Питер Возер: Shell изучает возможности разработки сланцевого газа на Украине

Питер Возер руководит Shell только год, но работает в компании больше четверти века. Он первый финансист и первый швейцарец, возглавивший англо-голландский нефтегазовый гигант. Однако с его приходом Shell осталась консервативной: несмотря на колебания цен и кризис, она уже много лет использует один и тот же прогноз цен на нефть. Впрочем, Shell начала позиционировать себя в первую очередь как газовый и уже потом как нефтяной концерн. Природному газу нет альтернативы – он дешевый («производство 1 МВт электроэнергии из газа будет дешевле, нежели из угля, это дешевле, чем ядерная энергетика, и дешевле, чем возобновляемые источники»), экологичный («при его сжигании вырабатывается на 50–70% меньше CO2 по сравнению с угольными электростанциями»), а его запасы огромны («вместе с альтернативными источниками их хватит больше чем на 250 лет»), констатирует Возер.

– А нетрадиционные источники газа могут быть альтернативой традиционным?

– Не думаю, что они могут стать альтернативой природному газу в широком смысле. Мне кажется, что газ из коллекторов с низкой проницаемостью, так же как и сланцевый газ, будет играть важную роль на газовом рынке Северной Америки – в США и Канаде. Европа обладает некоторыми ресурсами такого газа, но мы в Shell считаем, что сланцевый газ не будет играть важной роли в структуре европейской энергетики в долгосрочной перспективе.

–Почему?

– Если посмотреть на геологию Европы, там есть залежи сланцевого газа и газа в коллекторах с низкой проницаемостью. Но существует три причины, по которым мы считаем, что эти ресурсы не могут быть освоены в тех масштабах, в каких это делается в США. Первая: плотность населения в Европе гораздо выше, чем в США, или, например, Китае. Кроме этого получение в Европе всей необходимой разрешительной документации будет достаточно сложным процессом. И третья причина: если в Северной Америке вам принадлежит участок земли, то вы являетесь владельцем не только самой земли, но и всего, что находится под ней. В Европе вы являетесь владельцем только самой земли, а то, что под землей, принадлежит государству. Это означает, что у владельцев земельных участков в Европе нет заинтересованности в разработке таких ресурсов. Поэтому будет сложно получить разрешительные документы. Вы знаете, как выглядит процесс разработки залежей сланцевого газа? Буровые работают практически рядом друг с другом. И для Европы это означало бы, что у каждого дома на участке будет стоять буровая. Не через 30 км друг от друга, а практически рядом, и потом еще одна, и еще... В Европе с ее высокой плотностью населения это практически невозможно. Представьте себе, что правительство поставит в вашем саду буровую, но деньги будет забирать себе, и каждый раз, выглядывая в окно, вы будете смотреть на эту буровую. Плюс в некоторых районах Европы геология более сложная, и пласты не настолько мощные, как в США, что представляет сложность с точки зрения геологоразведки.

– Но Shell работает в данном направлении в различных странах Европы, и, в частности, недавно украинский министр Юрий Бойко объявил, что до конца года Shell и Украина могут заключить соглашение о разработке залежей сланцевого газа в рамках совместного предприятия и что в течение трех лет объемы добычи газа на Украине оставят 7–10 млрд куб. м. Соответствует ли это действительности?

– Shell действительно работает в этом направлении в южной части Швеции, а также в Германии совместно с ExxonMobil. Да, мы изучаем такую возможность применительно к Украине. Пока еще рано говорить о возможных объемах ресурсов и добычи. Мы находимся на очень ранней стадии, и нам еще многое предстоит изучать.

– А насколько вообще перспективен подобный проект на Украине?

– Для начала нам необходимо выполнить геологоразведку. И даже после этого остается риск того, что объем открытых ресурсов будет недостаточным либо они будут слишком сложными для разработки. Мы считаем, что на Украине существует потенциал в этом направлении, но на данном этапе не можем ничего сказать, так как сначала необходимо провести геологоразведку. Потенциал там есть.

– У вас уже есть лицензионные участки на Украине? Вы подписывали какие-либо документы на получение лицензионных участков?

– У нас подписано только общее соглашение о совместной деятельности в 2006 г.

– Есть ли у России потенциал в добыче газа из нетрадиционных источников?

– Я считаю, что у России хороший потенциал в области угольного метана. Но опять же пока преждевременно говорить о чем-то конкретном, для этого нужно выполнить много работы. Shell сейчас занимается разработкой проекта по добыче метана из угольных пластов, но пока не в России, а в Австралии, и газ затем будет направляться на производство СПГ. Но этот проект находится еще на самой ранней стадии.

– Если продолжать разговор о рынке газа, как по-вашему, какой вид контрактов – спотовые или долгосрочные – может гарантировать стабильность и устойчивость рынка?

