Юрий Воронин: «Не надо драматизировать дефицит», - Юрий Воронин, заместитель министра здравоохранения и социального развития

В кабинете замминистра здравоохранения и социального развития Юрия Воронина на стене, прямо напротив входа, в рамке за стеклом – пожелтевший разворот газеты «Правда» с законом СССР «О государственных пенсиях». «Это закон 1956 г. Образец того, как надо писать законы и насколько пенсионная система должна быть стабильной», – рассказывает хозяин кабинета. Закон просуществовал до 1990 г. «Ясность, четкость, лаконичность, понятность изложения, отсутствие юридических пробелов, – перечисляет Воронин достоинства формы закона, ставшего основой советской пенсионной системы. – Сейчас, к сожалению, таких законов все меньше и меньше». Изменения в российскую пенсионную систему вносятся почти каждый год, сейчас она снова на пороге очередной реформы, о которой «Ведомости» поговорили с Юрием Ворониным, занимающимся проблемами пенсионки в органах госвласти уже почти 30 лет.

– Открытие, наверное, не в том, что он есть, а в том, что он будет расти.

– Проблема дефицита пенсионной системы – это некое новое явление? Как раньше справлялись?

– Ни в 1980-е, ни даже в 1990-е гг. проблема так остро не стояла. Наоборот, пенсионную систему использовали как ресурс для решения различных народнохозяйственных задач. Ну, например, надо было привлечь людей к работе на Крайнем Севере – вводили для них досрочные пенсии, а стаж считали в двойном или полуторном размере. То же самое делалось для производств с вредными, опасными и тяжелыми условиями труда. Были и совсем экзотические вещи: например, 20%-ная надбавка за непрерывный стаж работы на одном предприятии – для укрепления трудовой дисциплины и сокращения текучести кадров. Зачет в стаж периода обучения в вузах поощрял получение высшего образования. В итоге мы получили систему, обремененную огромным количеством льгот нестрахового характера, т. е. не оплаченных пенсионными взносами. Такие льготы фактически обеспечивались за счет остальных работников, на которых они не распространялись. Но тогда это никого не волновало, социальное страхование оставалось декором, а на самом деле система фактически была бюджетной. Но главным пороком советской бюджетной системы пенсионного обеспечения был остаточный принцип финансирования: сначала танки и ракеты, а что осталось – на пенсии. Сама бюджетная система, кстати, – одна из четырех основных существующих в мире моделей, до сих пор ряд стран – Австралия, Новая Зеландия – имеют пенсионные системы, основанные на бюджетном принципе, за счет налогов общего покрытия.

– Налогов много или налогоплательщиков?

– Сейчас очень многие страны столкнулись с демографическим вызовом. Предполагалось, что пенсионная система, построенная по накопительной модели, – эффективная защита от старения населения, но от этого заблуждения отказались все, даже сами авторы идеи из Всемирного банка. Сама по себе организация системы – распределять или копить – ничего не меняет. Важно другое: пенсионеры реально живут не на деньги, а на потребляемые ими товары и услуги, которые кому-то нужно производить. А сокращающаяся активная часть населения будет производить их меньше, чем необходимо. Важно понять, что эта проблема – ухудшение соотношения работающих по отношению к неработающим – требует целого комплекса социально-экономических мероприятий. Комплекса! Это и настройка пенсионной системы, и стимулирование рождаемости, и миграционная политика, и – как бы это ни звучало декларативно, но это истина – рост производительности труда, инновационная экономика. Когда внедряются новые технологии, мы эту зависимость от количества работающих утрачиваем. Поэтому вопрос роста производительности труда – это вопрос выживаемости современного государства в условиях старения населения.

Государство везде дотирует пенсионные системы, это считается нормальным, иначе пережить демографический кризис невозможно. Многие государства создают специальные резервные фонды, рассчитанные на условия 2030–2040 гг., когда наиболее ярко проявится негативный демографический тренд. Ну и, конечно, чего кривить душой, среди мер по оптимизации нагрузки на пенсионные бюджеты в большинстве случаев рассматривается и возможность сокращения количества пенсионеров за счет отодвигания границы выхода на пенсию.

– Мера популярная, за последние 20 лет многие страны повысили пенсионный возраст.

