Соловей в бассейне, Дон Жуан в детективе

Декоративный облик «Соловья» в постановке Робера Лепажа причудлив: маска и стилизация, гротеск и остранение, эстетизированный Китай – воспоминание об эффектной премьере «Русских сезонов» Дягилева (1914). Однако в отличие от замысла Дягилева и Бенуа, а также известной постановки Мейерхольда – Головина (1918) Лепаж не строит действие на разъединении ролей (поющие, танцующие и мимирующие персонажи). Режиссер находит музыкально-театральный синтез в древнем искусстве Востока: театр теней и марионеток, управляемых солистами, хором и специальной группой кукловодов.

Особый шарм придает место действия – бассейн (70 000 литров воды в оркестровой яме вынудили музыкантов перебраться на сцену). Зеркальная поверхность пруда с одиноким деревом на берегу – совершенный образ китайской поэзии. Влага отражает таинственные переливы красок, изысканную пластику персонажей, роскошные уборы и костюмы. Погруженные в воду до пояса актеры поют, сливаясь с движениями марионеток-дублеров. Вместе со скользящими лодочками, играющими драконами и пугающим скелетом Смерти на ложе Императора они творят театральную условность. Ее лирическое преломление – образ Рыбака (Эдгарас Монтвидас): он созерцает и комментирует события. Сама динамика действа (кульминация – шествие придворных во главе с Императором) приобретает на воде утонченный и тревожный смысл: за фарфоровой «китайщиной» таится драма, тень символистского рока. Его присутствие в опере (образ Смерти) снимает прилет Соловья, песня которого – вершина действия. Единственный персонаж, парящий над водой, нашел идеальное воплощение в хрустальном голосе Ольги Перетятько.

А на открытии был эффектно перелицованный «Дон Жуан»: режиссер Дмитрий Черняков и драматург Алексей Парин превратили оперу Моцарта в изощренный детектив. Сюжет – хроника событий, разделенных резко падающим занавесом с титрами. Из них следует: Дон Жуан (Бо Скофхус) – муж донны Эльвиры (Кристина Ополайс), кузины донны Анны (Марлис Петерсен), которая имеет дочь от первого брака Церлину (Керстин Авемо) и нового жениха Оттавио. Все происходит в респектабельном буржуазном интерьере дома (красивая сцена ручной выделки) главы семьи Командора (Анатолий Кочерга), у которого проживает родственник Лепорелло (Кайле Кетельсен).

Заданная семья (не все связи прописаны ясно) – модель общества: богатый, влиятельный Командор, манипулятор Лепорелло, истеричка-нимфоманка Анна, гей Оттавио, комплексующая Эльвира, фраппирующий подросток Церлина, брутальный Мазетто – жених Церлины, выбранный в знак протеста (видимо, из прислуги дома).

Они выдавливают невписывающегося Дон Жуана. Его серенада второго акта – пик отчаяния. Нонконформист с расстроенной психикой и растрепанным внешним видом – смесь персонажа вестерна и героя Марлона Брандо из «Последнего танго в Париже» Бертолуччи. Случайная стычка с Командором (падая, тот умирает от удара о книжный шкаф) дает толчок интриге, приводя к сердечному приступу и галлюцинациям: Дон Жуану несколько раз мерещится Командор. На самом деле идет травля под руководством Лепорелло (мотивы которого остаются туманными).

Розыгрыш понятен, но режиссер педалирует его вторжениями в партитуру: утвердительное «да» Командора (приглашение Дон Жуана на ужин) передано Лепорелло, чей крик ужаса в финале в свою очередь переходит к Дон Жуану.

Семья разваливается на ходу: катастрофа – лейтмотив постановки, первый акт которой смотрится с напряжением, а второй тормозится. Работа с актерами виртуозна. Жаль, что кинематографичность хроники прерывает дыхание музыки, а Фрайбургский барочный оркестр во главе с Луи Лангре не впечатляет.

Странная семья – показательно странный спектакль. «Гений чувственности» не современен. Героев нет. Не нужно больше отвечать перед вечностью за вдохновение мига. Эпоха постмодерна отражена в представлении режиссера, играющего с автором и наблюдающего за ним. Матрица первоисточника лишь миф, повод для анализа ситуации человека в сегодняшнем мире. Серенада потерянного Дон Жуана необычна, но в памяти звучит прекрасная песня Соловья.