– Думаю, что это долгосрочные контракты, так как речь идет о долгосрочных инвестициях, как со стороны производителей – добывающих компаний, так и потребителей – владельцев электростанций и распределительных сетей. Для работы электростанций нужна стабильность, которую можно обеспечить за счет долгосрочных контрактов между поставщиками и потребителями.

– Какова доля спотовых и долгосрочных контрактов в портфеле Shell? В прошлом году мы сравнивали отчеты Shell с данными «Газпрома». И тогда средняя цена на газ «Газпрома» была сильно выше, чем у Shell. У нас сложилось впечатление, что в вашем портфеле большая доля спотовых контрактов.

– Когда речь идет о контрактах, нужно понимать, что существуют три разных региона – США, Европа и Юго-Восточная Азия. В Юго-Восточной Азии и Азиатско-Тихоокеанском регионе доля долгосрочных контрактов – 90%, и они привязаны к ценам на нефть. В Европе эта цифра примерно 70%, и там долгосрочные контракты также привязаны к ценам на нефть, ну а доля спотовых находится в районе 30%. В США практически все контракты спотовые в связи с наличием торговой площадки Henry Hub. Примерно 3-4% нашей добычи углеводородного сырья приходится на газ, добываемый в США. Поэтому доля спотовых газовых контрактов в общем портфеле добычи нефти и газа довольно мала. Думаю, она находится в пределах 20-25%.

– Каковы ваши прогнозы и ожидания в отношении цен на газ на среднесрочную перспективу, например через три года?

– Обычно я стараюсь не говорить о конкретной фиксированной цене, поэтому приведу диапазон, который мы используем. В США при планировании долгосрочных инвестиций и с учетом поставок в Henry Hub мы используем диапазон в $4–8 за 1 млн британских тепловых единиц (около $142–285 за 1000 куб. м). Для остальных регионов мира, где практически все наши контракты привязаны к ценам на нефть, мы используем диапазон в $50–90 за баррель. Мы всегда считаем, исходя из баррелей, а не кубических футов или метров.

– Достаточно широкий диапазон...

– Да, это так. Но когда вы инвестируете с перспективой на 20, 30, 40 лет, вы смотрите на две вещи: прежде всего – нижний предел цен, когда существует избыток газа, но спрос невелик. А при $90 за баррель необходимо понимать, какой процент от выручки мы можем оставить себе, ведь мы платим налоги в разных странах мира, а при высоких ценах налоги тоже выше.

– Предправления «Газпрома» Алексей Миллер недавно предположил, что в ближайшие годы цена на нефть вырастет до $100 за баррель. Вы согласны с такой точки зрения, или вы не столь оптимистичны?

– Мне бы не хотелось рассуждать на тему возможного роста цен. При планировании инвестиций на десятилетия вперед мы используем консервативный подход к этому вопросу, поэтому, если вы посмотрите наш инвестиционный портфель, в нем всегда заложена цена в $50–90 за баррель.

– Как долго Shell использует такой диапазон? Когда последний раз его пересматривали?

– Мы достаточно консервативны, и этот прогноз используем уже много лет подряд.

– Давайте поговорим о вашей деятельности в России. Пока что Shell предпочитала реализовывать проекты в России с нуля: так начинались и «Сахалин-2», и проект разработки Салымских месторождений. Не изменилась ли эта стратегия, не рассматриваете ли вы возможность покупки доли в уже существующей компании или проекте?

– Прежде всего хочу отметить, что мы очень довольны тем, как развиваются эти два проекта. Они очень важны для нас и успешно работают. Shell открыта для обсуждения возможностей участия в других российских проектах. Мы готовы поделиться опытом в области разработки и внедрения передовых технологий и инноваций – наиболее эффективно это можно сделать в рамках совместных проектов.

Например, Shell обладает передовыми технологиями в области методов увеличения нефтеотдачи пластов (МУН). Это означает, что на позднем этапе эксплуатации месторождения мы можем применить технологии, и это будет уже вхождение в существующий проект. Вообще, нас уcтроили бы оба варианта, и мне не так важно, идет речь об абсолютно новом проекте или об уже эксплуатирующемся месторождении.

– Ведете ли вы с кем-нибудь переговоры в России о вхождении в существующий проект?

– Я привел МУН в качестве примера. Сейчас на базе Салымского проекта выполняется пилотный проект по применению новых технологий, позволяющих повысить коэффициент извлечения нефти. Это может стать возможностью для входа в другие нефтяные проекты с целью применить там эту технологию. Пока мы наблюдаем за ходом пилотных работ. Как вы знаете, нашим новым партнером в Салымском проекте является «Газпром нефть», поэтому надеемся, что такие возможности появятся.