– Совершенно верно, общий тренд – 65 лет, а ряд стран уже продвинул эту границу до 67. Однако надо учитывать, что западные страны подходили к такому решению постепенно, после формирования необходимых социально-экономических и демографических условий. И в первую очередь это вопрос продолжительности жизни, в том числе продолжительности жизни на пенсии. Так вот – мы ни по одному, ни по другому показателю близко не подошли к тем странам, которые приняли решение об увеличении возраста выхода на пенсию до 65 лет. Сначала нужно получить отдачу от серьезных мер, которые заложены в стратегию демографического развития прежнего президента, продолжены нынешним президентом, – с точки зрения реализации это за границами 2020 г. И поэтому говорить о повышении пенсионного возраста объективно возможно не ранее 2020–2030 гг. Не ранее. 2015 год – это слишком рано для принятия таких решений. Второе обстоятельство: мы должны заранее отрегулировать проблемы, возникающие на рынке труда. Чем позже люди выходят на пенсию, тем меньше возможность у молодых получить устраивающую их работу.

– Так и сейчас пенсионеры работают, почти 8% всех занятых в экономике – 5,3 млн из 69,3 млн – люди старше официального пенсионного возраста.

– Сейчас работает 34% получателей трудовых пенсий по старости. Но пенсионер может работать, а может и отдыхать. Все зависит от размера пенсии – чем он меньше, тем больше стимулов работать. Причем если сейчас, оформив пенсию, люди зачастую переходят на менее значимую должность, то в новых условиях кадровая ротация лиц старших возрастных групп уже происходить не будет.

Появится и еще одна социальная проблема. Необходимо понимать, что если решение о повышении возраста будет принято, то оно неизбежно будет сопровождаться либо отменой, либо ограничением пенсий в период работы. Какой смысл поднимать возрастную границу выхода на пенсию, если можно оформить ее в прежнем возрасте, пусть и в меньшем размере, – а такая опция была установлена во всех странах, увеличивших пенсионный возраст, – и продолжать дальше работать? Согласно конвенциям Международной организации труда (МОТ), которая задает все параметры развития пенсионных систем в мире, пенсия – это компенсация утраченного заработка в случае нетрудоспособности. В силу этого идеологического понимания пенсии конвенция МОТ предусматривает, что пенсия в период работы либо не выплачивается, либо выплачивается с ограничениями, чтобы вместе с заработком она не превышала того дохода, который был у человека до выхода на пенсию. Если доход пенсионера выше, чем у работающего, тогда нет никакой мотивации трудиться вообще. Но в рекомендации МОТ есть оговорка, что выплата пенсии в период работы допускается, если размер пенсии недостаточен для нормального существования пенсионера. Пенсия, компенсирующая не менее 40% утраченного заработка, – минимальный стандарт. В 2010 г. мы вышли на 38%, но это результат того, что вследствие кризиса очень существенно снизился фонд оплаты труда (ФОТ). Отменять выплату пенсии или ограничивать, не создав гарантий по ее достойному уровню, невозможно.

Когда работодатели критикуют правительство за возвращение к тарифу, действовавшему до 2005 г. (в 2005 г. соцналог был снижен с 35,5 до 26%. – «Ведомости»), это не очень справедливое обвинение. Если бы они воспользовались предоставленными налоговыми каникулами и в должной мере легализовали ФОТ, не потребовалось бы увеличение тарифа. Платите больше зарплату, тогда можно обойтись меньшим тарифом. Но если ФОТ не растет, то приходится увеличивать его ставку налогообложения, ничего другого здесь не придумать.

Есть другой блок – по оптимизации расходов. У нас 10,5 млн человек – это 34% находящихся на пенсии – ушли на нее досрочно. А тариф, который за них платит работодатель, одинаковый со всеми. Более того – льготные пенсии используют, чтобы привлечь людей на работу с вредными, тяжелыми и опасными условиями труда, вместо того чтобы вознаграждать большой зарплатой. Частный работодатель привлекает работника, обещая ему государственную льготную пенсию. И это превышение обычного периода пенсионных выплат из-за раннего выхода на пенсию не обеспечено никакими дополнительными тарифами – только за счет перераспределения взносов других.

– Поэтому вы предлагаете вывести досрочников в фонд соцстраха?

