Вечная мораль и эксперименты

Премьера «Тоски» в постановке Люка Бонди – дефиле пройденного, но всегда нужного классического стиля. Уйдя от оперного кича в атмосферу эпохи Муссолини (Скарпья с девицами на красной софе – персонаж-садист из фильмов Пазолини), Бонди не прирастил смыслы к истории автора до претенциозного финала: героиня, как истинная актриса, театрально зависает при смертельном падении. Каллиграфию сцены разнообразил Фабио Луизи с оркестром: слияние нежности и страсти было неотразимо, как и эталонный Йонас Кауфман. Его Каварадосси напомнил легендарных теноров прошлого и контрастировал Тоске Кариты Маттила, бывшей не в лучшей форме.

На Мюнхенском фестивале границы оперы раздвигают разнообразные проекты: акция Кристофа Шлингензифа (рождение оперной деревни в Буркина-Фасо), перформанс «Голгофа» (танец гея – протест против коммерциализации), уличный театр «Корабль дураков» и др. Для этого выстроен сзади Баварской оперы новый передвижной «Павильон 21. MINI Opera Space».

Проекты любопытны до раздражения, однако не они определяют облик традиционного оперного организма.

Умозрителен «Дон Жуан» дебютанта Штефана Киммига в паре с дирижером Кентом Нагано, которому явно не близки похождения севильского любовника. Театр Дон Жуана (классный Мариуш Квечень меняет имидж от бродяги до элегантного мужчины) передвижной: сцена заставлена открывающимися контейнерами (свалка тряпок и одежды, склады-комнаты – декорации). Главный в спектакле – введенный персонаж, условно Человеческая бренность. Голый неказистый старик дрожит под дождем (увертюра), затем гуляет в костюме из перьев, танцует ритуальный танец (финал первого акта). В конце оперы, сидя на кухонном полу в домашнем халате, он пишет письма и кладет туда лоскутки красного платья. Видимо, это прощальные письма Дон Жуана. Немощный двойник героя ждет его конца больше, чем мстители: переживает в начале и радуется после смерти Дон Жуана (сердечный приступ), когда вновь голый сидит на троне с детскими игрушками-вертелками в руках. В гротесковом зеркале бренности отражаются похождения соблазнителя: за все надо не только платить, но и заранее знать, к чему ведут пороки. Странная аллегория, заканчивающая историю преступления и наказания в духе средневекового моралите, оборачивается двусмысленностью: король-то голый!

«Диалоги кармелиток» Пуленка – пронзительная опера о смятении духа: как вырваться от страха смерти? Для автора судьба героини – сострадание к человеку, слабость которого перерастает в силу, обретение Бога и себя через преодоление страха (страх смерти Христа, лейтмотив оперы, сближает Бога и человека). Отсюда уподобление Христу (Бланш берет монастырское имя «сестра страха смерти Христа») и прохождение своего пути. Хроника восхождения – главный смысл истории кармелиток. Но спектакль Дмитрия Чернякова о другом: Бланш терзает страх жизни, ужас перед средой-толпой («агрессивно-послушное большинство») и неприятие родственников. Сбегая от этого, Бланш (убедительная Сьюзан Гритон) находит убежище в странном домике-хибаре (метафора монастыря), где одинокому светит огонек в ночи и где спасаются женщины, не способные к нормативной жизни. Форма спектакля-хроники с движущимся в пустом пространстве домиком отточена: чередование картин, отделенных друг от друга так же, как их закрытый от посторонних домик отрезан от пугающего мира. Как только мир лишает обитательниц приюта «там, внутри», спектакль приобретает в третьем акте сквозную форму (в ударе и набравший силу Нагано). Остаются вопросы к содержанию, прежде всего финала (сцена казни у Пуленка с жуткими ударами гильотины в оркестре), когда изгои решают погибнуть, замуровавшись в своем складе и открыв баллоны с газом. Зачем Бланш спасла «монахинь», вытащив из дома-бомбы в жестокий мир, если они здесь жить никогда не смогут? В чем заключается подвиг Бланш, единственной, кого настигает взрыв? Этим она, помешав подругам, нашла выход и победила страх жизни, не имевшей ценности? Но тогда обесценивается и поступок героини: ее гибель не открывает путь в бесконечность духовной жизни. Девиз буклета – библейское «Дай мне место» многозначительно повисает. Удалив ДНК автора (острая деталь: вместо идущих на эшафот кармелиток католические гимны поет хор за сценой, за исключением Констанс и голоса Бланш после ее смерти), режиссер закрыл одну из сильнейших трагических страниц оперы ХХ в.

У фестиваля было и славное комическое па. «Молчаливая женщина» Рихарда Штрауса (1935) – резюме итальянской buffa: история о старике, проведенном парой возлюбленных. Мораль вечна: необратимость времени и неудержимость потока жизни. Ее интрига для жертвы взрывоопасна и грустна, но это игровая суть сурового закона: динамика целого отрицает остановки и сметает препятствия. Старость не может противостоять юности, осень и весна жизни должны звучать в гармонии. Альтернативы нет, и уходящая натура не может не примириться с этим. Mузыкальный уровень спектакля под управлением Нагано (пик – вокальный шарм героини, Дианы Дамрау) принес в симпатичное, хотя и грузноватое творение режиссера Барри Коски воспоминание о прелестных временах buffa. В общем, Мюнхен снова в игре.