– Означает ли это, что вы ведете переговоры с «Газпром нефтью» о вхождении в проекты, где могут применяться МУН?

– Во время моего визита на Петербургский экономический форум в июне у нас прошла встреча с председателем правления «Газпрома» Алексеем Миллером, на которой мы обсудили различные вопросы, касающиеся совместной деятельности.

– Вы можете сообщить детали этого партнерства?

– Нет, детали я сообщить не могу. Это будет решаться г-ном Миллером и мною.

– Предлагаю вернуться к проекту «Сахалин-2». Когда оператор проекта – Sakhalin Energy планирует получить первую прибыль?

– В прошлом году проект был успешно запущен в эксплуатацию, мы отгрузили на 50% больше партий СПГ, чем было изначально запланировано.

Таким образом, прошедший 2009 год был успешным для проекта, и мы впервые получили чистую прибыль до уплаты дивидендов и после уплаты налогов (Net Income Before Interest After tax, NIBIAT).

– Вы можете назвать сумму?

– Нет, сумму я назвать не могу, так как мы не являемся единственным акционером проекта.

– «Газпром» вошел в проект только в 2007 г. Испытывала ли Shell давление со стороны российских властей перед тем, как поделилась долей в «Сахалине-2» с российской монополией? Все помнят экологические претензии к проекту...

– Переговорный процесс о вхождении «Газпрома» в проект был сложным, но так происходит во всем мире, когда вы ведете подобные переговоры, такова реальность. Shell удовлетворена своим положением в данном проекте.

– На вас оказывалось политическое давление?

– Я догадываюсь, что вы хотите услышать, скажу только, что у нас были сложные переговоры, но мы довольны их результатом, у нас очень хороший проект. По условиям сделки «Газпром» вошел в проект, как будто он был его акционером с самого начала. Мы удовлетворены «Газпромом» как основным акционером, и совместная работа с ним и нашими японскими партнерами идет очень хорошо.

– А что касается экологических претензий, они пропали сами собой, когда пришел «Газпром», или какие-то недочеты вам пришлось устранять? Остались ли претензии сейчас?

–Конечно же были вопросы, связанные с экологией во время строительства, но все они были решены, и мы довольны тем как. Когда реализуешь проект такого масштаба, строя сотни переходов через реки и места нереста рыб, естественно, есть какое-то воздействие на экологию. Но мы рады, что после завершения работ фауна в районе строительства существует в таком же виде, как и до этого. Мы приняли во внимание некоторые вопросы и внесли изменения в проект. К примеру, нам пришлось поменять маршрут морской части трубы, так как она могла проходить через ареал обитания серых китов. Подобные вопросы всегда возникают, главное то, как вы их решаете. Мне кажется, «Сахалин-2» – хороший пример правильного подхода к экологическим вопросам.

– Существуют какие-либо спорные вопросы с российским правительством в отношении сметы, программы, планов работ и т. д. по проекту «Сахалин-2»?

– Как я уже сказал, мы удовлетворены тем, как развивается проект, и мне неизвестно о каких-либо спорных вопросах.

– Одно из условий вхождения «Газпрома» в проект предусматривало передачу одной привилегированной акции компании Sakhalin Energy правительству России – с условием обязательной выплаты дивидендов. Насколько нам известно, только за 2007 г. на эту бумагу было начислено и выплачено около $1,4 млрд. Какова общая сумма, выплаченная российскому правительству в качестве дивидендов? Не является ли это условие несправедливым по отношению к остальным акционерам, которые пока не получали дивидендов?

– Я не могу ответить на ваш вопрос, так как не знаю этой цифры. Обычно я не комментирую выплату дивидендов, но хочу напомнить, что сделка подписывалась всеми акционерами, поэтому можно предположить, что они посчитали это решение справедливым, так как все с ним согласились. Я эту цифру назвать не могу в силу конфиденциальности соглашения.

– Действительно ли российское правительство получило эту привилегированную акцию за символическую сумму в $1?

– Ваша осведомленность просто поражает. (Улыбается.)

–Как отразился мировой экономический кризис на Sakhalin Energy? Испытывает ли она снижение спроса на газ, есть ли в ее долгосрочных контрактах некая страховка типа принципа «бери или плати»?

– Все контракты Sakhalin Energy на поставки СПГ заключены на долгосрочной основе – на 20–25 лет, кроме того, в них действительно прописаны механизмы, защищающие от ценовой волатильности. Более подробные детали соглашений я раскрыть не могу. В 2009 г. мы отгрузили больше партий СПГ, чем было изначально запланировано (81 партию против запланированных 55). Поэтому я считаю, что Sakhalin Energy достаточно успешно проходит через экономический кризис.