– В этом и есть суть нашей идеи: досрочные пенсии ближе не к пенсионной системе, а к страхованию от несчастных случаев на производстве и профзаболеваний, т. е. от профессиональных рисков. Там и тариф в отличие от пенсионного взноса дифференцированный в зависимости от класса риска и существует система скидок и надбавок, которая реально стимулирует работодателя к улучшению условий труда. Система должна так ставить вопрос перед работодателем: или ты вкладываешь деньги в технологии и устраняешь вредные факторы производственной среды, или платишь дополнительный тариф. Все предельно честно.

– А какова цена вопроса?

– Расходы на выплату досрочной трудовой пенсии по старости – 899,3 млрд руб., это 33% расходов на выплату трудовых пенсий.

– Тогда эти почти 900 млрд руб. плюс нагрузки на работодателей?

– Здесь все не так просто. Тариф по несчастным случаям изначально был профицитным, а если его еще оптимизировать, то он может значительную часть расходов покрыть и без его увеличения. В том виде, в каком реформа досрочников была предложена восемь лет назад – Минэкономразвития этот законопроект представляло, он так и не сдвинулся с мертвой точки, – это было плюс 6–14,2 процентного пункта тарифа на работодателей, которые имеют вредные рабочие места. В современных условиях это вряд ли возможно. Поэтому мы считаем, что дорабатывать этот законопроект бессмысленно, надо новый. И постараться обойтись без увеличения тарифа по несчастным случаям, в крайнем случае повысить его на 1–2 процентных пункта.

– А сейчас он какой, средневзвешенно?

– 0,51% от ФОТ при максимально возможном 7,5%. Если эта идея будет концептуально поддержана, понятно, что ее не так сложно просчитать и решить, какой же тариф будет необходим, надо его увеличивать или достаточно просто перераспределить. Группу по выработке принципиально нового подхода к реформе досрочников мы уже сформировали, надеемся внести предложения в этом году.

Вот говорят, нет других вариантов, кроме как пенсионный возраст повышать. Есть, и мы предлагаем. А если рассматривать вероятность повышения возраста, надо четко понимать: а в условиях нашей пенсионной системы эта мера сработает? Вот все коллеги, которые с упоением сейчас рассуждают о необходимости и неизбежности увеличения пенсионного возраста, упускают из виду одно существенное обстоятельство: наша пенсионная система с 2002 г. устроена нестандартно для западноевропейских стран. Это система прямого эквивалента: сколько отчислил за вас работодатель, такая сумма и образует ваш капитал, из которого рассчитывается пенсия путем деления на ожидаемый период выплат. И вот в условиях такой формулы расчета пенсий чем больше период накопления пенсионных прав, тем больше обязательства пенсионной системы. У нас пенсия в результате увеличения пенсионного возраста возрастает на 30%. Это не микшируется более поздним выходом на пенсию. Мы обязательства в геометрической прогрессии наращиваем. Именно поэтому и возникает после короткого периода экономии в 50–70 млрд руб. в год существенный дефицит.

– А в других странах, получается, по-другому?

– Другие страны рассчитывают пенсию так, как и мы считали до 2002 г., – исходя из стажа и заработка. Там нет такой зависимости: сколько я заплатил, столько мне в виде пенсии должно быть выдано. Пенсия устанавливается по определенным нормативам. И вот в условиях этих солидарных схем расчета пенсий увеличение пенсионного возраста – это эффективный способ борьбы с дефицитом. А когда это предлагают у нас – это предлагают люди, не знающие устройство российской пенсионной системы. Актуарная модель ПФР – а она прошла экспертизу Всемирного банка, МОТ, показала точные расчеты расходов при валоризации – показывает, что дефицит в случае увеличения пенсионного возраста будет расти. Чтобы этого не произошло, нам нужно откатиться к 2002 г., кардинально сменив формулу расчета пенсий, т. е. вернуться к временам, когда для того, чтобы получить максимальную пенсию, было достаточно заплатить взносы с МРОТ.

– Но, говоря о формуле, имеют в виду не возврат к чему-то, а формулу индексации, привязанную к росту зарплат. Вот отсюда, говорят, и рост дефицита в ваших расчетах?

