Выставка одного из основателей нонконформизма, сына композитора Прокофьева

Дата рождения – 1928 год – и тип личности позволяют назвать Олега Прокофьева шестидесятником, но в его случае это определение невозможно. Прокофьева следует представлять как персонажа советского неофициального искусства, нонконформиста и русского абстракциониста, поскольку он занимался беспредметной живописью и входил в круг художников, занятых тем же формальным поиском. Ничего не поделаешь, обстоятельства жизни тут важнее творческих результатов.

Однако из нашего времени Прокофьев ни правоверным абстракционистом, ни принципиальным нонконформистом не видится. Большую часть его выставки занимают бледные пейзажи, написанные в 60–70-е годы в постимпрессионистской манере. Бледные в прямом смысле – очень светлых красок, но не анемичные, написанные твердой рукой, густыми мазками и осмысленно. Сюжет в них еле-еле и не всегда угадывается, но конкретные названия тут не кажутся случайными. Желтый отсвет в картине, посвященной Ленинграду, – это след имперского питерского золота, а «Розовый дом в Литве» вполне опознаваем как утренний, теплый от света восходящего солнца прибалтийский пейзаж.

Принято считать, что эти пейзажи созданы под влиянием «белой на белом» живописи Владимира Вейсберга, но можно предположить, что и без него Прокофьев бы так же работал, поскольку был учеником тонкого колориста Роберта Фалька и хорошо знал французских импрессионистов и постимпрессионистов. Просто какое-то время он предполагал, что «меньшая контрастность приведет к большей гармонии».

Цвет хлынул в его работы в 90-е годы, особенно после поездки в Африку. Еще раньше художник вернулся к абстрактным композициям, естественно, что «Нью-Йорк» и «Манхэттен» не фигуративны. Так же его темой долгое время была скульптура из гнутого дерева, раскрашенные деревянные «клубки» и загогулины.

Судя по выставке, организованной Третьяковкой и британской East Hill Gallery, и приведенным на ней фрагментам из текстов Олега Прокофьева, художник не заботился о формировании собственной узнаваемой манеры.

Кажется, что для него жизнь в искусстве была важнее результата и признания. Он писал стихи, исследовал возможности формирования живописного пространства, думал о ритмах и мазках. В его работах много свободы, гораздо больше, чем у других, более известных и сильных представителей «другого искусства». Кажется, что Прокофьев ничуть не самоутверждался, а последовательно самореализовывался.

И тут, наверное, дело в биографии. Прокофьев родился в Париже, умер в Лондоне, полжизни провел в Советском Союзе. Он был сыном великого композитора, писать учился не столько в советской художественной школе, сколько по книгам о французской живописи из домашней библиотеки. В мире большой культуры благодаря рождению и воспитанию он чувствовал себя свободно. И это видно в его работах, и в этом их обаяние.