– Shell несколько лет назад думала о участии в Штокмановском проекте, потом заявляла о возможном участии в «Ямал СПГ». Интересен ли вам Штокман до сих пор, возможно ли участие во второй стадии проекта? И какие у Shell предложения по «Ямал СПГ»?

– Мы заинтересованы в дальнейших инвестициях в экономику России, как в нефтяном, так и газовом секторах. Мы не участвуем и не планируем участвовать в Штокмановском проекте. Но могу подтвердить, что мы заинтересованы в проекте «Ямал СПГ». Мы находимся на стадии обсуждений с российской стороной, поэтому я не могу назвать какие-то определенные условия, предложения или цифры.

– До сих пор Shell не занималась самостоятельной добычей в России, но недавно получила участок в Калмыкии. Чем вас заинтересовало это месторождение? Планирует ли компания продолжать участвовать в конкурсах на лицензии в России? Например, Роснедра обещали выставить на торги очень крупное месторождение им. Требса и Титова. Его иностранным компаниям нельзя будет получить самостоятельно, но можно совместно с российским партнером. Такая возможность рассматривается?

– Я уже говорил, что мы заинтересованы в инвестициях в экономику России. Если говорить о лицензии в Калмыкии, там запланирована программа геологоразведочных работ. На 2011 г. уже запланированы сейсмические исследования. Shell обладает огромным опытом в этой области, самыми передовыми технологиями геологоразведки, в том числе сейсмической, и мы готовы делиться этим опытом. Мы готовы инвестировать в геологоразведку, несмотря на то что в этой области выше степень риска. Но нас это не останавливает. Скажу больше: даже с учетом рисков я вижу здесь большой потенциал. Я не могут ответить насчет Требса и Титова, но мы готовы получать лицензии в России в соответствии с законодательством, как в рамках партнерства, так и самостоятельно.

– Что касается стратегии розничного бизнеса в России: у Shell около 70 заправок. Хотите ли вы увеличить эту долю? Нет ли у вас планов по расширению?

– В России кроме сети АЗС у нас налажен сбыт смазочных материалов, и мы, конечно, заинтересованы расширять здесь направление downstream.

– Shell строит производственно-логистический комплекс по блендингу смазочных материалов в Торжке Тверской области. Сможет ли компания увеличить долю на российском рынке смазочных материалов после того, как завод будет построен?

– Это предприятие на 100% принадлежит Shell, мы строим его самостоятельно, без партнеров. Мы намерены развивать нашу деятельность в России. Shell – мировой лидер на рынке смазочных материалов. Мы хотим предложить российским покупателям самые передовые технологии, а также нашу линейку инновационных продуктов, что позволит нам увеличить нашу долю на рынке смазочных материалов. Россия для Shell третий по величине рынок сбыта смазочных материалов после США и Китая. Я не могу назвать вам цифры, скажу лишь, что мы планируем увеличить долю на российском рынке, как и на любом другом рынке, на котором мы присутствуем.

– Главное событие в нефтяной индустрии сейчас – авария на платформе BP в Мексиканском заливе. Как вы считаете, что послужило причиной этого инцидента – ошибка со стороны ВР или такое могло случиться с любой нефтегазовой компанией? И что делает Shell, чтобы предотвратить подобные происшествия?

– Прежде всего хочу сказать, что это настоящая трагедия, погибли люди, произошел выброс нефти. Поэтому основная задача сейчас – остановить выброс и ликвидировать последствия разлива нефти. Пока идет официальное расследование, которое установит причину, поэтому я не могу сейчас судить о том, что привело к этому инциденту. Мы изучили проект, по которому бурилась эта скважина, сравнили его с нашими и пришли к выводу, что у Shell стандарты безопасности выше. В наших проектах гораздо больше степеней защиты, которые помогают предотвратить подобные выбросы. Давайте посмотрим, будут ли правительства разных стран вводить новые нормативные акты в связи аварией в Мексиканском заливе, но мне кажется, что мы уже сегодня можем соответствовать большинству требований, исходя из существующих у нас высоких стандартов.

– Как авария у конкурента может повлиять на вашу компанию. Возможна ли серьезная задержка в реализации ваших шельфовых проектов?

– Пока рано об этом говорить, но уже введен шестимесячный мораторий на бурение в Мексиканском заливе и годичный мораторий для территории Аляски. Надеюсь, что по истечении этих сроков мы сможем продолжить работы и реализовать наши проекты. Но кроме США еще много регионов, где мы успешно ведем производственную деятельность.

– Как вы думаете, сможет ли BP выжить после этого инцидента? Если нет, сможет ли Shell использовать эту ситуацию в свою пользу?

– Вам лучше спросить об этом у BP.