– Это заблуждение. Да, страховая часть индексируется на рост средней заработной платы в стране, но, каким бы он ни был, размер индексации не может превышать рост индекса доходов ПФР – это ограничитель. Рост доходов ПФР подсчитывается в расчете на одного пенсионера. Сделано это было именно для того, чтобы изменение демографической ситуации не разбалансировало пенсионную систему.

– Ну так и получается: при повышении возраста индекс доходов ПФР будет расти быстрее, чем зарплаты (ведь объем взносов возрастет, а число пенсионеров уменьшится), и ограничитель перестает срабатывать.

– Это тоже заблуждение. Индекс роста доходов ПФР всегда считается в сопоставимых условиях. Вот возьмем 2010 и 2011 гг. – вы что же, думаете, мы берем сумму взносов, поступивших в 2010 г., и сопоставляем с суммой взносов, поступивших в 2011-м? Конечно, тогда у нас был бы гигантский рост доходов ПФР. На самом деле берется сумма взносов 2010 г. и виртуально просчитывается, какой бы эта сумма могла быть, если бы тариф остался 26%. И именно этот виртуальный размер сопоставляется. Поэтому ожидаемый рост доходов ПФР по 2011 г. – 0,5%. И то если Минэкономразвития прогноз не уточнит – может, и не будет роста, все зависит от макропрогноза. Тут совершенно другая методика счета – в сопоставимых условиях. Ни бюджетные вливания не влияют, ни рост тарифа.

– А объем взносов?

– Он связан только с ростом зарплат. Если ФОТ вырастет – возрастут взносы. Но тогда и пенсия должна индексироваться, под это есть реальные доходы. Это нормально, и вообще-то цель любой системы – чтобы пенсия не отставала от зарплаты. А превысить ее рост – это в нашей формуле арифметически невозможно. Не тут надо искать деньги. Мы указываем нашим коллегам богатейший ресурс – досрочные пенсии. Треть всех пенсий, не проплаченная необходимыми страховыми взносами. Давайте их реформировать на понятных условиях, чтобы это не повлияло негативно на права работников, но стимулировало бы работодателя к правильному поведению по улучшению условий труда.

Ведь чтобы полностью ликвидировать дефицит пенсионной системы, тариф только в ПФР должен быть 34%, что невозможно. Но тогда ПФР корить дефицитом не надо. Либо достаточный тариф, либо урезать пенсии в два раза – но тогда народ выйдет на улицы. Значит, повысить тариф нельзя, пенсии снизить нельзя и дефицит тоже иметь нельзя! На самом деле дефицит ПФР легко можно понять: он сопоставим с 6 п. п. тарифа. Это отвлекаемые доходы ПФР, которые идут в накопительный компонент. Если бы у нас не было накопительной части, у нас сегодня вообще бы не было никакого дефицита пенсионной системы, он возник бы на пике 2040 г.

– При введении накопительной части это просчитывалось?

– Когда принималось решение в 2001 г. о введении накопительного компонента в 6 п. п., все понимали, что это выпадающие доходы и их нужно покрывать средствами федерального бюджета. Тогда это было всем очевидно, сейчас об этом все забыли. Я не призываю, не поймите превратно, к отмене накопительного компонента – я как раз сторонник того, чтоб не менять систему, коли мы ее уже запустили. Но тогда не нужно обвинять пенсионную систему в наличии дефицита. Дефицит плановый, ожидавшийся, под него планировались деньги бюджета. Если послушать отдельные комментарии – это ж открытие какое-то произошло: оказывается, у пенсионной системы в одночасье обнаружился дефицит!

– Он не будет расти. Опять-таки те расчеты, которые были сделаны с помощью актуарной модели ПФР, показывают, что дефицит будет снижаться. До 1,8% ВВП в 2011 г., когда введется полноценный тариф, и далее постепенно уменьшаться – до 1,25% ВВП в 2040-м. Поэтому тут трагедии никакой делать не надо. Это не та проблема, которая ставит государство под угрозу банкротства или кризиса и что якобы, если мы срочно возраст не увеличим, все рухнет.

– Так, может, и не надо ничего делать, раз все в порядке?

– Всегда систему надо оптимизировать. Она должна приводиться к нормальному социально-страховому виду. Мы же не считаем, что это советское наследие досрочных пенсий – нормальная вещь.

