива классика современного искусства

«Ротонда» – собранная из старых дверей и оконных рам малая архитектурная форма – стояла перед пермским Музеем современного искусства, где проходила выставка ее автора. То, что на «Ротонду» покушались, не удивительно – улица, хулиганы.

Жаль только, что их действия испортили Бродскому праздник. Как ни странно, но в Перми проходила первая ретроспективная выставка этого давно и много работающего нежнейшего художника, уже, кажется, записанного в классики нашего современного искусства.

– Как вы относитесь к разговорам о «Ротонде»?

– Эти разговоры в интернете, я его не читаю. Но знаю понаслышке, от друзей, что там пишут. По-моему, бред.

– Ну и я по-дружески перескажу. Пишут, что сами нарывались и сами подожгли и «Ротонда» ваша – не ротонда.

– Приписывают, чего нет. Я ничего не изобретал, никаких подтекстов не вкладывал. В рамках своей выставки сделал простое сооружение – типологическую беседку, – в которое можно войти со всех сторон. Я ничего никому не объяснял и не собираюсь. В любом городе любой страны есть люди, которые любят что-то сорвать, поломать, поцарапать. А что пишут в интернете, мне не интересно. Я не умею им пользоваться.

– Вы художник и руководитель архитектурного бюро, что из этого вас кормит?

– У меня есть небольшое бюро и какие-то заказы архитектурные. Небольшие, но есть. Параллельно я пытаюсь урвать время и делать художественные проекты.

– Значит, вы востребованный, с международной известностью художник не можете прожить за счет своих произведений?

– Архитектурная деятельность – более регулярный заработок, чем художественная. Бывают какие-то продажи, но крайне редко и непредсказуемо. У меня, по крайней мере.

– А заказные работы для выставок? Вот «Ночь перед наступлением» на «Винзаводе» – сотни одинаковых фигурок у огня, сидят вокруг костров, ждут чего-то.

– Мне очень нравится это пространство, и много лет я мечтал сделать там инсталляцию, освоить этот подвал художественно. И вот во время московской биеннале мне дали подвал и деньги, чтобы там что-то сделать.

– Потрясающе получилось: от того что фигурок много и они одинаковые, ощущение, что подвал безграничный. Как страна наша.

– Наверное, чувствовалось, что все придумано специально для этого места, а не просто готовое выставлено.

– Опус для одного подвала?

– Нет, сейчас я показал это на выставке в Перми, но, естественно, в другом качестве. Там просто большой зал, совсем простой, темный. Тем, кто не был на «Винзаводе», кажется, что нормально вышло, но я думаю, что слабее.

– Это ваша первая ретроспективная выставка. Итоги подводили?

– Первая, да, было интересно посмотреть. Но не могу сказать, что что-то щелкнуло в голове, и я все про себя понял. И там были в основном работы последнего времени, из старых – пара вещей.

– А старые работы где?

– Пропала большая часть моих старых работ. Какое-то количество больших инсталляций, которые я делал, исчезли без следа. От некоторых вещей не осталось, к сожалению, даже фотографий. Большие инсталляции негде было хранить, и я по большей части собственноручно их уничтожал. Что-то по просьбе пермского музея я восстановил для выставки.

– Жаль утерянного?

– Безусловно, жаль.

– У вас работы сделаны из ничего – глины, гипса, мусора. Ну как хранить произведение из чайных пакетиков?

– Чайные пакетики как раз хранить легко, а большое и глиняное – трудно. От огромной выставки в Музее архитектуры «Точка схода» практически не осталось ничего. Поэтому когда пермский музей что-то собрал и выставил – это для меня большое дело.

– А большая инсталляция «Кома», где вылепленный город тонул в нефти, тоже пропала?

– Как ни странно, сохранилась и попала в миланский музей современного искусства.

– Она там стоит?

– У них пока нет помещения, но они собирают коллекцию. Так что инсталляция там хранится, но не выставлена.

– Печаль по ушедшему – ваша главная тема. Но так много потеряно – большой культуры, прошлой жизни, старой Москвы, – что печалится уже невозможно. Органы печали перегорели.

– Да, они постепенно отмирают.

– Мне кажется, что невозможно, например, сохранить кабинет директора Музея архитектуры Давида Саркисяна. Он умер и унес свой мир.

– Мне кажется, можно! Давид в своем кабинете много лет составлял сложную композицию, и ее можно сохранить, добавив нечто, видео какое-то, что все оживит.

– Ближайшие планы?

– Есть какие-то летне-осенние. В Париже есть выставка. Я уже более-менее знаю, что там будет. Но рано говорить.