В Авиньоне показали танец про кризис

Это впечатляет. За час сорок пять минут три актера и три танцовщика на трех языках (немецкий, английский, хореография) в пулеметном темпе успевают обсудить, кажется, все проблемы маленького европейского человека – индивидуалиста и потребителя. Его рухнувшие надежды, его фрустрации, состояние его кошелька, его семейную жизнь и дыру в его маленьком сердце.

Как он, бедолага, переживает кризис, мировой и личный. Как он больше не верит в любовь. Как он больше не верит в деньги. Как он больше не верит ни в одну из социальных систем (социализм умер, капитализму тоже скоро кирдык, неужели все заполонят китайцы? Ситуация намного запутаннее, но опорные точки монолога выглядят примерно так).

Как у него исчезли идеалы. Как у него исчезли наличные (все стало слишком виртуальным – и деньги, и жизненные ценности). Как у него исчезло время (дорогая, неужели мы прожили вместе 14 лет? Нет, действительно вместе, если честно подсчитать, – всего три недели).

Как его надули финансисты с Уолл-стрит. Как его надуло общество потребления. Как он надул сам себя.

Как он хотел изменить мир, а теперь озабочен лишь поиском места для парковки.

Ох, дорогой Фальк, похоже, у нас наконец-то одни и те же проблемы. Хорошая (для русских) новость: мы уже можем считать себя современными европейцами (вопросы «Доверия», пусть с оговорками, но несложно адресовать себе). Плохая новость: непонятно, на фига нам такое счастье. Но надо бы, надо привезти «Доверие» в Москву, пройдет на ура.

Это не яростное бичевание общественного устройства и не нудные жалобы на то, как финансовый кризис испортил личные отношения. Это остроумное указание на лужу, в которую мы сели все вместе и каждый по отдельности и в которой так глупо барахтаться.

Актеры берлинского «Шаубюне» берут публику в оборот как заправские стендап-комики: забойный рихтеровский текст состоит в основном из монологов, устроенных по принципу «а сейчас я вам доложу все, что думаю про финансовый пузырь (мою семью, одежду от Prada), и вы меня ни за что не заткнете». Брыкающуюся актрису выносят со сцены, засовывают в железный ящик, с размаху давят массивным кожаным диваном; все напрасно: она пришла и говорит.

Танцы в «Доверии» тоже скорострельные, но при этом программно бесхребетные: танцовщики постоянно стекают с кресел и диванов, вываливаются из дорогих шуб, никак не могут найти точки опоры, их беспокойство одновременно очень активное и очень ленивое. Поэтому хореография не выглядит пристегнутой к социальной проблематике для оживления действия или ради модного смешения жанров. Она вступает в ритмический диалог с памфлетной драматургией и подмечает привычки современного европейского тела так же ехидно, как рихтеровский текст – привычки европейского мышления. В редкие моменты танец в «Доверии» выглядит лирично, еще реже – патетично. Как правило, он саркастичен.

Фальк Рихтер и Анук Ван Дайк оказались прекрасным авторским дуэтом. Они умеют завести публику и чувствуют баланс между иронией и серьезностью, искусством и развлечением не хуже, чем между танцем и бла-бла-бла.