– А вы себе копите на пенсию?

– Мне в силу возраста нет никакого смысла копить – накопительная часть будет незначительной. Копить-то имеет смысл тем, кто 1967 года рождения и моложе.

– Есть же частные программы, добровольные.

– Ну это система пока что не до конца выстроенная и, к сожалению, не вызывает большого доверия населения. Нет механизмов страхования, внятной гарантии, понятной людям, чтобы можно было спокойно доверить свои средства негосударственным институтам. Многие, если имеют дополнительный доход, предпочитают либо в недвижимость вложить как наиболее эффективный способ сохранения денег, либо на депозиты.

– А страховать кто должен? Государство или фонды?

– Если речь о негосударственных фондах, работающих в рамках добровольного страхования, то, конечно, фонд должен страховать риск утраты им пенсионных средств в результате неквалифицированного управления активами.

– Отрицательную доходность или только сам взнос?

– Одна концепция – страховать тело взноса. Вторая концепция предполагает страхование доходности на определенном уровне – например, не ниже инфляции. Но если вы добровольно вступаете в систему, вы же рискуете доходностью, процентами. В банковской системе страхуется тело вкладов в объеме 750 000 руб., а банковский процент никто вам не компенсирует. Все зависит от тарифа – если страхуем доходность, придется больше платить: в добровольной программе человек вправе выбрать сам, на какую сумму он застрахуется. В обязательных это надо уточнять, потому что система гарантий пока вообще не прописана. Накопительная система только тогда будет привлекать людей, когда она будет полностью отработана и людям понятна. Когда мы ее запустили в 2002 г., конца у системы не было.

– А какие проблемы решает возможность досрочного использования накопительной части?

– Это для увеличения привлекательности пенсионных накоплений, которая пока еще неочевидна большинству нашего населения. Когда проводили социологические опросы и спрашивали: если у вас возникли какие-то форс-мажорные обстоятельства или не хватает обеспечения под ипотечный кредит, то возможность использовать на это пенсионные накопления заинтересовала бы вас, чтобы за ними активно следить, выбирать НПФ с большей доходностью, – люди ответили «да». Речь идет об использовании этих денег как обеспечении кредита, а не о снятии их с пенсионного счета для конкретных покупок.

– Какая сейчас средняя сумма накопительного счета?

– В среднем где-то около 63 000 руб. Пока небольшие накопления, но они пожизненные и будут увеличиваться. У людей, которые будут работать еще 10–20–30 лет, накопления будут очень ощутимы – несколько миллионов. Если доходность не будет еще более высокой. Когда эта система вводилась, то [президент Центра стратегических разработок] Михаил Дмитриев делал расчеты, что средняя доходность будет составлять 7% сверх инфляции. Пока что прогноз не подтвердился. Но у некоторых экспертов есть убеждение, что такое произойдет в перспективе.

– А почему не была введена собственность на эти накопления?

– Это было невозможно. Только если бы взносы делались непосредственно из заработка работника. Поскольку взносы отчисляются работодателем, то, как и налоги, как и все взносы в целом, это собственность Российской Федерации.

– Но сейчас предлагается именно это сделать – передать в частную собственность?

– Этот вопрос исследуется, он не такой простой. Сложность в том, что в отличие от стран с англосаксонскими правовыми системами в нашей стране с континентальной правовой системой не предусматривается трастовая собственность – это такая совместная собственность и того, кто делает отчисления, и того, кто ими распоряжается. У нас все эти отношения рассматриваются не в рамках вещного права – поэтому собственность и невозможна, – а в рамках обязательственного права. Уплата работодателем взноса порождает всего лишь определенные обязательства либо ПФР, либо НПФ по отношению к гражданину. Дискуссии, которые сейчас идут среди специалистов, вряд ли позволят нам ввести право частной собственности на отчисления, которые делаются в рамках накопительной части. В отличие от взносов добровольных.

– Софинансирование сюда относится?

