Забытый солдат

Выставка во франкфуртском «Ширн-Кунстхалле» напоминает, что искусство предчувствует политику
Norbert Miguletz

Художника и литератора Уве Лаузена (1941–1970) до недавнего времени ценили в основном специалисты. При жизни он был известен, много выставлялся, а его работы хорошо продавались. Затем наступило забвение, зато сегодня Лаузен вновь выглядит одной из ключевых фигур десятилетия. Его неустроенность и неприкаянность роднит его со многими романтическими героями 60-х, например с Геннадием Шпаликовым.

Ретроспектива «Конец прекрасен – все прекрасно», открытая во франкфуртском «Ширн-Кунстхалле», – первая в его посмертной биографии. В отличие от других рано ушедших из жизни талантов Лаузен не выглядит многое обещавшим, он реализовался на все сто.

Сын известного социал-демократа, недоучившийся философ и юрист, художник-самоучка, Лаузен занимался творчеством лишь девять лет, но за это время успел немало. Выставка объединила полсотни картин и примерно столько же рисунков. Поначалу его образцом был разнородный авангард – Фрэнсис Бэкон, Хундертвассер, Ален Джонс и Герхард Рихтер. Одно время Лаузен был членом «Ситуационистского интернационала», созданного в 1957 г. Ги Дебором и Асгером Йорном.

Но большая часть показанного создана на стыке реализма и только набиравшего в Англии и Америке силу поп-арта. Лаузен отнесся к нему не ученически, но творчески, синтезировав новое течение с собственным критическим отношением к бюргерству. Новый быт выглядит у него наваждением, новые квартиры с их стандартно-продвинутым дизайном оказываются клетками, где томится человеческий дух. «Разглядывая современные квартиры как отражение их жильцов, приходится, конечно, признать, что с их личностями что-то совершенно не в порядке», – писал Лаузен в 1963 г., считая, что квартиры «ампутируют настоящего индивида», и призывая восхищаться теми, кто не становится в таких квартирах духовным калекой. Из пестрой норки жилище на его полотнах вскоре превращается в место преступления, убийства и насилия. Банальность и одновременно драма консюмеризма доводила его до исступления, в нынешней России он не выдержал бы и дня. Потому один из залов выставки воссоздает интерьер комнаты художника в его деревенском доме. В полумраке звучат написанная им музыка, афоризмы из лаузеновской книги «Здесь и теперь» (1968). Из-за своих текстов он уже в 20 лет имел проблемы с полицией и подвергался аресту в 1962-м.

В некоторых залах картины Лаузена вывешены вместе с работами его жены, известного фотографа Хайде Штольц. Она снимала, он рисовал одни и те же сюжеты. Причем сначала обычно появлялась картина, и лишь затем Хайде переводила ее на язык фотографии, обнаруживая у вымысла новое измерение. Так диалог двух искусств разрушал границу между выдумкой и реальностью.

Бунтарская сущность Лаузена не оставляла ему шансов на спокойную старость. Он долгое время пытался бороться с зависимостью от наркотиков. Но после расставания с женой художник впал в депрессию, отказался от живописи, занимался лишь музыкой и в итоге покончил с собой в доме родителей.

Ранняя смерть помешала современникам разглядеть в нем классика. Зато сегодня Лаузен выглядит едва ли не иконой бурных 60-х с их поиском новых форм и нового содержания не только на холсте, но и в действительности. Как и все его поколение, Лаузен интересовался политикой не меньше, чем проблемами изящного. В 1967 г. он пишет «Охоту на последнее мясо», «Немецкого киллера», «Плачущего генерала». Лица в гражданском с автоматами в руках словно предчувствуют надвигающуюся эру RAF («Фракция Красной Армии»), на целое десятилетие определившей атмосферу немецкой жизни. С другой стороны, это и реакция на попытки 60-х обнародовать подробности немецкого прошлого, рассчитаться с нацистскими преступниками, рассказать правду о концлагерях. Как всякий художник, Лаузен не судья современности, но лишь медиатор между реальностью и ее предчувствием.