– Не относится, потому что оно делается в рамках обязательного пенсионного страхования. Такая модель была избрана при конструировании закона. Этим взносам, хотя они добровольно выплачиваются работником из своего заработка, искусственно придается статус обязательного платежа и федеральной собственности. Именно поэтому мы и ставим вопрос, чтобы этот накопительный компонент, по своей сути частно-правовой, выводить из системы обязательного пенсионного страхования. Концепция развития накопительного компонента как раз предполагает его перевод в частную систему, чтобы стороны договаривались, какие будут опции – использовать под кредит, объединить капитал с супругом, получить единовременной суммой и т. п. НПФ должны конкурировать между собой, предлагая разные привлекательные для людей продукты. Тогда люди в них пойдут, им это будет интересно. Государство вообще не должно в этом процессе участвовать, почему концепция и предлагает не делить накопления между ПФР и НПФ: ПФР – это не накопительный фонд, это страховщик по обязательному пенсионному страхованию.

– А как государство самоустранится от накопительной части?

– Не устранится, а будет выполнять присущую ему роль гаранта прав граждан. Другой вопрос: должен ПФР оставаться администратором взносов для НПФ или сам НПФ будет аккумулировать платежи, как это, например, делают страховые компании? Государство задает правила игры и контролирует их исполнение – вот в этом его участие и заключается, а не в том, чтобы нести прямую ответственность за деятельность НПФ. Ответственность государства в том, чтобы в системе были четкие гарантии, например через обязательное страхование на случай нанесения ущерба пенсионным правам граждан. Тогда за ошибки НПФ будет отвечать конкретная страховая компания, где фонд был застрахован.

– Когда концепция будет принята? Есть жесткие сроки?

– Концепция готова, обсуждается на разных площадках, каких-то принципиальных возражений я пока не услышал. Если она будет поддержана, то 2011 г. – подготовка соответствующих законодательных актов.

Но есть и неотложные вещи – закон по выплатам (выплаты накопительной части начинаются в 2013 г. – «Ведомости»). Мы очень большие усилия предприняли, чтобы побудить Минэкономразвития найти какой-то компромиссный вариант подготовки этого закона. Вот сейчас они очередную версию сделали, на сайте разместили, уже пресса вовсю обсуждает, хотя мы имеем претензии к этому тексту и, думаю, над ним еще предстоит серьезная работа. Законопроект предлагает создать некий выплатной фонд, куда переводились бы пенсионные накопления [тех, кто начинает получать выплаты накопительной части пенсии]. Средства этого фонда предполагается также инвестировать, но в консервативные инструменты и из этих сумм постепенно изымать необходимые для выплаты пенсии суммы. А инвестиционный прирост этого фонда и был бы, по сути, механизмом ежегодной индексации накопительной части пенсии. Хотя инвестдоход может быть непостоянным, может быть убыток, а индексировать надо каждый год.

Минэкономразвития предлагает это и для ПФР, и для НПФ. Ассоциация негосударственных пенсионных фондов не согласна, считая, что НПФ сами знают, как выработать стратегию постепенного вывода накоплений из оборота. Но в рамках обязательной пенсионной системы нельзя делать разную систему индексации и разный период выплат, на что мы Минэкономики и указываем: нужно разделить выплаты, отделить накопительную часть пенсии, которой бы занимался только ПФР, от накопительной пенсии, выплачиваемой НПФ. Это должны быть юридически отличающиеся выплаты. И тогда можно будет делать разную индексацию для денег в ПФР и НПФ и разный период выплат – в ПФР он будет тот же, что и для страховой части.

– Получается, пока законопроект Минэкономразвития неработающий?

– Он уже существенно продвинулся в качественном отношении в сравнении с тем, что было год назад, но эта идея разделения на накопительную часть трудовой пенсии, которую платит ПФР, и на накопительную пенсию, которую на основании договора выплачивает НПФ, не отработана в нем до конца. Пока в том виде, в котором проект существует сейчас, он поддержан быть не может.

– А если все останутся в ПФР? Каков оптимальный процент молчунов?

– 50% лиц в госсистеме и 50% в НПФ – это дает диверсификацию рисков и подключение частных институтов, которые по определению более эффективны.

– Приблизимся к 7%?

– Это вряд ли. В тех оптимистических прогнозах, вероятно, закладывалась возможность инвестирования за рубеж. Но это очень принципиальный вопрос. Если государство идет на то, чтобы формировать накопительную систему, даже за нее платит, возмещая выпадающие доходы ПФР, то оно и рассчитывает, что накопления будут инвестиционным ресурсом внутри страны.

– А пример Норвегии, инвестирующей 60% средств государственного фонда в акции зарубежных компаний? Или ей не нужен внутренний ресурс?

– Норвегия, по сути, резервирует деньги на черный день. Это можно делать индивидуально, в рамках накопительной системы, как в Швеции, а можно в обобществленном виде, как в Норвегии, через формирование фонда национального благосостояния, когда вас индивидуально копить не заставляют, но часть взимаемых с вас налогов не расходуется на соцпрограммы, а резервируется. Самое парадоксальное в том, что мы, пожалуй, единственные пошли по двойному пути: у нас и индивидуальное резервирование, как у шведов, и обобществленное, как у норвежцев.

Правда, фонд у нас не закрытый – его средствами решают практические задачи в ущерб резервированию денег на пенсионные цели. Вот если бы эту кубышку не распечатали, я просто уверен, что [министр финансов] Алексей Леонидович [Кудрин] не бил бы сейчас тревогу по поводу дефицита Пенсионного фонда. Потому что совершенно понятно, что дефицит должен был покрываться за счет фонда нацблагосостояния (ФНБ).

– Так ведь его средства не потратили, они выданы в кредит ВЭБу и подлежат возврату, ФНБ проценты с них получает.

– Понимаете, если фонд для пенсионных задач, то его расходуют строго по целевому назначению. Вот тогда он имеет свой смысл. Но я говорю о том, что резервирование происходит дважды – через фонд и через накопительную систему. Вот такого ни одна страна не делает, наша пенсионная система эксклюзивная. Мне кажется, это чрезмерно. Или уж если мы ФНБ сформировали и предназначили на цели пенсионной системы – вот давайте только туда его и направлять и покрывать дефицит, а не говорить, что дефицит фатальный и компенсируется только повышением пенсионного возраста. Не надо драматизировать дефицит: он есть, он небольшой, управляемый и его надо покрывать средствами бюджета.

– То есть эффективнее было бы оставить фонд и отказаться от накопительной части?

– Я уже говорил, что являюсь сторонником совершенствования существующей системы, а ни в коем случае не предлагаю менять ее каждые 8–10 лет. Но народ голосует своим поведением: если за восемь лет развития накопительного компонента большинство в нем не участвует – значит, люди не рассчитывают на эту часть. Поэтому мы и говорим о необходимости совершенствования накопительного компонента. Но даже в той же Швеции все равно большинство не являются активными управленцами пенсионных денег. Человеку свойственно быть молчуном. Из этого обстоятельства следует, что накопительный компонент должен быть соответствующим образом поднастроен, чтобы учитывать ментальность людей. Даже нормально работающую систему надо периодически оптимизировать, подстраивать под те вызовы, которые возникают, а радикальных изменений она не требует. Ведь зачем нужно увеличение пенсионного возраста, скажем, в наших условиях? Если мы не закрываем с его помощью дефицит? Оно имеет один очень существенный эффект: повышение коэффициента замещения, что благо для населения. И мы не исключаем, что в ситуации, когда будут улучшены демографические показатели, в целях повышения размера пенсий такое увеличение может быть принято.

Пенсии в России и в Европе

По данным Минздравсоцразвития, фактически российские мужчины выходят на пенсию в 57,3 года, женщины – в 53,4 (официальный срок – 60 и 55 лет). Общий средний возраст при назначении трудовой пенсии по старости – 54,8 года. Досрочники выходят на пенсию в среднем в 51 год, объясняет разницу Воронин. В странах ОЭСР средний официальный возраст выхода на пенсию для мужчин – 64 года, для женщин – 63, а фактический – 63 и 62 года. В ЕС пенсионные выплаты составляют примерно 10% ВВП, средний коэффициент замещения – 50%. В России в 2010 г. – около 6% ВВП (трудовая пенсия по старости) и 38% соответственно.

Прогноз

Каждый третий – на пенсии

По прогнозу Росстата, за ближайшие 10 лет число трудоспособных граждан сократится на 8,5 млн человек, а число пенсионеров вырастет на 5,7 млн. К 2030 г. пенсионером будет почти каждый третий житель страны.